Запас прочности - Соболев Леонид Сергеевич

Аадам оглядел всех. В глазах его застыл устрашающий вопрос:

«Кто?»

Но волна поднималась все выше, и с каждой секундой «Еву» все больше прибивало к рифу. Не было времени допытываться и гневаться.

— Зубило и молот. Перерубить цепь! — кричал Аадам.

В несколько прыжков Март был на корме и вот уже мчался назад с инструментами. Зубило приставили к звену дюймовой цепи, и Андрес ударил. Словно нехотя врезалась сталь в железо. Когда Андрес устал, за молот схватился Пээтер, потом передал Прийту. Но цепь оказалась прочнее, чем ожидалось.

— Дайте я попробую… — попросил Йоспель.

Он взмахнул пудовым молотом и нанес по зубилу такой удар, что его стальная головка треснула. Второй удар пришелся почти на сгиб полуперерубленного звена, и цепь со звоном разлетелось.

— Андрес, к рулю! Пээтер, поднять кливеры! Остальные — к шкотам! — орал шкипер и, придерживая штаны (в спешке Аадам забыл ремень в каюте), помчался на корму.

После того, как цепь перестала удерживать судно, буря швырнула его под боковую волну, и теперь оно быстро приближалось к рифам. Один из кливеров рвануло, ударило и распороло в клочья. Остальные паруса выдержали.

— Ради всех чертей, надувай паруса, не то налетим на камни! — чуть не плача, кричал, обращаясь уже не к матросам, а к «Еве», Аадам и потрясал кулаками.

Старый парусник, выходивший на своем долгом веку и не из таких переделок, знал, что делать. Он начал разворачиваться, накренился обращенным к берегу бортом, оперся на волну и стал под надутыми парусами набирать ход. «Ева» все больше подставляла ветру нос и вот уже в сердцах наскочила на волну, которая вскинулась почти до самых салингов. Медленно, но верно уходила она от опасного места, и уже через полчаса Аадам отер рукавом с лица пот и морскую воду.

— Ну, еще вершок — и…

Каждому было ясно, что хотел сказать шкипер.

Матросы валились с ног от усталости, у аадама же было такое чувство, будто он только что выбрался из парилки.

Шторма настоящего из всех этих наскоков так и не вышло. Вскоре ветер унялся, и часа через два от него остался лишь ровный бриз. Разодранный кливер заменили новым, и «Ева» продолжала бежать дальше.

— В середине лета погода постоянства не имеет, — сказал Аадам, обращаясь к Марту, который, распустив грот-топсель, слез по вантам на палубу и остановился перед шкипером.

— Послушай, Аадам, можно с тобой поговорить как на духу? — спросил моторист.

— Об этом бачке, что ли? Ну что ж, признавайся, исповедуйся в грехах своих, — произнес, как всегда медленно, Аадам.

Когда дверь каюты за ними захлопнулась, Март заговорил:

— В том-то и дело, что не в чем мне признаваться. Только ты распорядился, я тут же кинулся в машинное отделение и собрался уже разогревать головки цилиндров, как вижу — манометр у бачка стоит на нуле… Смотрю — вентиль открыл и воздух выпущен…

— Сам, может, забыл закрыть?

— Быть такого не могло, — уже недели две не притрагивался к нему, а если и дотронулся бы невзначай, то услышал бы шипение. Бачок, правда, немного прохудился, но ведь я каждый божий день докачивал его, чтобы всегда было нужное давление — на случай, если понадобится срочно завести мотор. Когда встали на якорь, я еще разок сбегал туда — все было в порядке. Нет, Аадам, нашелся человек, который открыл вентиль именно тогда, когда посудина стояла на якоре и было уже видно, что с моря наваливается шторм. Человек этот знал, что делал… Вместо того, чтобы передать судно государству, он задумал разбить «Еву» о шведские скалы.

— Что-то не верится… Неужто среди нас есть такой мерзавец?.. Но… если мы его найдем, отдадим в Таллине под суд! — заявил шкипер и в подтверждение своих слов стукнул кулаком по столу.

— Значит, решился все-таки в Таллин? — радостно спросил Март.

— А ты что думал, в Индию? — буркнул шкипер и тут же с живостью продолжал: — Увидишь, какой из меня еще капитан казенного судна выйдет… — И лицо Аадама засветилось в улыбке. — Вот будет смеху, когда я приду к главному пайщику и скажу: «Ну, земляк, теперь мы с тобой по части «Евы» одинаковые хозяева!»

— Слово мужчины, Аадам? Значит, в Таллин?

— Пусть так, если иначе не веришь.

Шкипер и моторист пожали друг другу руки. После чего Март снова заговорил о бачке:

— Я думаю, что это работа Андреса.

Брови шкипера сошлись, он с изумлением уставился на Марта.

— Чего напраслину несешь! Андрес на такое не пойдет, он у меня шестой год ходит…

— Никто, кроме него, из кубрика не выходил. Это было примерно за час до того, как повернул ветер. Андрес не первый год в море… Углядел, что надвигается шторм, пошел и выпустил воздух, решил, что «Ева» на одних парусах от берега не уйдет.

— В моторах он, конечно, разбирается, но… Нет, черт возьми! Не верю! — сомневался Аадам.

Однако Март стоял на своем и с жаром доказывал:

— Андреса я знаю. Человек он состоятельный, владеет половиной лодки, собирает деньги на ставной невод. В прошлом году возвели с отцом новый дом и все такое… Ты спроси, какие у него планы…

Лоб у Аадама вспотел, как всегда, когда он заходил в тупик со своими мыслями. Если бы речь шла об управлении судна, если б нужно было поднять паруса или сделать какую-нибудь другую моряцкую работу, он бы и бровью не повел, но тут… За всю жизнь не приходилось Аадаму иметь дело с преступниками, он не прочел ни одного криминального романа. Способностей в этой области у него, прямо сказать, не было. И все-же разум подсказывал ему, что Март прав: если кто-то намеренно открыл вентиль, значит, он самый что ни на есть противник новой власти, потому что все знали — суда теперь перешли к народу. Вот только кто же этот малахольный?..

— Слушай, Март, а на меня ты не думаешь? — вдруг выпалил Аадам.

Моторист засмеялся.

— Ты, толстобрюхий, и в люк-то не пролез бы.

Глаза Аадама затуманились.

— Что я тебе скажу, — произнес он растроганно. — За эти полчаса, когда «Ева» пребывала между жизнью и смертью, я понял, что… из всего на свете только две вещи мне самые дорогие — посудина эта и хуторок на берегу Хийюмаа… И еще: что одна дорога у меня — к Таллину…

Март слушал исповедь Аадама вполуха. В его голове уже возник план, как вывести на чистую воду виновника.

— Аадам, созови-ка ты парней и объяви им, что решил идти домой. Услышим, кто какую кто песню запоет… Тот, кто против, не утерпит, раскроет рот — и выдаст себя.

— А ты, Март, хитрец! Попробовать можно.

Они пошли на палубу и созвали матросов на корму, к рулевой рубке. За штурвалом стоял Пээтер. Ветер дул размеренно, и матросам не надо было заниматься парусами. Вверху невинно голубело небо. Солнце повисло всего в двух саженях над горизонтом.

— Да, летом море грузное, — гляди-ка, волны и в помине нет, — радовался Прийт.

— Я позвал вас сюда… кхм… чтобы объявить, что ни в какой Ботнический пролив мы не пойдем, а навостримся прямо к Таллину, где новая власть собирается записать судно на свое имя, — раздельно и внушительно произнес Аадам. И внимательно оглядел загоревшие лица матросов, задержав взгляд на Андресе.

Но тот с изумлением глядел на шкипера и громко воскликнул:

— Вот это дело! Новая власть — рабочая, а мы кто, в конце концов!..

— Ур-ра, буры! — кричал за штурвалом Пээтер. — У тебя, шкипер, голова все же варит!

Заспанное лицо Прийта расплылось в улыбке.

— И будет у нас на палубе три вахты, и… Придется тогда расширять кубрик на две койки…

План Марта явно трещал по швам.

«Ох, и хитрюга этот Андрес, прохвост он этакий!» — подумал Аадам и решил бить наверняка:

— Эй, Андрес, это ты выпустил дух из мотора?

Вначале смуглое лицо Андреса побледнело, потом залилось густой краской.

— Ты шутишь, Аадам, или всерьез?

— Какие там шутки, если чуть не напоролись на рифы! — серьезно ответил шкипер.

Тогда и Март решил нанести удар, который должен был заставить виновника сознаться:

— А чем ты занимался, когда выходил из кубрика, а?