Как перед Богом - Кобзон Иосиф Давыдович

Между тем наш разговор продолжался.

- Нет, какая же я ленивая? — вдруг опять вернулась к началу своих рассуждений Неля. — Я фактически сама вырастила сына и дочь. Да посмотрите же, наконец, на мои руки! Ну, разве я белоручка?" И смеется. Смеется вовсю. Красивой женщине весело…

Однажды вечером приезжаю в концертный зал "Россия". Кобзон уже там. Репетирует новую песню. Потом, если будет время, обещает рассказать, что чувствовал, когда первым шел на переговоры к чеченским террористам, сделавшим заложниками почти тысячу зрителей мюзикла "Норд-Ост"…

Только пробил час, и я приготовился узнать то, чего никогда бы не узнали другие, дверь в гримерную распахнулась. На пороге стояла сияющая и ничего не знающая о моих планах Неля. Она сияла так, что я сразу забыл, что на улице жуткий пасмурный день, да и вообще… наступил вечер. Да и про дело забыл… Была она в таких неожиданных старомодных нарядах, впрочем, удивительно идущих ей, что я не мог оторвать глаз. От нее. А она сразу заговорила, явно осознавая, что такая женщина не может помешать никакому делу.

- Ну что, Иосиф, тебе нравится, как я одета?

- Как 30 лет назад…

- Ты угадал… И знаешь почему? Мода опять сделала неожиданный крутой поворот. Знающие люди сообщили мне, что срочно приобретают в свои гардеробы ретро-модели 60-70-х годов. Пошить их стоит больших денег, а если это оригиналы тех лет, то они вообще оцениваются в бешеные суммы. Я же никогда и ничего не выбрасывала. И вот как это оказалось кстати. Тем более что все хорошо сохранилось. Видишь, как дешево обходятся тебе мои наряды?

- Слава Богу! Тем более, если этот крутой поворот последовательно будет продолжаться 30 лет. У тебя же действительно столько в шкафах этого, почти не ношенного, добра! Сколько денег сэкономим…

- Нет, Иосиф, не сэкономим. Надо в антикварном купить в твой кабинет два кресла с лирами и… кое-что еще.

- Покупай! Я же вчера оставил тебе на тумбочке у кровати всю получку…

- Ах, Иосиф, я уже купила на нее люстру. Так что, нужны денюжки. Еще!

- Неля! Есть ли такая сумма, после которой ты бы не сказала "еще"? Короче, я тебя понял… Но денег сейчас дать не могу.

- Ну и ладно. Буду ждать, когда сможешь. Только ты не заставляй слишком ждать, если не хочешь снова услышать слово "еще"… Неля уходит.

…У Нели есть подруга. Телеведущая. Увидела у Нели платье. Говорит: "Невиданное… Дай на один день!" И вот Неля в нерешительности: и подруге отказывать не хочется, и платье не может дать. Ведь та "засветит" его на весь бывший Союз. Как ей, Неле, потом надевать его, если одно оно такое на весь белый свет? "Не дать — дать, не дать — дать, не дать???" Где ты, ромашка моя…

Другой случай. Совершенно неожиданно я попадаю на званый семейный праздничный ужин. Мне повезло. Мое место оказывается рядом с… на редкость информированной в "звездных делах" дамой. Еще бы! Это вдова самого Бориса Брунова, так сказать, доктора эстрадных наук. Мария Васильевна — говорящая энциклопедия. Да и вообще — величественная женщина. Разговорились. В какой-то момент, как бы, между прочим, спрашиваю о Неле. И слышу: "Неля? О-о-о… Неля! Вы думаете, что она только красивая. Да у нее не голова, а синагога".

И здесь на память мне приходит откровение Кобзона "Когда после расставания с Гурченко у меня случился затяжной и тяжелый кризис, из которого я никак не мог выбраться, рядом появилась Неля и… вывела меня из того страшного, казалось, безвыходного состояния!"

Итак, Неля ушла Чтобы узнать о ней больше и одновременно услышать сугубо личное о встречах с террористами, спросил: "А как Неля реагировала на все эти ваши, Иосиф Давыдович, походы(?)… к тем, кто объявил вам: "Мы хотим умереть больше, чем вы жить хотите!" Кобзон вздохнул…

- О том, что случилось на мюзикле "Норд-Ост", дошло до меня только утром, — выдохнул Кобзон. — И я, как мало кто изучивший особенности мусульман-горцев, решился идти к ним на переговоры. Но об этом никому не сказал. Даже Неля моя о том, что я наметил, понятия не имела. И ни с кем из домашних не посоветовался. Зачем было напрягать их раньше времени?

- Вы чувствовали, когда стояли перед направленными на вас автоматами, что, быть может, идет ваша последняя минута?

- Знаете, не лукавя, говорю вам я прожил большую жизнь. И если бы даже случилась беда, для меня бы это было нормально, потому что я уже не первый раз делаю это. Вы что думаете, в обстреливаемом самолете лететь в Афганистан было легче? И для Нели моей это было нормально, потому что и Неля моя со мною летела работать в концертах для наших солдат и офицеров. Все нормально, если вообще что-то, связанное с войной, можно называть нормальным. Поэтому даже сомнений у меня не было, что я должен быть там, где несчастные террористы-смертники угрожали невинным заложникам. Да- да. Несчастные террористы, потому что они тоже были наши граждане. А сделали их такими те, кто развалил Советский Союз. Говорят же соседи Бараева по дому, что в советские времена был он хорошим мальчиком. И скорее всего, стал бы хорошим нефтяником. И приезжал бы в Москву не взрывать невинных людей, а получать высокие награды за хороший труд на благо всего советского народа… Поэтому мне жалко их, молодых… Да что там молодых… совсем юных ребят-террористов. Их жизни, как и все наши, искалечил развал Союза…

Сомнений не было, что я должен быть там, где начиналась эта трагедия. И я поехал туда сразу, как только ранним утром услышал страшное сообщение. Уже утром я был там.

…Я подумал: я знаю этот народ и могу там понадобиться, потому что и он знает меня. И мы можем попытаться найти общий язык. Так отчасти и вышло…

Когда уходил из дома, ни с кем не прощался. Ни с детьми, ни с Нелей. Даже в мыслях… Я не сомневался, что все будет нормально. Не смотрел на близких так, словно вижу в последний раз. И не хотел смотреть. И когда шел — не оглядывался. Не обращал внимания на телекамеры и на все остальное…

А когда во второй раз отправился туда с Хакамадой, скажу честно, был у меня немножечко мандраж какой-то. Потому что не знал, как они отнесутся к ней? Вдруг возьмут да захватят женщину-депутата в заложники. Скажут: "Хотите, чтобы выпустили женщин? Что ж, пусть вместо них Хакамада побудет…" И что получится? Я(!) завел ее туда, чтобы сделать заложницей? Меня они не возьмут, а вот женщину могут захотеть… Не приведи, Господь!

- А потом Неля Михайловна вам выговор делала?

- Ничего она не делала. Она прекрасно понимала, что меня в таких случаях остановить нельзя. Она-то знает, что я привык как-то проявлять себя по жизни. В окопах невозможно все время сидеть. Когда-то все равно придется вставать, даже если духу не хватит!

- А как дочь ваша, как Наташа реагировала?

- Дочка сказала: "Папа, я горжусь тобой!" Они очень волновались — Неля, теща и дочь. И держали между собою связь. Такой треугольник женский. И сообщали друг другу: еще не вышел. Им особо мучительно было ждать моего выхода… Нелька не может смотреть на подобные вещи. Она отворачивается от экрана, когда показывают какие-то события на грани… Поэтому только ждала. И ничего не смотрела. И ничего не слушала, И лишь когда теща сказала Наташке: "Все! Вышел! Ура!" — дочка сказала: "Мама, он вышел…"

- А как они вас потом встретили дома?

- Не было никакого ажиотажа. Ни поцелуев. Ни объятий. Честно скажу… Только смотрели они на меня во все глаза, хотя не были удивлены этим моим поступком Особенно Неля. И никаких слез на глазах у нее не было. Ничего не было. Только и сказала, что ей "теперь звонят со всего мира, как будто не ты, а я ходила освобождать заложников".

Поймите меня правильно, не для моих близких, ни тем более для меня это не выглядело каким-то подвигом. Для всех, кто знает меня, это было нормально. И напротив, было бы ненормально, если бы я туда не пошел… Так что не надо делать из меня героя! Просто в советское время нас всех учили поступать только так. И Неля тоже такая.