Зима на разломе (Ближний Восток, 1993-94) - Владимир Динец

Погруженный в мысли о птичках, я вылетел из-за поворота к шлагбауму на въезде в город и увидел впереди знакомую компанию: Леву с друзьями в военной форме и Аню с подружкой. Ребята стреляли из "узи" по консервным банкам.

Я затормозил, эффектно развернувшись, поздоровался и некоторое время наблюдал за ними. Служба раз в неделю не пошла парням на пользу: стреляли они хуже нашего стройбата.

- Дай поиграться, - сказал я Леве, протянув руку за "узи".

Он вздрогнул и невольно прижал пистолет-пулемет к себе.

- Да не бойся, не отниму.

Анка молчала, но ее веселая подружка хихикнула. Лева покраснел и протянул мне "узи".

- Как тут переключается огневой режим? - спросил я деловито.

- Что-что?

- Ну, как с очередей переключить на одиночные выстрелы? - я не был уверен, что это называется "огневой режим", но Лева этого точно не знал.

В конце концов я разобрался с "узи", пострелял немного по банкам, похлопал Леву по плечу, подарил Анке серебряные сережки стоимостью в мою месячную зарплату (я всегда носил их в кармане, ведь Эйлат - маленький город, и на встречу можно надеяться в любой момент), сел на велосипед и умчался, чувствуя, что закончил первый бой нокдауном.

На следующий день я обнаружил, что у высотного дома на моем участке не заперта дверь на крышу. Это была высшая точка города, я затащил сюда матрас и целыми днями загорал, наслаждаясь открывавшимся видом. Черные отроги гор сбегали по обе стороны Эйлата к темно-синему языку залива, за которым тянулись красные хребты Иордании. На юге в синей дымке таяли вершины Хиджаза, на север уходила желтая долина Аравы в блестках соленых озер, а под ногами гудел утопающий в зелени Эйлат. Если Эли приходило в голову нанести мне визит, я издалека видел его машину, спускался во двор и принимался размахивать метлой.

В одиннадцать утра я обязательно ненадолго уходил с крыши, потому что в это время из одного особняка выходила гулять пожилая леди с двумя пиренейскими овчарками. Собаки были настолько красивы, что я не упускал случая на них полюбоваться.

Однажды я увидел, что на другой стороне улицы стоит совершенно обворожительная девушка и тоже с интересом смотрит на белоснежных овчарок. Тут же забыв про собак, я подошел к ней с метлой на плече и спросил, говорит ли она по-английски.

В Израиле с его преклонением перед всем американским это лучший способ знакомиться. Незнакомка удивленно взмахнула ресницами и, улыбнувшись, ответила:

- О да, конечно! Прекрасные собаки, не правда ли?

- Да, замечательные. Но я вас побеспокоил по другому поводу.

- В самом деле? По какому же?

- Дело в том, что я отвечаю за чистоту и порядок на этом участке города и обязан знать все, что здесь происходит. В частности, я должен знать, как зовут самую красивую в Верхнем Эйлате девушку.

Это не было лестью. Таких лиц мне за всю жизнь пришлось видеть от силы два-три, не больше. Огромные бархатные глаза газели, тончайшие черты, бесконечная нежность в каждой детали, от маленького, идеально правильного носика до совсем детских ушек, густые волосы, словно поток черной смолы. И фигурка соответствующая - само изящество и женственность. Добавьте к этому мягкую улыбку, веселые искорки в глазах, волшебное обаяние... не удивительно, что в голове у меня все шестеренки закрутились на полную мощность: только бы продолжать разговор, только бы не порвалась эта неожиданно возникшая ниточка!

А девушка - о чудо! вовсе не стремилась уходить, наоборот, она, казалось, рада была возможности поговорить - с кем? с дворником? на этой улице не живут люди с доходом меньше десяти тысяч долларов в месяц, почему же она не уходит, не возвращается в свой мир роскоши и комфорта? Мы проговорили минут двадцать, но я понимал, что это не может долго продолжаться, и пошел ва-банк:

- Хотите, я вам кое-что покажу?

Симпатичные девушки всегда смелы и любопытны. А может быть, наоборот, смелые и любопытные девушки мне более симпатичны? Не раздумывая ни минуты, Мириам (так звали мою фею) последовала за мной к высотному дому и дальше, на самую крышу.

Конечно, в Москве ни одна нормальная девушка не вошла бы в лифт с незнакомым человеком. Но Израиль, несмотря на арабский терроризм, гораздо более безопасная страна, а Эйлат - вообще "город без происшествий".

Мы долго молчали, облокотившись на перила. Мириам широко раскрытыми глазами глядела на город, казавшийся отсюда огромной клумбой, разбитой среди разноцветного мира. Но высота и простор располагают к откровенности, и понемногу мы все рассказали друг другу.

Девушка жила с мужем в Иерусалиме, он был из марокканских евреев, а она - из итальянских. Когда она выходила за него замуж, он казался вполне современным человеком, но вскоре после свадьбы бедняжке пришлось столкнуться со всеми прелестями патриархального уклада. Мало того, что муж относился к ней, как старослужащий к новобранцу, он еще и дико ревновал. Особенно напряженными стали отношения после года совместной жизни - бедная девочка никак не могла забеременеть. Запинаясь от смущения, бедняжка призналась мне, что муж несколько раз избивал ее.

К счастью, Израиль все-таки не Марокко. Мириам потихоньку готовилась к бракоразводному процессу, но откладывала неизбежный шаг, надеясь наконец забеременеть - в этом случае муж, совладелец Эйлатского автомобильного терминала, вынужден был бы обеспечить ее на всю жизнь.

На каком-то из особенно грустных эпизодов супружеской жизни Мириам расплакалась.

Я, естественно, обнял ее и стал утешать, потом целовать в глазки, чтобы высушить слезы, потом... Нет, я не срывал с нее платье в судорожном припадке страсти и не тискал насильно в грубых объятиях - мне почти приходилось заставлять себя делать то, что я делал. Все мое эстетическое чувство - или совесть, называйте как хотите - протестовало: нельзя было касаться немытыми руками этого чуда, немыслимо было опускаться с ней на голый матрас, недостоин я был вообще дотрагиваться до такого совершенства, да еще едва переставшего плакать. Во мне не было желания, только нежность и боязнь нечаянно причинить боль движением или словом.

Но я понимал, что только настоящий мужчина может помочь ей хоть немного восстановить душевное здоровье после года жизни с гнусной сволочью-мужем. Кроме того, я знал, что в восточных семьях в отсутствии детей всегда винят женщину - но знал и медицинскую статистику на этот счет. Может быть, мне удастся помочь ей вытрясти часть золота из жирного мерзавца, да к тому же на безбедную жизнь для нашего с ней крошки? Если бы ребенок унаследовал красоту матери и оптимизм отца...

Через несколько минут я убедился, что уж муженька-то назвать настоящим мужчиной нельзя даже формально. Мириам отдавалась мне с такой жадной страстью, словно провела несколько лет в монастыре. Я как-то не ожидал найти подобный талант чувственности в столь утонченном создании, поэтому в какой-то момент немного растерялся. Но тут, глотнув воздуха после первой волны наслаждения, я встретился взглядом с Мириам - с ее сияющими, исполненными радости и нетерпения волшебными глазами - и понял, что смогу дать ей все, что ей нужно, не только ее молодому, требующему любви телу, но и измученной одиночеством душе.