Внимание: «Молния!» - Виктор Кондратенко

Все переглядываются. Сапер толкает локтем усача:

— Видал — миндал? А ты подначивал...

Ватутин протягивает Козачуку руку.

— Что ж вы тогда не остались?

— Малость растерялся, — признается Козачук.

— А теперь за Днепр надо. Тоже растеряетесь? — пытливо прищуривается Ватутин.

— Я первым переправлюсь. Меня Иваном зовут, товарищ командующий. А Иван все может.

— Это верно. Ивану все под силу. — Ватутин смотрит на приготовленные канаты, тросы, осмоленные рыбачьи челны. — Вижу, вы хорошо поработали.

— Где бы мы ни работали, а за еду нас всюду хвалили! — выпаливает кряжистый сапер и тут же, смутившись, прячет за спину котелок, переминается с ноги на ногу. — Товарищ командующий, так оно или нет? Говорят, кто первым за Днепр переправится, тот к званию Героя Советского Союза будет представлен?

— Правда. Если он будет там сражаться как герой.

Вдруг все запрокидывают головы. В небе слышен тревожный птичий крик. Гуси летят. Впереди стремительный вожак, а за ним — крылья, крылья и крылья. И кажется — полнеба охватили быстрые крылья и оно рябит, как река. Живою, звонкою цепью повисла над Днепром гусиная стая, и, словно подброшенная ветром, взмыла ввысь от удара пушек и растворилась в густой синеве.

— Пора и нам за Днепр, пора! — Ватутин смотрит на полыхающие огнем кручи. В ту сторону смотрят все воины. На вершине высокого холма — червонный гребень солнна.

7

После подхода советских войск к Запорожью штаб группы армий «Юг» был переведен в Кировоград. Фюрер собирался отбыть в Восточную Пруссию, а свое подземное убежище под Винницей передать в распоряжение Манштейна. Фельдмаршал знал, что задержится в Кировограде ненадолго. Разместив отдел тыла в городе, пожелал остаться в штабном поезде.

В то время, как в салон-вагоне за завтраком Буссе и Шульц-Бюттгер расправляются с аппетитной ветчиной, Манштейн откладывает в сторону вилку и подходит к зеркалу.

— Я скоро совсем ослепну. Опять это проклятое воспаление. — Он открывает шкатулку с пузырьками. Обильно смачивает какими-то жидкостями марлю, прикладывает ее к глазам. Слезы и струйки лекарства текут по его угрюмому лицу. Он бросает тампон в пепельницу, подходит к столику и, опускаясь в кожаное кресло, добавляет: — Я попросил бы вас, господа, высказать свои взгляды на оперативную обстановку.

После некоторого молчания Буссе комкает бумажную салфетку.

— Прежде чем обратить внимание на дугу Днепра, я хотел бы оглянуться немного назад. Наше отступление к этой водной преграде проходило в горячих условиях. У нас действовало только пять основных переправ, и надо было избежать «мешков» и «котлов». Однако наши войска не только ушли за Днепр, но, покидая Левобережную Украину, напоследок стукнули дверьми так, что ее города и села превратились в зону пустыни. Вместе с населением мы угнали за Днепр скот, вывезли большое количество зерна.

— Все это, Теодор, капля в Днепре по сравнению с тем, что мы имели.

— Да, капля... Но все же весомая. — Буссе бросает скомканную салфетку в стоящую под столиком корзину. — Итак, мы переправились, избежав окружения. Но пришлось оставить важный для нас Харьков, и, конечно же, самая невозместимая потеря — это Донбасс.

— Донбасс! — Манштейн запальчиво стукнул кулаком по столику. — Если хотите знать: у нас был единственный и неповторимый шанс взять реванш за многие неудачи — стопроцентный успех. Я имел в виду заманить там русских в ловушку. Сыграть с ними крупно, ва-банк! Я хотел на флангах сосредоточить крупные силы и, по всем правилам имитируя отступление, с боями отдать русским Донбасс, а потом сомкнуть клещи. Как вы думаете, Теодор, устояли бы они перед таким соблазном?

— Пожалуй, нет.

— А вы, Бюттгер?

— Соблазн был слишком велик.

— Но в ставке этот план показался рискованным. И Кейтель с Герингом уговорили фюрера не принимать его. — Манштейн мрачнеет. — А сейчас равноценного ничего не вижу. Успех я всегда искал в маневренном ведении боевых действий. — После некоторого раздумья он оживляется. — Теперь на Днепре надо доказать, что оборона сильнее наступления. Главное — бороться за выигрыш времени. Днепровский рубеж должен истощить ударные силы Советов и открыть нам путь к ничейному исходу войны. Штаб нашей группы армий обязан сделать к этому решающий шаг. Возникает вопрос: как вести оборону? Где искать успех?

Буссе, подойдя к оперативной карте, лежащей на большом столе, сказал:

— Оборону реки мы возложим на пехотные дивизии, а танковые соединения сохраним как подвижный резерв, готовый появиться всегда там, где Советы попытаются крупными силами преодолеть Днепр.

— Согласен. Дальше.

— А дальше вот что... После отхода за Днепр боюсь, как бы штаб нашей группы не обвинили в мягкости. Если будут допускать малейшие ошибки даже храбрые и опытные командиры или же они покажут неспособность противостоять ослаблению боевого духа в своих частях, то таковых надо немедленно отстранять от занимаемой должности.

— Да, это важно. Ужесточить дисциплину, не взирая на лица... Ужесточить, — повторил фельдмаршал и бросил взгляд на карту. — Меня всё же тревожат Букрин и Лютеж. Советы там с удивительной быстротой навели паромные переправы. Неприятная неожиданность.

— Но не роковая. Они захватили узкую полоску берега. Впереди еще днепровские кручи.

— Природа подарила нам грозный рубеж обороны, и в сочетании с бетоном, сталью и колючей проволокой он превратится в неприступную, крепость. — Манштейн поворачивается к начальнику оперативного отдела. — А что думает Бюттгер? — Но тот медлит с ответом. Фельдмаршал настаивает: — Наш разговор должен вестись начистоту и носить самый откровенный характер.

После некоторого колебапия Шульц-Бюттгер говорит:

— Время легких побед миновало. Немецкий солдат потерял веру в успех сражений. Для поднятия духа ему нужен пусть даже маленький, но... глоток победы.

Лицо фельдмаршала принимает напряженное выражение. Шульц-Бюттгер видит, что его слова не понравились.

— Оставим в стороне время легких побед. Я спрашиваю, где можно сделать этот «глоток»?

— В букринской излучине. Там местность позволяет блокировать наступающие войска. Нам не опасен Лютежский плацдарм. Он у них вспомогательный, и там у нас надежная полоса обороны, — подсказывает Шульц-Бюттгер.

Манштейн играет моноклем.

— Ну, что ж... Благодарю вас, господа. Я хочу посетить левый фланг и убедиться в том, что все обстоит именно так.

...В порыжевшем кожаном пальто, подпоясанном черным потертым ремнем, в пилотке, низко надвинутой на лоб, стоит в окопе на вершине скифского могильника фельдмаршал фон Манштейн. Осматривая в бинокль заречье, он видит черные сваи взорванных причалов, пустынную дамбу и вдали горящий после бомбежки Переяслав.