Ошибка Творца - Дарья Дезомбре

— Что ты имеешь в виду? — холодно спросила она.

— Мимо на машине проезжал, когда он их снимал, рядом с шашлычной! Там и отель есть поблизости — комната на час!

Бронислава молча уставилась на него, не веря: Калужкин? Калужкин и проститутки?

— Ну а чего? — осклабился Коля. — Тоже мужик. Припирает, наверное. Не все ж над микроскопом сидеть! И Шварц ваш, анахорет анахоретом, а небось…

— Не смей, — тихо сказала ему Броня. И он резко замолк, такая ненависть слышалась в ее голосе. — Никогда не смей ничего говорить про Шварца, понял?

— Понял, — сказал опешивший Коля. — Ты, это, не заводись, а?

Броня кивнула и, резко развернувшись, стала подниматься по лестнице.

Екнуло сердце — почему она не рассказала Калужкину о том человеке в кожаной куртке? И о сейфе. Но она все не могла решиться.

Маша

Два часа назад Маша подъехала по адресу, указанному в банке данных ГИБДД, — телефон не отвечал, а на звонок в дверь открыла весьма помятая дама в одном нижнем белье.

— Чего? — сказала она, ничуть не смущаясь и зевая во весь рот.

— Добрый день. — Маша представилась. — Я ищу владельца серой «девятки». — Она сверилась с записями и назвала фамилию и номер: — Кен И. В.

— Ну, я. — Баба снова зевнула, показав ряд давно не леченных желтоватых зубов. — Моя машина. Я — Кен Ирина Викторовна.

Она не сделала никаких попыток пропустить Машу внутрь, но, глядя на хозяйку, Маша не стремилась оказаться в квартире. Пожалуй, можно продолжить и на лестнице.

— Два дня назад около двадцати трех часов вы были в поселке Тихнево?

Женщина громко втянула носом воздух:

— Как? Тихнево? Не, не слыхала. — А потом кивнула: — Так это Максимка мой, наверное, катался.

— Муж?

— Не. Сын. Права есть, доверенность. Чего?

— Я могла бы с ним сейчас поговорить? — Маша вновь сделала шаг в сторону квартиры, но женщина даже не попыталась посторониться.

— Так его тут нету. Он с Таськой, подружкой своей, живет. В Бибирево, рядом с прудами.

Подружка Тася действительно жила в панельном доме рядом с прудами. Дверь она открыла сразу: полненькая девочка, россыпь мелких прыщиков по круглому личику, кривоватые зубы, но улыбка — милая, с ямочками.

— Здравствуйте, — пропустила она Машу внутрь небольшой «двушки» — триумфа «Икеи», обставленной от и до дешевой мебелью. В квартире было душно, пахло борщом. — Проходите в нашу комнату. — Она показала Маше на комнату справа, всю увешанную плакатами на тему фантастического Средневековья: какие-то рыцари, лучницы в набедренных повязках, женщины в черных покрывалах, из-под которых таинственно блестели подведенные глаза. И тут же — мягкие игрушки: мишки, собачки, подушка в виде черепахи. Маша улыбнулась про себя. Сколько ей все-таки лет?

— Девятнадцать, — кивнула девочка. — Я знаю, что выгляжу моложе. У меня постоянно паспорт проверяют.

— Значит, вы с Максом здесь живете? — Маша присела на плед, стараясь не нарушить ряд плюшевых зверей.

— Ну да. У меня родители — не тролли. Они бригада — ремонты в квартирах делают. Мать малярит, а отец — плиточник. К Максу хорошо относятся, жалеют. Говорят — что вам по подворотням шататься? Давайте уж как-то нормально, дома.

— Вы учитесь, работаете?

Девочка потупилась:

— Я — нет. Я по дому — убираю, готовлю. А Макс подрабатывает на машине.

— Ясно. Значит, это вы с Максимом приехали в Тихнево и застряли.

Тася осторожно кивнула.

— Как вы там оказались?

Тася облизала губы:

— Ну как? Катались.

— Ночью? Под дождем? — подняла бровь Маша. Она не верила, что эта девочка участвовала в убийстве, но что-то она явно скрывала.

— А что, нельзя? — Тася пожала плечами.

— Нет, Тася, нельзя. Вы куда-то ехали и заблудились? Куда, к кому?

Тася молчала. Маша вздохнула — ну что с ней будешь делать?

— Тася, рядом произошло убийство. Если нужно будет, мы опросим каждого обитателя этого поселка, да и соседних тоже. На нескольких домах стоят камеры наблюдения, — решила соврать она. — Как только наши оперативники отсмотрят весь объем материала, мы сможем быстро выяснить правду. Но я очень прошу вас сэкономить мое время и силы.

Тася подняла на нее испуганные глаза:

— Мы к Надьке поехали.

— К какой Надьке? — не сразу поняла Маша.

— К Наде Шварц.

Маша молча смотрела на маленькую Тасю, и та верно истолковала ее взгляд:

— Не верите? Мы поехали к Надьке, потому что она по четвергам обычно у отца, а не в Москве тусует. Мы приехали, позвонили в дверь, ну, то есть в ворота, никто не ответил. Мы подождали и уехали.

«Господи, что общего может быть у студентки МГУ, дочери выдающегося ученого, с этой девочкой, едва закончившей восьмилетку?» — думала Маша, делая пометки в своих записях.

— Что случилось дальше, Тася?

— Дальше вы знаете — мы застряли. Вот и все. Вернулись домой.

— А перчатки? На Максе были резиновые перчатки?

Тася кивнула:

— Ну да. И плащ. Мы же с игр ехали. А он у нас — воин Вайнхеллы.

Андрей

Андрей протянул Калужкину показания — на подпись. Ему ужасно хотелось улыбнуться, хоть бы и кривовато, половинкой рта, но он держал себя в руках. Вот, пожалуйста, живейший пример того, с чем им приходится сталкиваться. Нагородил тень на плетень, резко набрав очки как главный подозреваемый. И мотив есть — стать директором. И ревность профессиональная — уничтожение архива. И ссора, причину которой он отказался назвать Маше, и вот теперь — якобы отсутствующее алиби. Однако выяснилось, что история с ссорой чисто научного склада, а алиби — загадочная замужняя дама, которую по рыцарской щепетильности не мог выдать ученый, — вполне славная деваха древнейшей профессии в кожаной куртке, кожаной же юбке и на высоких шпильках. Не сразу, но ее удалось поймать при выходе из отеля под прозрачным названием «Романтик». Алла тотчас узнала смущенного Калужкина и, нахмурив высоко подведенные брови, сразу же согласилась подтвердить его алиби. Да, они с «Женей» регулярно встречаются, да, прямо здесь, и ничего тут такого нет. «Женя» стоял, потупив взор, и Андрею было его почти жаль. А нечего следствию голову дурить. Алла же, когда Калужкин уже сидел в машине, доверительно дотронулась ручкой, унизанной дешевыми тонкими колечками, до Андреева рукава:

— Ты это, не удивляйся. Он же ученый, генетик.

— И? — Андрею уже хотелось как можно быстрее покинуть пахнущий потом и дешевым дезодорантом, больше похожий на притон отель.

— Я его однажды спросила: ты чего не женишься, детишек не заведешь? Так не поверишь, что он мне ответил — говорит, боюсь я вас, женщин. Мы, типа, воплощаем для него все неизвестное, что в генах содержится. Типа — вечная загадка природы. За отдельно, мол, взятую жизнь не разгадать. Говорит — насмотрелся я на генные мутации, не хочу детей. А если не хочу, зачем, мол, так, без денег, с нормальной женщиной, начинать? А с тобой — честный обмен, и все. — Она вздохнула. — Жалко его. Но мне-то чего? Он клиент постоянный, плохо, что ли?

А Андрей внимательно вгляделся в профиль Калужкина за отсвечивающим стеклом машины. Все-таки эти ученые все чуток на голову ударенные. Горе от большого ума. Зазвонил мобильник — Андрей полез в карман джинсов, попрощавшись жестом с Аллой.

— Яковлев.

— Андрюнь, есть результаты экспертизы по оружию. Довольно любопытные. Сказать или по приезде прочтешь?

Андрей замер с рукой на дверце машины.

— Сейчас. — Он увидел, как за стеклом Калужкин повернул к нему голову.

— Помнишь, убийца-чистоплюй вымыл орудие убийства в ванной жертвы и вытер его бумажным полотенцем?

— Ну.

— Так вот, тебе повезло. На мягкой бумаге ясно отпечаталась поверхность клинка плюс по толщине сгиба можно точно определить его ширину и толщину. И это не нож и даже не топор, как мы поначалу предполагали.

— Да говори же!

— А это, Андрюша, рубящее оружие типа кавалерийской сабли с шириной лезвия 35 мм. Вроде тех, что использовались во время Наполеоновских войн.

Отрывок из зеленой тетради

Говорят, что Гитлер впервые ознакомился с трудами по евгенике, сидя в тюрьме. Что, согласитесь, весьма символично. В результате в «Майн кампф» появился раздел, посвященный генетике человека. И Гитлер сразу превратился, по мнению немецких евгеников, в «единственного в Германии политика, который понимает значение генетики и евгеники». А вскоре национал-социалисты напрямую обратились к ученым с предложением о сотрудничестве в области «гигиены рас». Так книги по евгенике стали учебниками.

Школьные же учебники, как известно, есть неоспоримый документ, влияющий, как никакие иные книги, на неокрепшие детские и юношеские умы. Идея «высшей» и «низшей» рас стала частью школьной программы. Дальше все покатилось будто ком с горы — речи министра внутренних дел, министра продовольствия и официального евгеника Третьего рейха, Ленца. Все они утверждали, что мать-Германия чрезвычайно ослабла из-за обилия «слабоумных и низших» людей. Хорошо бы всех стерилизовать, утверждали государственные мужи. Произвести переоценку «генетической ценности нашего народного тела». Но расходились в цифрах переоценки: от миллиона до десяти. За пылкими речами, как и положено, шла сухая буква закона. Первым, еще в 33-м, был принят «Закон о предохранении от наследственных болезней подрастающего поколения». Теперь любой врач мог стерилизовать своего пациента без согласия последнего. Однако на десятки тысяч (а по другим данным, на сотни тысяч) стерилизованных приходились тысячи смертей: операции были небезопасными для жизни. На врачей, отказавшихся стерилизовать своих больных пациентов, доносили. Их карал закон. Тогда же стали подвергаться стерилизации так называемые рейнландские ублюдки: дети-мулаты, рожденные немками от оккупировавших немецкие территории французских солдат африканского происхождения. Печальные плоды Первой мировой. По мнению Гитлера — гнилые плоды.