Джихад. Экспансия и закат исламизма - Кепель Жиль

Вне официальных рамок одним из главных векторов саудовского влияния в ОИК стал контроль над паломничеством в Мекку, хаджем, этим ритуальным воплощением единства уммы — Всемирной общины правоверных. Сулящий каждому благочестивому мусульманину надежду на спасение, он оставался трудновыполнимым делом и до снижения цены на авиаперевозки в современную эпоху довольно редко совершался массой верующих. Когда-то хадж имел ни с чем не сравнимый престиж, однако позднее ему на смену пришли более доступные виды паломничества, в частности посещение могил святых, разбросанных по всему свету и служащих объектами народного почитания. С тех пор как в 1924–1925 годы король Абд аль-Азиз Ибн Сауд окончательно овладел Меккой и Мединой после изгнания оттуда Хашимитов, он решил сделать паломничество более функциональным, дабы привлечь побольше паломников, которые до начала нефтедобычи обеспечивали королевству основную часть его доходов. В 1926 году поломников было 90 тыс., в 1979 году — больше 2 млн, и с тех пор их количество колеблется ежегодно от 1,5 до 2 млн.[91] Эти благоприятные экономические условия позволили большому числу мусульман всего мира воплотить идеал хаджа в жизнь. Одновременно этот процесс сопровождался ваххабизацией данного ритуала.

Едва став хозяевами священных городов, ваххабиты разгромили гробницы имамов и дочери Пророка, Фатимы, почитание которой шиитами было, с их точки зрения, недопустимым идолопоклонством. Затем они организовали паломничество в соответствии с собственным представлением. Прием и обустройство паломников стали исключительной прерогативой саудовского монарха. В 1986 году он принял титул Служителя обоих Священных мест, дабы еще больше усилить ваххабитский патронаж над главным — и самым священным — местом ежегодного собрания мусульман планеты. Это — главный инструмент утверждения гегемонии в исламском пространстве. Подобное использование хаджа вызовет яростный протест. В ноябре 1979 года, на заре XV века хиджры, саудовские оппозиционеры нападут на Большую мечеть в Мекке. Затем, в 80-е годы, хомейнистский Иран будет из года в год превращать хадж в демонстрации, сопровождающиеся актами насилия.[92] Наконец, после войны в Заливе (1990–1991 гг.), против ваххабитской монополии на хадж выступят Саддам Хусейн и прочие «радикальные» оппоненты саудовского режима.

Глава 3

Убийство Анвара Садата и сила примера египетских исламистов

В то время как после 1973 года Саудовская Аравия устанавливала свою гегемонию над уммой, исламистские движения начали заявлять о себе в большинстве мусульманских стран. В суннитском мире три самые мощные из них возникли в Египте, Малайзии и Пакистане, где их успех, однако, был неодинаков. Наиболее впечатляющим он был в долине Нила, так как Садат погиб именно от рук исламистов. Однако им не удалось захватить власть и создать исламское государство.

Летом 1973 года, накануне октябрьской войны, в студенческой среде появились «гамаат исламийя» («исламские ассоциации»), организовавшие для своих членов первый летний лагерь. Здесь их сторонники и активисты приобщались к «истинно исламской жизни»: регулярно совершали ежедневные молитвы, проходили идеологическую подготовку, обучались искусству проповеди и тактике прозелитизма, привыкали к жизни в группе и т. д. Здесь будут подготовлены кадры, которые превратят «гамаат» в господствующее движение в студенческих городках. В 1977 году они получат большинство голосов на выборах в Союз египетских студентов, процедура которых в 1974 году была демократизирована Садатом, убедившимся, что левая угроза окончательно миновала.

Своим успехом они были обязаны в первую очередь умелой пропаганде «исламского решения» того социального кризиса, который переживали в то время египетские университеты. За десять лет количество студентов увеличилось более чем вдвое, достигнув 500 тыс.; развитие инфраструктуры отставало от этого роста. В результате происходило ухудшение общих условий получения знаний, возник разрыв между культурными запросами этого поколения молодых людей — как правило, первых в семье, поступивших в университет, — и доступом на рынок труда. Современные и светские ценности преподавания были поставлены под вопрос: «гамаат» обличали их как ложные, не отражавшие социальной действительности. Взамен они предлагали свое видение ислама как «целостной и всеобъемлющей системы», призванной объяснить мир, а главное — изменить его.

В том, что касается непосредственно студенческой жизни, «гамаат» умело сочетали предоставление бытовых услуг с внушением моральных норм, подчиняя социальный проект культурным требованиям «исламского порядка». Так, они пытались помочь тем студенткам, кому претило смешение полов в транспорте или на переполненных ярусах аудиторий, и тем из них, кому скромный бюджет не позволял одеваться по моде. На средства, выделявшиеся щедрыми спонсорами, исламистские ассоциации Каира компенсировали нехватку общественного транспорта мини-автобусами, предназначенными для студенток. Спрос на эту услугу быстро превысил предложение, и миниавтобусы начали перевозить уже только тех девушек, которые носили головной платок — хиджаб. Таким образом, приватизация транспортных средств выступила как способ «по-исламски» решить социальную проблему. В аудиториях «гамаат» навязывали разделение полов. Поначалу это устраивало молодых девушек, но потом превратилось в репрессивную норму поведения, символ морального контроля «гамаат» над студенческими городками. То же касалось и одежды: «исламское облачение» (платок, длинный и широкий плащ, перчатки) предлагались студенткам по очень низкой цене благодаря субсидиям, источник которых до сих пор остается неясным. Такого рода жесты преподносились как решение другой социальной проблемы — дороговизны модной одежды. Это не было борьбой за превращение общества в более эгалитарное, но служило, с одной стороны, целям демонстрации внешнего эгалитаризма через введение единообразной одежды и, с другой, — свидетельством исламистского культурного доминирования в студенческих городках. В статье, опубликованной в 1980 году, молодой врач Исам аль-Арьян, один из идеологов «гамаат», писал: «Когда студенток, носящих платок, много, то это знак сопротивления западной цивилизации и начала ильтизама (строгого соблюдения. — Ж. К.) по отношению к исламу». Молодые женщины с закрытыми лицами, бородатые студенты в белых джеллабах, массовые моления в дни двух мусульманских праздников: окончания поста (Ид аль-Фитр) и жертвоприношения (Ид аль-Адха) — первый признак наличия мощного исламистского движения. Для исламских ассоциаций, «гамаат», всё это являлось способом демонстрации силы и доказательства наличия у них тысяч приверженцев во всех крупных городах Египта.

Вплоть до 1977 года, то есть до визита Садата в Иерусалим, египетские власти и «гамаат исламийя» переживали настоящий медовый месяц. Пресса, находившаяся под контролем режима, не скупилась на похвалы. «Правоверный президент», желавший установить царство «науки и веры», видел в студенческой исламистской интеллигенции средство, позволявшее удерживать под контролем молодежь: вместо уступок ее требованиям ей предлагался культурный и моральный дискурс, к которому широко прибегало и само правительство. Кроме того, Садат разрешил вернуться на родину изгнанным Насером «Братьям-мусульманам», сколотившим состояние в Саудовской Аравии. «Братья» получили дивиденды от экономической либерализации (инфитах), проводившейся с 1975 года с целью передачи инициативы частному сектору и разрушения огосударствленной экономики — плода советских рецептов 60-х годов. «Братья» станут образцом удачливости для многих эмигрантов, перебравшихся после 1973 года в страны Залива. Капиталы и связи, нажитые в нефтяных монархиях, сделали эту набожную буржуазию желанным партнером для режима. Она причисляла себя к «умеренному» крылу «Братьев-мусульман», которое лишь изредка ссылалось на слишком «радикального» Сайида Кутба. Лидером «умеренных» являлся Омар Тильмисани, сидевший в тюрьме при Насере и выпущенный на свободу Садатом в 1971 году. С 1976 года Тильмисани свободно издавал ежемесячный журнал «Ад-Даава» («Призыв») — и это в то время, когда свобода печати оставалась в стране сильно ограниченной.