В городе Сочи темные ночи (сборник) - Мария Хмелик

Дом, к которому нас подвезли, очень мало был похож на пятизвездочный отель. На нем вообще не было звездочек.

Номер был двухкомнатный. Спальня с занавесками, на которых какой-то ребенок фломастерами учился живописи, и кухня, совмещенная с гостиной. Большой холодильник — пустой! Комплект кастрюль, плита и прочий домашний скарб, от которого я так мечтала отдохнуть.

— По-моему, очень прилично, — неуверенно сказал Вася, присаживаясь на кровать. Кровать омерзительно застонала.

К нам в номер ворвалась Негода.

— Бл..! Я вспомнила! Гостиница, где жила Мордюкова, называлась "Меридиан". Там дают валюту. Суточные на 10 дней проживания!

На троих у нас было 50 долларов.

Мы вышли на улицу, огляделись и решили повиноваться инстинкту И, как лошадь, которая чудом ориентируется в пургу, мы через час блужданий наконец увидели несколько многоэтажных зданий, между которыми тянулась галерея с матовыми стеклами.

Это был "Меридиан".

Робко через вертящиеся двери мы вошли внутрь. И тут впервые почувствовали, что мы действительно за границей, но праздник почему-то проходит мимо. Журчали фонтаны, на трех этажах магазины, бары, искусственные деревья в кадках, лифты со звоночками, в туалетах зачем-то транслируют Шопена и Вивальди.

И запах! Запах…

В общем, пахло роскошью.

И что делать дальше? Ни французского, ни английского мы тогда не знали. Я говорила по-испански, но меня никто не понимал.

Опять же инстинкт нас вывел в Бюро фестиваля. Там нас угостили яблоком, но никто не понял, что же мы хотим.

Мы вернулись обратно, на нашу кухню. После "Меридиана" она казалась какой-то засаленной. Нервно закурили, обсуждая, почему же нас всегда обижают.

Наконец объявилась затерявшаяся в аэропорту единственная из советской делегации говорившая по-английски Рая. Она была счастлива. Она уже получила деньги. Номер ее устраивал. Еду можно покупать в магазине и готовить самой, что намного дешевле, чем питаться в ресторане. Дирекция кинофестиваля специально так сделала, наслушавшись историй о том, как экономные советские граждане варят кипятильником в умывальниках суп из пакетиков. А тут — все удобства! Отель-пансион?

Я представила себя чистящей картошку в Монреале…

— Если нас завтра не переселят, мы улетим в Москву, — тихо сказала я.

— Правильно!!! — горячо поддержала меня Негода. — Почему Мордюкова жила в "Меридиане", а мы здесь! Сюда ни одна скотина приглашения на приемы не принесет!

Рая как-то странно на нас посмотрела и позвонила в отель "Меридиан" Андрею Смирнову, который приехал на Монреальский кинофестиваль членом жюри. Пересказав ему наши заявления и интонациями дав понять, как она лично ко всему этому относится, Рая положила трубку и заявила:

— А вот один очень знаменитый кинематографист (она назвала фамилию) живет в Москве в доме с тараканами.

— А у нас в Москве мыши есть! — сказали мы с Негодой.

— Ну вот! Десять дней можно было бы потерпеть!

— Мы сюда не терпеть приехали, а за призом, — ответила я.

Рая хотела что-то еще сказать, но слова застряли у нее в горле. Она с сочувствием взглянула на Васю — приходится же терпеть ему такую дуру. Но Вася тоже ехал в Монреаль за призом, а не посуду мыть.

Вечером мы вышли погулять.

Я слышала про Монреаль только то, что в нем очень красивые парки. Никаких парков нам не попалось. Дома, дома, коробки, коробки, река… С одного из небоскребов одинокий лазер чертил в ночном небе тонкие причудливые узоры.

Человек слез с велосипеда, достал баллон с краской и написал на стене: "Свободу народу Палестины!" Негода оборвала с клумбы цветы-бархатцы и бросила в него. Он засмеялся ей.

Очень скучный город Монреаль.

Его жители так рано ложатся спать…

На следующий день Смирнов повел нас к директору кинофестиваля знакомиться.

— Я знал, что вы молоды, но не думал, что так молоды, — он посмотрел на Негоду.

Та потупила глаза.

— Что вы будете пить? — светски спросил директор кинофестиваля. Это был немолодой человек в строгом сером костюме, гладко выбритый, с хитроватыми глазами.

— "Амаретто", — сказала Негода.

До Монреаля она побывала в Польше и Бразилии. Там ее научили пить "Амаретто", потому что в отличие от водки это изысканно. Я тоже поначалу пила этот напиток. Жуткая гадость!

Директор кинофестиваля извинился, что в "Меридиане" нет свободных мест, поэтому нас поселят неподалеку, в Холидей Ин.

Мы молчали.

— Нет ли у вас еще каких-нибудь просьб?

— Есть, — сказала я. — Нам бы хотелось получить приз.

— Это шутка, — объяснил Смирнов.

Но директор почему-то отнесся к этому серьезно. Он ответил, что от него это не зависит. Приз — это к жюри фестиваля.

Перед показом нашего фильма мы должны были подняться на сцену в зале, где проходил просмотр, чтобы поприветствовать публику. Зал был полный. Это радовало. На сцене стояла массивная трибуна, будто привезенная из Москвы, из Дворца съездов. Вася взгромоздился на эту трибуну.

— Теперь я чувствую себя, как дома, — сказал он.

Шутка прошла.

Председателем жюри была стареющая американская звезда, нам не знакомая, и фамилии ее я, к сожалению, не запомнила.

После просмотра три члена жюри захотели с нами встретиться. Один из них — канадский писатель — все норовил схватить Негоду за коленку. Потом пожаловался, что в конце фильма за его спиной ворчал кинозритель:

— Везде одно и то же. Что в Канаде, что в России…

Когда мы сидели в баре, нас окружили журналисты. Принялись задавать вопросы. Рая бодро переводила.

Журналисты заказывали себе напитки, выясняли попутно, чего это нам вдруг приспичило снимать такой фильм, и кем это мы с Васей друг другу приходимся — мужем и женой или братом и сестрой, и какие режиссеры на Васю оказали влияние.

Закончив допрос, журналисты поставили свои стаканы на стол и растворились. Задержался только один американец.

Этот американский журналист раньше был священником. Но, к великому горю его родителей, влюбился в немку, помешанную на кино. Из-за нее он бросил свой приход и отправился в Берлин издавать вместе с женой киножурнал. Поглаживая свою седую бороду, американец неторопливо беседовал с нами об искусстве. А когда мы встали, чтобы уходить, к столику подошел официант и, указывая на многочисленные пустые стаканы, поинтересовался, кто за это будет платить. Мы вопроса не поняли, а пастор упал в обморок.

Жить в роскошном отеле приятно, но скучно. Вечерами в лифтах постоянно встречаются бабушки с очень большим слоем макияжа на лице и в длинных черных декольтированных платьях и дедушки в смокингах.

Еще на улицах Монреаля мы очень часто видели стайки других дедушек и бабушек. Дедушки были одеты в клетчатые шорты и тирольские шапочки, а бабушки — этакие пастушки в фартучках на пышных платьях до колен со множеством нижних юбок.

За всю неделю, что мы провели в Монреале, мы не посмотрели ни одного фестивального фильма. А зачем? Все равно лучше нашего никто ничего не снял и не снимет никогда в жизни. Зато можно было ходить по магазинам и тратить деньги, что нам выдали на питание.

В роскошном меховом салоне Негода перемерила десять шуб. Я искала вожделенную куклу Барби.

Приглашения на приемы мы получали регулярно. Их устраивали представители стран, фильмы которых показывали в тот день. Представители Советского Союза никакого приема не провели.

В один прекрасный вечер мы оказались на банкете после премьеры северокорейского фильма. Народу набилось множество. Столы ломились. Их стремительно разоряли. Посреди толпы стояла растерянная женщина — корейский дипломат и оглядывалась. Увидев меня, мчавшуюся мимо с полной тарелкой в руках, она обратилась с вопросом:

— Какое впечатление произвел на вас корейский фильм?

Я чуть не уронила тарелку. Какой фильм? Мы поесть пришли!

Хорошо, что за мной шла Рая, которая честно ходила на просмотры. Она прикрыла меня и любезно заговорила с кореянкой по-английски о том, какой красивый фильм, про любовь…

Когда столы опустели и часть халявщиков разошлась, мы познакомились с монреальскими украинскими националистами. Это были крупные мужчины с бородами.

Началось братание, во время которого один из украинцев влюбился в Негоду и решил немедленно ей в этом признаться, стоя на коленях. Пока он преклонял колени, его непослушные локти задели столик с грязной посудой. Столик повалился. Девушки-кореянки в национальных атласных платьях остолбенели от украинской страсти.

Невзирая на разбитые тарелки пылкий влюбленный с нежными словами тянул к Негодиным ногам свои ладони. Его товарищи пытались его поднять, оскальзываясь на объедках.

Стоило так далеко ехать, чтобы все это увидеть. Захотелось домой.