Всколыхнувший мир - Глеб Голубев

Но можно ли назвать разновидность бабочек с темной окраской уже новым видом? Пожалуй, нет. Дарвин больше склонялся к тому, что такие разновидности только еще свидетельствуют о зарождении нового вида, говорить о его окончательном формировании еще рано. Для создания нового вида требуется много времени. Сколько? И когда именно разновидность можно будет признать уже новым видом? По каким признакам?

Как нелегко было разобраться в этих проблемах! («Описав серию форм, как отдельные виды, я рвал свою рукопись и делал из них один вид, снова рвал и делал их отдельными, а затем опять объединял... Я скрежетал зубами, проклинал виды и спрашивал, за какие грехи я осужден на такие муки?»)

Нет, не падало ему на голову никакое осеняющее яблоко, как будто бы, уверяет живучая легенда, повезло Ньютону. Хотя вполне возможно, иронически заметил К.А. Тимирязев, что со временем к этому мифическому яблоку «присоединится еще какое-нибудь стойло, открывшее Дарвину закон естественного отбора. Все это может быть и верно; но верно и то, что яблоко падало и до Ньютона, садоводы и скотоводы выводили свои породы и до Дарвина, - но только в мозгу Ньютона, только в мозгу Дарвина совершился тот смелый, тот, казалось бы, безумный скачок мысли, перескакивающей от падающего тела к несущейся в пространстве планете, от эмпирических приемов скотовода - к законам, управляющим всем органическим миром. Эта способность угадывать, ускользающая от обыкновенных умов, и составляет удел гения».

Передохнув, он снова брался за работу. Мог ли он обнародовать свои идеи, не найдя ответа на все эти вопросы?

К тому же время для высказывания этих идей было весьма неподходящим. Только что некто, пожелавший скрыть свое имя, выпустил книжку «Следы творения» (Дарвин скоро догадается, что написал ее шотландский публицист Чемберс).

Чемберс доказывал, что виды изменяются, в то же время презрительно высмеивал Ламарка. Он не отрицал божественного творения, но считал, что потом виды развивались уже по естественным законам. Однако понимал он эти законы совершенно фантастически. Общим предком приматов и человека Чемберс объявил лягушку: на том основании, что ее голени тоже имеют икры... А вообще человек, по его словам, последовательно прошел стадии инфузории, червя, рыбы, земноводного, птицы и низшего млекопитающего, пока не вышел в люди.

Ох как напустились на «Следы творения» защитники неизменности видов! Разве мог в такой момент высказать свои идеи Дарвин? Его бы немедленно зачислили в одну компанию с Чемберсом, жестоко бы осмеяли. Это было бы еще полбеды. Но ведь наверняка будет неправильно истолковано, всеми осмеяно и тут же забыто главное его открытие - идеи о превращении видов под влиянием естественного отбора. Он даже не успеет доказать их правоту. А этим Дарвин рисковать не мог.

И он продолжает работать, преодолевая упорным трудом свои недостатки, превозмогая болезнь. Так день за днем - двадцать два года!

Впрочем, он и это превращает в достоинство. Его идеи постепенно становятся неуязвимы. («В течение многих лет я придерживался следующего золотого правила: каждый раз, как мне приходилось сталкиваться с каким-нибудь опубликованным фактом, новым наблюдением или мыслью, которые противоречили моим общим выводам, я обязательно и не откладывая делал краткую запись о них, ибо, как я убедился на опыте, такого рода факты и мысли обычно ускользают из памяти гораздо скорее, чем благоприятные для тебя. Благодаря этой привычке против моих воззрений было выдвинуто очень мало таких возражений, на которые я (уже заранее), по крайней мере, не обратил бы внимания или не пытался найти ответ на них».)

И он бы, наверное, продолжал работу над главным трудом своей жизни еще несколько лет. Но вдруг события неожиданно стали принимать весьма драматический оборот.

В сентябре 1855 года, просматривая только вышедший номер «Анналов естественной истории», Дарвин наткнулся на статью «О законе, регулирующем появление новых видов». Начал читать ее - и поразился тому, как совпадали высказанные в ней мысли с его собственными! Кто этот Альфред Уоллес, написавший статью? Оказалось, молодой натуралист. Книги Гумбольдта и «Путешествие на «Бигле» Дарвина внушили ему страстное желание изучать тропическую природу. Все тот же заботливый и внимательный к молодежи профессор Генсло помог Уоллесу поехать на острова Малайского архипелага. Книга Дарвина и собственные наблюдения заинтересовали молодого ученого проблемой происхождения видов...

Вскоре после того как Дарвин прочел статью Уоллеса, он получил от него письмо. Уоллес сетовал, что его статья никого не заинтересовала, и просил Дарвина помочь ему разобраться в некоторых вопросах о разновидностях и выведении пород домашних животных. Дарвин тут же послал ему большое любезное письмо, ответил па все вопросы, похвалил статью молодого коллеги: «...Я вижу, что мы с Вами во многом мыслим сходно и пришли до известной степени к одним и тем же заключениям... Нынешним летом исполнится 20 лет (!) с тех пор, как я завел свою первую записную книжку по вопросу о том, чем и каким способом разнятся друг от друга виды и разновидности. Теперь я подготовляю мой труд к печати, но предмет столь обширен, что хотя я и написал ужа множество глав, но не предполагаю напечатать его раньше, чем через два года».

Вдохновленный письмом человека, которого он считал своим учителем, Уоллес радостно сообщил, что с удвоенной энергией взялся за работу.

- Смотрите, он вас обгонит! - говорил Дарвину Ляйелль.

«Я ненавижу самую идею писать ради приоритета, - отвечал Дарвин, - хотя, конечно, мне было бы досадно, если бы кто-нибудь напечатал мои теоретические взгляды раньше меня...»

Тихим июньским утром 1858 года почтальон среди прочих писем принес в даунский дом Дарвина объемистый пакет от Уоллеса. Дарвин вскрыл пакет и обнаружил в нем рукопись. «О тенденции разновидностей к неограниченному отклонению от первоначального типа». Он начал поспешно читать... И ему показалось, будто в его тихом, уютном доме вдруг разорвалась бомба! («Никогда не видел я более поразительного совпадения; если бы Уоллес имел мой рукописный очерк, законченный в 1842 году, он не мог бы составить лучшего извлечения! Даже его термины повторяются в названиях глав моей книги... Я воображал, что обладаю слишком возвышенной душой, чтобы это могло меня задеть, но оказалось, что я ошибался и вот теперь наказан... Итак, вся моя оригинальность, какова бы она ни была, разлетится в прах, хотя моя книга, если она когда-нибудь будет иметь какое-либо значение, не обесценится, ибо весь труд заключается в применении моей теории».)