99 имен Серебряного века - Юрий Безелянский

Как поэт, Брюсов совершил эстетическую эволюцию — от символизма пришел к ранее бойкотированному им реализму и включению его в «число исконных, прирожденных властелинов в великой области искусства». Он как бы предчувствовал, что грядет революция, и новой России не нужны будут заумные игры в символы и тайны.

А далее произошло немыслимое: бывший вождь модернизма, «сын греха», «искатель островов», «безумец», «маг», «теург» назвал Октябрь «торжественнейшим днем земли» и решительно встал на сторону советской власти. Брюсов один из очень немногих представителей Серебряного века, который поменял серебряный цвет на красный. Даже Николай Бухарин удивился, что бывший «„король символистов“, идеолог верхов промышленной радикальной буржуазии, венчанный всеми лаврами и хризантемами славы в меценатских салонах буржуазной аристократии» перешел в лагерь большевиков. На вопрос «почему?» Бухарин дал такой ответ: «Брюсов жадно прислушивался к железным шагам истории, он восторгался героикой великих событий, и пафос горных вершин человечества все время раздувал холодный голубой пламень его замечательного жадного ума».

Почти все его бывшие коллеги по перу осудили «кульбит» Брюсова, его поклонение коммунизму как новому самодержавию. Большевики предоставили Брюсову ряд постов, и он с упоением заседал и председательствовал, «заседая, священнодействовал», по замечанию Ходасевича.

Брюсов умер 9 октября 1924 года, не дожив двух месяцев до 51 года. «Смерть эта никого не удивила — не огорчила — не смягчила… Смерть Блока — громовой удар по сердцу; смерть Брюсова — тишина от внезапно остановившегося станка…» — так жестко отозвалась на кончину Брюсова Марина Цветаева.

И далее она написала: «…место Брюсова — именно в СССР… его страсть к схематизации, к механизации, к систематизации, к стабилизации… Служение Брюсова коммунистической идее не подневольное: полюбовное… Как истый властолюбец, он охотно и сразу подчинился строю, который в той или иной области обещал ему власть… Бюрократ-коммунист Брюсов» (М. Цветаева, Прага, 1925).

«Застегнутый наглухо поэт» — такую оценку Брюсову дала Цветаева и провела параллель с Бальмонтом: «В Брюсове тесно, в Бальмонте — просторно. Брюсов: глухо, Бальмонт: звонко… Бальмонт — бражник, Брюсов — блудник…»

Но Брюсов как человек и политик умер. В истории литературы остался Брюсов-поэт. Величайший из поэтов-символистов. Давид Бурлюк писал, что «Брюсов был первым поэтом русским большого города. Он был отцом урбанистической поэзии. Моя поэзия, а затем и Маяковского, имела в начале с ней тесную связь…».

Стальной, кирпичный и стеклянный,Сетями проволок обвит,Ты — чарователь неустанный,Ты — неслабеющий магнит, —

писал Брюсов дифирамб «Городу». И сам он, подобно Микеланджело, рубил мрамор. Мрамор стиха. И пусть он холоден и гладок, но это все же мрамор настоящей поэзии. В конце концов сад поэзии должен быть разнообразным: и корабельные вековые сосны Пушкина, и милая березовая роща Есенина, и соловьиный посвист Пастернака, и мраморные глыбы Брюсова.

БУНИН

Иван Алексеевич

10(22).X.1870, Воронеж — 8.XI.1953, Париж

Советские критики прозвали Брюсова «великолепным пришельцем с чужих берегов», а Бунин при жизни так и остался на чужом берегу. Он клокотал ненавистью к «Совдепии», отвергал новую действительность как «окаянные дни», как «великий дурман» (как ом выразился в докладе, прочитанном им в деникинской Одессе), поэтому в Стране Советов Бунину приклеили ярлыки злого антисоветчика, «певца дворянских могил» и утверждали, что «в произведениях эмигрантского периода сказался явный упадок художественного таланта писателя» (Энциклопедический словарь, 1953). После смерти Ивана Алексеевича его приняли в семью советской и русской литературы. И даже со временем стали печатать то, что не печатали раньше по идеологическим соображениям, например одно из стихотворений, написанных Буниным в июле 1922 года:

…А если б даже Божья силаИ помогла, осуществилаНадежды наших темных душ,То что с того?Уж нет возвратаК тому, чем жили мы когда-то.Потерь не счесть, не позабыть,Пощечин от солдат ПилатаНичем не смыть — и не простить.Как не простить ни мук, ни крови,Ни содроганий на крестеВсех убиенных во Христе.Как не принять грядущей новиВ ее отвратной наготе.

Несколько штрихов из жизни Бунина. Из оскудевшего дворянского рода. С детства отличался редким воображением и впечатлительностью. Его наставником и учителем был старший брат Юлий. Стихи начал писать семи-восьми лет. Первое выступление в печати в 16 лет. В девятнадцать Бунин начал сотрудничать с «Орловским вестником» и «был всем, чем придется, — и корректором, и передовиком, и театральным критиком…». Первая книга стихов вышла в 1891 году, но, кроме разочарования, ничего не принесла, зато сборник «Листопад» (1901) был встречен публикой восторженно. Далее Бунин чередовал стихи и прозу. В 1912 году вышла повесть «Суходол» о процессе распада родовых устоев в России, до этого — «Деревня» — о русской душе со всеми ее светлыми и темными сторонами. В «Суходоле» крестьянка убеждена в том, что «у господ было в характере то же, что и у холопов: или властвовать, или бояться».

В 1902–1909 годах вышло первое «Собрание сочинений» в 5-ти томах. Бунин — признанный и почитаемый почти всеми талант.

Стиль письма Бунина отличается от многих: он аристократичен, сдержан, строг. Никакой фальши, никаких декадентских вывертов. «На фоне русского модернизма поэзия Бунина выделяется как хорошее старое, — отмечал в „Силуэтах русских писателей“ Юлий Айхенвальд. — Она продолжает вечную пушкинскую традицию и в своих чистых и строгих очертаниях дает образец благородства и простоты… Его строки — испытанного старинного чекана; его почерк — самый четкий в современной литературе; его рисунок — сжатый и сосредоточенный. Бунин черпает из невозмущенного кастальского ключа».

Из множества прекрасных бунинских стихов приведем одно:

О счастье мы всегда лишь вспоминаем.А счастье всюду. Может быть, оно —Вот этот сад осенний за сараемИ чистый воздух, льющийся в окно.В бездонном небе легким белым краемВстает, сияет облако. ДавноСлежу за ним… Мы мало видим, знаем,А счастье только знающим дано.Окно открыто. Пискнула и селаНа подоконник птичка. И от книгУсталый взгляд я отвожу на миг.День вечереет, небо опустело.Гул молотилки слышен на гумне…Я вижу, слышу, счастлив. Все во мне.

Как утверждают буниноведы, писатель жаждал солнца, счастья, красоты, но полной мерой принял пустынный хлад одиночества, не зная своей посмертной славы на родной земле, под родными звездами.