Старатели - Василий Ганибесов

— Это Данила-то?

— А что ты думаешь?

— Н-ну! — сердито сказал Залетин, отмахиваясь рукой от жены.

— Какой человек, а? — восторженно сказал Черных. — Восемь суток!.. Вот это коммунист!

— А Настенька услышала... — дрогнув, сорвавшись на шепот, досказывал Залетин, — упала на колени к забою и... скребет мерзлоту-то... ногтями...

— Не надо, — прошептала Клавдия.

— Взорвать хотели! — глухо проговорил Черных и вдруг, опять вспыхнув, с силой грохнул кулаком по колену: — Живого человека! Немец, этот Зюк хотел взорвать! А? Это что же такое?

— И взорвали бы, кабы не Василий Алексеевич, — сказала Клавдия. — Усольцева благодарить надо. Он людей любит, а не золото.

Пришли Свиридова, Усольцев и Терентий Семенович.

Усольцев объявил повестку: собрание должно было обсудить сообщение Свиридовой о перспективах «Сухой». В президиум вошли Терентий Семенович и редактор газеты Кулагин.

Свиридова поднялась, оставив блокнот на столе. Она взглянула на выпачканные о шахтную лестницу руки и стала на память читать суммы уже произведенных затрат на «Сухую», стоимости поставленного на ней оборудования, предстоящих затрат по ликвидации последствий обвала и окончательному пуску шахты в эксплуатацию. Для этого требовалось еще не менее ста тысяч — сумма, не предусмотренная промфинпланом и для истощенной кассы прииска непомерно тяжелая.

Усольцев внимательно слушал. Еще вчера он опасался, что Свиридова не поймет его. Задуманные им мероприятия по механизации прииска требовали от Свиридовой смелой инициативы, железного упорства и бесстрашия перед начальством, так как у прииска ни денег, ни оборудования не было и планом ничего не предусматривалось. Свиридова может ответить, что она согласна с ним и что при составлении промфинплана на будущий год она обязательно предусмотрит все. Но вот такое-то согласие и будет, означать несогласие. Это будет значить, что Свиридова испугалась и предоставляет все дело доброй воле начальства. А пока все будет по-старому.

Но вчера сама Свиридова спросила Усольцева:

— Что вас смущает?

— Боюсь повторения обвала. Это было бы ужасно, — откровенно сказал он.

Они шли около мутной речки по старательской таратаечной дороге. Вокруг уныло пели комары. Виднелись притихшие копры шахт.

— Я не знаю законов горных работ, поэтому мне трудно говорить конкретно. Но вот я обошел все шахты и разрезы и, сознаюсь, вынес из этого, даже беглого, осмотра самое тяжелое впечатление. Ужасающий примитив, дедовские, допетровские способы добычи. Тяжело, опасно, непроизводительно, дорого. Тех пожогов, от которых слепли старатели, нет, но бут в остальном ничего не изменил. Бут нам чести не сделает.

— Вы, кажется, думаете, что я не вижу значения вашей, — подчеркнула она, — горячей гидравлики?

— Нет, этого не думаю. Гидравлика...

— Ваша! Усольцев, не скромничайте, не люблю.

— ...она, конечно, будет жить.

— Итак, следовательно: надо заменить бут на «Сухой» подземной гидравликой.

— Не только, — сказал Усольцев. — На всех. Лошадей у барабанов надо заменить лебедками, надо решительно механизировать выкатку песков в шахтах. Транспортерами, что ли, они называются?

— Понимаю.

— Бутары надо заменить промывочными приборами. Есть такие?

— Есть. Например: мойки Энлея.

— Вот.

— Значит, перевести старателей на «хозяйские»? — спросила она, оглядываясь на Усольцева.

— Я говорю: надо ставить крупные механизированные работы.

— Это все равно. Подобные работы посильны только государству, «хозяйским» работам.

— Конечно.

— И все-таки от несчастных случаев мы не будем застрахованы.

— Я говорю о механизации работ не только из боязни обвалов.

— Я понимаю, — сказала Свиридова..

Они помолчали. Справа, на электростанции, вспыхнули ночные лампочки. Дорога круто сворачивала в поселок.

— Неужели, Усольцев, вы полагаете, что никто не думает об этом?

— Даже наверное думали.

— И что же?

— Не хватило настойчивости.

— И средств главным образом, — подчеркнула Свиридова, — не забывайте: мы работаем по плану.

— Я видел заявки: в них помпы, лопаты, кайлы и канаты. Механизацией и не пахнет.

— Деньги... деньги, Усольцев, — Свиридова вздохнула.

— Деньги выпросим у Бондаренко, — улыбаясь, сказал Усольцев.

Она остановилась, посмотрела на него, но ничего не ответила.

И вот теперь Усольцев, жадно слушая доклад Свиридовой, восхищался ясностью ее хозяйской расчетливости.

Услышав бубнящий разговор, Усольцев сердито оглянулся. Ли Чан-чу сидел на корточках, а около него, тоже на корточках, — десятник Улыбин. Ли Чан-чу плохо понимал быструю речь Свиридовой; не вытерпев, он наклонился к Улыбину и шепотом спросил:

— Чаво она говори?

Улыбин мельком взглянул в затылок Усольцева и злобно зашипел:

— Она говорит: всех старателей надо в работники.

— А хозяин кто?

— Хозяином советская власть.

— Совесыка власи — всегда хозяин, — успокоенно сказал Ли Чан-чу.

— Я и говорю: да, да, мол, верно, — с досадой сказал Улыбин и отвернулся от Ли Чан-чу.

Свиридова говорила о низкой производительности труда и хищнической в связи с этим разработке только богатых участков, о высокой себестоимости золота.

— Перед нами стоит задача — в короткое время умножить добычу золота. Как это сделать? При настоящем положении для этого нужно умножить количество старателей. А где их взять? С других приисков? С предприятий? Из колхозов?.. Не будем обманываться. Это нашей задачи не решит. Здесь товарищ Усольцев смотрит в самый корень: надо перевооружить старателей, организовать механизированные работы. Предложение Усольцева — горячая подземная гидравлика — увеличивает производительность забойщиков в пять, в десять раз. Получив только брандспойт, один старатель-забойщик стал работать за десятерых.

— Правильно, — сказал Залетин.

— Машины заставят нас быть грамотными, культурными и дисциплинированными. В тайге, на границе с самураями, мы сколотим ячейку советского индустриального рабочего класса, свою опору, крепость...

— Правильно, — сказал Усольцев.

— А за эту технику кто рассчитываться будет? — спросил Улыбин.

— Как это?

— Вы же сами говорили, что расходы по механизации «Сухой» надо покрывать.

— Издержки покроются увеличением производительности труда.

— Значит, со старателя ничего не будет высчитываться?

— Крупные механизированные работы будут государственные.

— Так бы и сказала, — усмехнулся Улыбин, словно на чем-то нехорошем поймал Свиридову.

Усольцев удивленно сказал:

— Ты яснее, Улыбин.

— Белены объелся! — рассерженно сказал Бондаренко.

— Это с ним бывает, — заметил Черных.

— Там увидим, кто объелся-то, — огрызнулся Улыбин, опускаясь на порог двери.

Однако все коммунисты единодушно высказались за механизацию, предлагая начать ее с «Сухой», которую надо перевести для этого на «хозяйские» работы.

К концу прений выступил Улыбин. Свои вопросы он объяснил тем, что не понял Свиридову, а теперь согласен со всеми.

— «Хозяйские» работы — это самое и есть то, что нам надо. Надо переключиться по-большевистски, и все. Поддерживаю эту идею. А то это что же такое было? Другой старшинка, пока упадет на золото, дюжину глухарей пробьет, все монатоны с себя спустит, отощает, как волк. Или вот лотошники — самые закоренелые хищники. Надо прикончить эту тенденцию.

— Что-то.. непонятно, Улыбин. — Усольцев поморщился. — Какую тенденцию-то надо прикончить?

— Лотошников, хищников всех. Это самая зараза. Вон возьми Терехина: залез в Аркию, сидит в ключе — и сам черт ему не брат.

— Его-то и прикончить?

— Не прикончить, а... что ж мы разбросались? — замялся Улыбин, неловко моргая под пристальным взглядом Усольцева.

— Нельзя так, товарищ Улыбин, — вставая и холодно глядя на Улыбина, заговорил Усольцев: — То ты вообще против «хозяйских», то тебе всех надо на «хозяйские». Мы перейдем на «хозяйские» там, где этого потребуют обстоятельства и задачи увеличения добычи золота.

— Ясно же, господи! — простонал разомлевший и красный, как свекла, Бондаренко.

Из коридора Усольцева окликнула Клавдия Залетина:

— Милиционер Макушев просится.

— Глотов Федор, продавец, не хочет караулить арестованных, — склоняясь к Усольцеву, шепотом сказал Макушев.

— Что так?

— Боится. Посмотрел на этого Сидорова и... этого Бена. Они, говорят, сядут с Беном в углу на корточки и по-японски лопочут. Лазутчик, говорит, он, а не Сидоров. Вот Федор-то Ильич Глотов и испугался.

Улыбин сидел на корточках у порога, хмуро обсасывая трубку. Усольцев сказал: