Ивы зимой - Уильям Хорвуд

— Я — Крот! — как-то уж очень по-живому рассердилось существо из загробного мира. — Я замерз и проголодался, и я…

— Несчастное создание, не пытайся…

Пока Барсук упорствовал в желании изгнать из-под ив нечистую силу, а остальные опасливо взирали на эту битву титанов и колдунов, к Рэту вернулось самообладание, а вслед за ним и надежда. Выбравшись из-за корня ивы, он подошел к Барсуку и встал рядом с ним.

— Сдается мне, что оно и впрямь может быть Кротом, — заметил Рэт, вглядываясь в пришельца.

— Сдается тебе? Ну и дела! — присвистнул Призрак. — Я и есть Крот, кто же еще?

— Но ты какой-то бледный и белый…

— Ах да! Так это же снег нападал на мою шкурку да обледенели усы и мордочка.

— Слушай, а как же ты тогда?..

— На лодке, — поняв, куда клонит Рэт, ответил Призрак Крота. — Как еще я смог бы переместиться сюда с острова, что лежит ниже по течению? Думаешь, вплавь? Нет, ребята, что-то с вами не то. Слушайте, а чего ради вы все здесь собрались в такое время? Что-то случилось?

— На лодке… — Рэт начал понимать, что происходит. — С острова… Значит, ты все это время там и был? А моя лодка…

— Именно так, Рэтти! Но сделай одолжение, давай поговорим об этом не здесь, а дома. Нет, ребята, вы действительно как-то странно себя ведете. С вами тут без меня ничего не случилось?

— Так ты же Крот! — наконец убедившись, радостно завопил Рэт, отталкивая в сторону обалдевшего Барсука и заключая друга в объятия.

Вскоре и все остальные присоединились к Рэту. Радостно поприветствовав вернувшегося Крота, они все вместе помогли ему счистить лед и иней с мордочки, отряхнули снег с его шкурки и повели домой — туда, где тепло, уютно, сухо и можно сытно и вкусно поесть.

А вслед за ними, мрачнее, чем обычно, плелся Барсук, не перестававший бубнить:

— Это все Тоуд. Он наверняка как-то связан со всем этим. Готов поспорить — наверняка он в этом замешан.

Остановившись, Барсук поднял морду к уже почерневшему ночному небу и закричал так, что остальные замерли и оглянулись.

— Эй, Тоуд! — кричал Барсук. — Если ты еще там, если ты меня слышишь, ты, мерзкое создание, то тебе лучше никогда сюда не возвращаться, потому что у меня, Барсука, есть к тебе очень серьезный разговор!

Выслушав эту странную речь, Крот пожал плечами и заметил:

— А Барсук-то и впрямь какой-то странный стал за эти дни.

— Изрядно не в себе, — с готовностью согласился с ним Рэт. — Впрочем, Тоуду тоже предстоит побывать не в себе, если он действительно рискнет вернуться в наши края.

VII КАК ПАЛИ СИЛЬНЫЕ

Что касается морального облика мистера Toyда, то о нем можно судить по тому, что, заметив выпадающего из аэроплана Рэта, он радостно отметил про себя: «Ну вот и славненько. Парашют у Рэта есть, ничего с ним не случится. А я теперь абсолютно свободен и могу летать так, как хочу!»

Впрочем, если говорить начистоту, то вел себя мистер Тоуд еще отвратительнее: секрет в том, что двигатель самолета заглох не сам по себе. Тоуд сам заглушил его, надеясь, что Рэт послушается приказа покинуть борт воздушного судна, если Тоуд пообещает немедленно последовать его примеру. Разумеется, Тоуд не собирался добровольно оставить машину. Выбрасываться с парашютом — это не в его стиле.

Получилось все, впрочем, не совсем так, как задумывалось. Самолет с выключенным мотором перевернулся в воздухе, и Рэт выскользнул из него без всякого предупреждения. Уцепившись за борта мертвой хваткой, Тоуд чудом удержался в кабине. Когда самолет выровнялся, Тоуд дрожащими лапами запустил двигатель, и мотор в носу самолета снова запел. И тогда в блаженном одиночестве, в безопасности, только тогда Тоуд бросил взгляд вниз, где, по его расчетам, должен был уже разбиться о землю несчастный Рэт. Обнаружив друга, парящего под куполом парашюта в относительной безопасности, Тоуд порадовался, причем не столько за него, сколько за себя: ни у кого не будет повода упрекнуть его в том, что он причинил Рэту телесные повреждения, вплоть до смертельных.

Все это продолжалось каких-то несколько секунд, после чего Тоуд наконец-то смог полностью наслаждаться полетом и управлением машиной, оказавшейся такой послушной.

С восторженными криками Тоуд хлебал ртом холодный воздух. Его лапы крепко сжимали штурвал. Настало время покорить эту воздухоплавательную посудину. И вот он уже взмывает вверх, вот он пикирует вниз — пока желудок не подскочит к самому горлу, потом снова вверх, к самым тучам, сквозь них — еще выше…

— Красота! — вопил Тоуд. — Ох, здорово! Ну мы сейчас им покажем!

Пронзив тучи, самолет оказался в ярких солнечных лучах. Все вокруг сверкало, искрилось и горело золотым, белоснежным и небесно-голубым огнем. Даже Тоуд, склонный восторгаться только своей персоной, был просто поражен великолепием пространства, доставшегося ему в единоличное пользование.

Сколько он проболтался-провитал в этом сверкающем мире, точно сказать не мог бы никто, а уж тем более он сам. Свобода, открытое во все стороны пространство, великолепные виды — все это не могло не поглотить целиком гордое и независимое существо, так долго вынужденное смиряться с гнетом приземленных, ограниченных созданий вроде Барсука и ему подобных. Для ликующего Тоуда время перестало существовать.

Бросая самолет из стороны в сторону, с крыла на крыло, он не переставал нахваливать себя:

— Я… я Необыкновенный Тоуд! Тоуд Великолепный! Нет мне равных. Кто из жаб, кто из других зверей когда-нибудь демонстрировал такую сноровку, такое мастерство, такое чутье в управлении этой мощной и стремительной машиной? Только я! Только я один могу это! Я — Тоуд! И плевать я хотел на все эти «ваша честь», «ваша светлость» и «глубокоуважаемый сэр»! Я сам себе господин, я — хозяин и повелитель всего, что лежит подо мною!

С такими и еще более крамольными мыслями, с такими и еще более дерзкими речами носился Тоуд над тучами, прерывая декламацию залихватскими песенками и триумфальными маршами. Полет, ощущение свободы и власти совсем вскружили ему голову. Стыкуя плохо рифмующиеся и совсем не ритмичные фразы, он на лету сочинял и исполнял экспромтом на какой-то безумный мотив Хвалебные Песни самому себе:

— Вот я, Тоуд, взлетел, словно птица.Я далеко, и меня не достать.Я снова свободен и независим.Я больше не буду привязан к земле.Тоуд — великий…Тоуд — могучий…

И так далее в том же духе.

Затем, подустав восхвалять себя, он живо вообразил всех остальных: задрав морды к небу и провожая взглядами кружащий в высоте аэроплан, они хором поют ему славу. Получилось что-то вроде:

Вот он, Тоуд, взлетел, словно птица.Он далеко, и его не достать.Он снова свободен и независим.А мы все привязаны крепко к земле.Тоуд — великий,Тоуд — могучий…А мы? Мы все так же не можем взлететь.

— Вот так-то! Не можете! — торжествующе крикнул Тоуд своим воображаемым почитателям. — А я — могу! Могу и буду летать! Мой дом теперь — небо! Тоуд — великий, Тоуд — могучий, он далеко, высоко и… и вообще…

Так он и летал, сочиняя на ходу нескладные песенки, перебивая себя то смехом, то презрительным фырканьем, а то и диким воем.

То, что всему этому в любой момент может наступить конец, просто не приходило ему в голову. Нисколько не обеспокоился он и тогда, когда мотор, почихав, заглох на несколько секунд, прежде чем снова заработать.

— Ничто! Ничто не сможет остановить меня! — вопил он. — Я — непобедимый Тоуд!

Не насторожило Тоуда и то, что самолет стал двигаться чуть медленнее, не так послушно отвечать на движения штурвала, не так резво выходить из виражей. В какой-то момент он даже потерял высоту и опустился в толщу серых, промозглых туч, но затем снова выправился и поднял пилота к сверкающему солнечному миру.

— Ха! Нас так просто не возьмешь! — Гордый за очередную победу над земным притяжением, Тоуд дружески похлопал самолет по борту кабины.

Не испугался он и другого, уже более глубокого погружения в слой туч и даже под них. Очутившись в сером и сыром мире, Тоуд огляделся и, несмотря на весьма поверхностные познания в метеорологии, определил, что самолет несется прямо на стену стремительно закручивающихся в тугие пружины воздушных вихрей.

— А мы от них увернемся, — уверенный в своем пилотском мастерстве, заявил Тоуд. — Увернемся, вывернемся и вернемся туда, где…

Он собирался сказать: «…туда, где светит солнце, где так хорошо и весело, где я только что был и куда хочу вернуться…» Для этого чудесного возвращения, казалось, достаточно чуть шевельнуть штурвалом, чуть нажать на педали и… и забыть о грозной компании мрачных вихрей, на глазах увеличивающихся в размерах.