Революция - Анатолий Федорович Дроздов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ура! Я польщена. Ты заметил, какой у меня цвет глаз.
– Я многое что замечаю. Но – извини. Пока не ладится с трансмиссией. Не могу вспомнить…
Он скомкал и сунул в карман очередной листок. Не выбрасывал, видимо, испорченные черновики считал секретными. Сжигал их в угольной печке отопления вагона.
– Ладно, милый, не буду отвлекать. Скажи одно: твоя способность предвидеть будущее…
– Не предвидеть, а получать разрозненные сведения, – поправил Федор.
– Пусть так. Эта способность – от осененности?
– Естественно. Без магии никак. После расскажу. Всему свое время.
Он снова вперился в листки. Юлия Сергеевна достала книжку и уткнулась в нее взглядом, не видя текста.
Как Федор к ней относится? Принял. Называет «дорогая». Или «дарлинг» – под настроение. Смотрит с удовольствием, но не по-детски восторженным взглядом как тот же Юрген. Скорее – с уверенностью зрелого мужчины. Иногда как невзначай касается пальцами ее руки. Потом неторопливо убирает.
В разговорах о будущем неизменно что-то обещает, оптимистическое. Но крайне неопределенно.
Черт побери, он играет со мной как кошка с мышью, начала сердиться Юлия. Да, виновата, что разорвала помолвку. Но, коль мы вместе, пусть не близки, но все равно это же признание, что мосты не сожжены, и у нас есть общее настоящее и, наверно, будущее… Так почему ни разу за три дня не сделал одной попытки ее поцеловать?!
Раз сама к нему приехала, еду с ним наедине в двухместном купе, практически как жена или любовница, это ли не сигнал к сближению? Видит же прекрасно, что его очередь делать шаг навстречу, а не прятаться за листками «чрезвычайной важности»!
Если разобраться, мог подлечить себя на день-два раньше в Гамбурге, не прячась за оправданием: не хочу обнаруживать магический дар. Они бы выехали раньше. Значит, день-два в его планах нисколько не решают. Он прекрасно мог бы сочинять свои писюльки за столом в отеле, а не в шатающемся на стыках вагоне.
Издевается!
Прежний тульский Федор, пусть не открытый ей как книга, все же был проще, понятней, откровеннее. Доверчивее, хотя сейчас, как кажется, в доверии ей не откажет. Ведь собирается поручить ей нечто важное.
Но ей хотелось не такого. Личного, чтоб только между ними, а не в деле «всегерманской пролетарской революции».
Еще бесила неопределенность и бессилие. Она не вправе предъявлять претензии, чего-то требовать или попросить. Их союз хрупок чрезвычайно. Прошло о время, когда будущий князь, робея, просил ее руки, страдал от своего маленького роста, стремясь распрямить спину до разрыва позвонков. Краснел, считал недостойным из-за «подлого» происхождения находиться рядом с офицерской дочкой… В чем-то его новые качества – одаренность, обладание титулом и солидным капиталом – осложнили отношения.
Для вида Юлия перевернула страницу.
В России, увидав мутное, неразборчивое фото, на котором скорее угадывался, чем узнавался Федор, она мечтала: пусть бы только оказался жив… Отдавая себе отчет, что это практически невероятно. О возможности связать с ним жизнь даже не задумывалась. Шанс потерян, упущен безвозвратно. Если бы не сглупила и вышла за Федора замуж, была бы у нее семья и, наверное, ребенок… От него! Но тогда она все профукала.
Бог услыхал молитву, дал возможность убедиться: жив он, жив. После этого захотелось все вернуть. Но получится ли? Утром ждет граница. Затем Берн, пересадка на парижский рейс и… снова расставание, снова неизвестность. Он в одиночку готов объявить войну кайзеру! Убивать и создавать оружие для массовых убийств, что делал уже много раз. А сейчас очень мирно пересматривал свои записи, напевая под нос очередную неизвестную песенку, на этот раз – дурашливо-легкомысленную. Абсолютно не вяжущуюся с изображением зловещей машины с пушкой листке.
…Есть у меня диплом, Только вот дело в том, Что всемогущий маг – Лишь на бумаге я[8].Из уст высшего Осененного, обладателя Зеркального Щита, подобное признание звучало несколько странно. И это еще, мягко говоря.
Он – в хорошем настроении. Шутливом и раскрепощенном. Почему бы не воспользоваться?
Перевернув следующую книжную страницу, Юлия Сергеевна решила перевернуть и следующую страницу в жизни.
Когда завершили вечерний туалет (вагон-люкс позволял некоторые роскошества) и заняли горизонтальное положение под своими одеялами, притушив свет, она поднялась и в одной ночной сорочке и присела на лавку к Федору.
– Еще не спишь? Я хочу узнать, как твоя рана…
Вопрос совершенно бессмысленный – он давно избавился от повязки. Но Федор, не смущаясь, приподнял одеяло. В сумерках виднелись два круглых розовых шрама от пули. Она даже не попыталась скрыть, что просто искала повод, чтобы запустить туда руку и нежно погладить пострадавший бок.
– Так хорошо?
– Неплохо. Еще…
– Почему же я раньше не догадалась лечить твой бок ладонью?
Он не возражал. Но и не поощрял. Пришлось проявить настойчивость.
Поезд проходил мимо полустанка, свет фонарей проник через окно и выхватил из полумрака изящную фигуру в белом, бросившуюся в атаку.
Губы встретились с губами. Рука гладила уже не бок, а гораздо ниже.
Выждав сколько можно и еще минутку, Федор перехватил инициативу. Юлия почувствовала облегчение: об интимной жизни она лишь читала да немного слышала от замужних женщин, потому боялась сделать что-нибудь не так. Опытный или не очень Федор – ей не важно. Главное, чтобы после близости он не хотел другую. Ошибки недопустимы…
– Расслабься! Все хорошо.
Он приподнял ей рубашку. Ладони легли на ее грудки.
В свои годы она, конечно, уже много раз ощущала тягу к мужчине, интерес, перемешанный с робостью и страхом… Но разве можно сравнить те чувства с нынешними ощущениями, когда мужчина действительно с тобой, он влечет, он дорог, он желанен!
Федор не спешил. Его руки и губы не останавливались ни на миг. Пальцы проникли между бедер и мягко раздвинули их.
На узкой вагонной лавке, даже в люксовом вагоне, было тесно и неудобно. Но ее пугало другое.
