Фонтан - Хэй Дэвид Скотт

Сейчас единственное, что можно сделать с Бет, — это врезать ей по физиономии. Но Кувалда внезапно распознает слабое место Бет, отсутствующую чешуйку в ее драконьей броне. Кувалда знает, что именно нужно сказать, чтобы одновременно уязвить эту эгоистку и оставить деньги за кресло себе. Ничто так не раздражает эгоистов, как уместный смех. Кувалда дожевывает остатки жареного риса с креветками, горя желанием выплюнуть его, выкинуть это идеальное лезвие. Идеальную занозу. Она проглатывает полупрожеванный рис, и с ее губ уже готовы сорваться слова. Но рис застревает в глотке. Хотя Кувалда сосредоточена на подергивающихся губах Бет, она чувствует, как у нее расширяется пищевод, перекрывая дыхательное горло. Ком в горле. Она берет «Ред булл» и делает большой глоток, чтобы запить слипшийся холодный рис трехдневной давности. И тем самым, по сути, способствует появлению в горле мокрого мешка с песком.

Кувалда вздрагивает, когда песик из субботнего утреннего мультика сообщает, что с ней все будет в порядке, пока она может издавать хоть какие-то звуки.

А она не может.

«Чтобы не подавиться, — продолжает песик, — обязательно соблюдайте следующие правила: нарезайте еду маленькими кусочками; пережевывайте пищу медленно и тщательно; во время жевания и глотания избегайте смеха и разговоров; не вдыхайте воздух; помогайте маме и папе оберегать ваших младших братиков и сестричек: держите шарики, бусины, кнопки и другие мелкие предметы в недоступных для них местах и не позволяйте им ходить, бегать или играть с едой или игрушками во рту».

Воздух по-прежнему не выходит.

Песик говорит: «Скрестите лапы у горла и попытайтесь откашляться».

Не годится.

«Привлеките чье-нибудь внимание».

Бет отвернулась к столу и обдумывает новый план. Постукивая себя пальцем по подбородку. Возможно, меняет решение. Возможно, рассматривает преимущества и недостатки отказа от таблеток: на одной чаше весов систематичность, на другой — быстрая потеря трех килограммов.

Сердце ухает в ушах.

Песик говорит, что перед тем, как глубоко заглотить свой первый член, надо потренироваться на овощах. На огурцах. Моркови. Рисе. Креветках. Кресс-салате.

Стоимость доставки два доллара. Зона доставки ограничена. Необходимо предъявить купон.

У Бет звонит телефон. Танцевальная мелодия, возглавлявшая чарты прошлым летом.

Помните: надо использовать смазку, растянуть язык, опустить его заднюю часть, заставить горловые мышцы раскрыться, двигаться медленно и проявлять терпение!

Кувалда делает неуверенный шаг в сторону Бет, которая принимает вызов и отходит, охраняя свою частную жизнь. Кувалда делает еще один шаг, мешок с песком в горле придавливает ее. В глазах темнеет.

Так вот как все кончается.

— Нет, нет, — лепечет Бет. — Нет, Джеки. Пожалуйста… — Плечи Бет начинают вздрагивать. Она рыдает. — Жизель? Жизель? — в отчаянии взвывает она. — Нет. Нет. Нет. Нет. Я люблю тебя!

Кувалда бросает в Бет коробочку из-под китайской еды.

Она промахивается, Бет не поднимает взгляда. Дохлый номер.

Из горла Кувалды вырывается хлюпающий выдох. Слава богу! Она делает еще один глоток, чтобы запить мешок с песком. Жидкость заполняет все пустоты в рисе. Рыхлый мешок с песком скользит, сжимается, набухает, опускается ниже, и трахея закрывается, словно кто-то наступил на нее, как на садовый шланг.

У меня же получилось.

Вскрытие, без сомнения, не заметит этой второй роковой ошибки.

Не получилось.

Кувалда швыряет в Бет банкой «Ред булл». Та отскакивает от ее головы.

— Что?

Бет поворачивается к Кувалде, с ее заостренного подбородка капают слезы и сопли.

«Здесь надо выполнить прием Геймлиха», — говорит песик, обхватывая лапами живот кота.

Кувалда поворачивается, спиной подходит к Бет и прижимает задницу к ее промежности. Но Бет понимает только одно: Кувалда, вторгшись в ее личное пространство, причем задом, издевается над ее разбитым сердцем. Она отталкивает Кувалду.

Кувалда подается вперед, как бегун, пытающийся разорвать финишную ленту носом. Делает один, другой, третий шаг, после чего цепляется кончиком ботинка за трещину в полу, которую должны были залить на следующей неделе, и падает на пол лицом вперед, выбивая несколько зубов. Проезжает по полу несколько шагов и останавливается, врезавшись глазом в коробочку из-под китайской еды[28].

На тусклой тонкой проволочной ручке коробочки отражается свет ярких энергосберегающих ламп. Это последний китайский ресторан в городе, использующий коробочки с проволочными ручками. И эти отблески света медленно уплывают и исчезают за садом клубящихся чернильных туч, образуя последнее слово, промелькнувшее в мозгу Кувалды:

«Кен-гу…»

ВОСПОМИНАНИЕ О СОБЕСЕДОВАНИИ 1983 ГОДА

(Водяной, которым я должен был обернуться{29})

Бобби Беллио нервничает.

Он никогда не нервничает.

Но сейчас 1983 год (переведите часы назад), а Бобби Беллио чуть за двадцать, отсюда и нервы.

Собеседование должно пройти удачно. Должно. Бобби Беллио нужна эта стажировка. Он не хочет стажироваться у фотографа, художника, хотя сам художник. Он мечтает о стажировке у скульптора Росса Робардса. Он изучал творчество Робардса. Он читал книгу Робардса «Рисовый пудинг»[29]. За Робардсом уже закрепилась репутация неуживчивого человека. Ему требовалось то одно, то другое: особые продукты; цветные девушки; препараты, позволявшие не спать трое суток подряд — работать, экспериментировать, чем-то заниматься. Во всяком случае, Беллио так говорили. Это не имеет значения. Беллио нужна страстность сумасшедшего исследователя.

Владелец галереи, имя которого было упомянуто в «Рисовом пудинге», теперь работает менеджером в обувном магазине, он и дал Беллио номер Робардса.

— Робардс совсем сбрендил, парень. К тому же он тормоз.

— Тугодум?

— Нет, в смысле работы. Он никогда не создаст столько работ, чтобы иметь постоянных клиентов.

— Я слышал, он собирается запустить телешоу.

— У него даже нет телевизора. Удачи, парень.

Беллио смотрит на часы. Соображает, что их ремешок не подходит под цвет ремня и обуви. Важно ли это? Заметит ли Робардс? И о чем это говорит? Что это говорит о нем? Что он — экстравагантный художник, но равнодушен к собственной одежде? Он снимает часы и кладет их в карман.

Проходят минуты. Беллио постукивает ногой. Ждет. Вытаскивает часы, смотрит на них. Черт. Время движется так медленно.

Ему хочет расспросить Робардса про Текса, Бенедикта. Про тату-салоны. Что, черт возьми, случилось с Бруклином? С Хонки-Тонком?

Он пытается решить, нужно ли отпускать шуточки или очень крепко пожимать руку. Так, чтобы у Робардса кости хрустнули. Дать понять, что он настроен серьезно. Само собой, надо смотреть в глаза, но не пялиться. Пристегнет ли он ноги? Или я должен буду опуститься на корточки? Отводить ли взгляд, когда Робардс будет обдумывает ответ? Надо ли размышлять над каждым вопросом или брякать первое, что придет в голову?

А вдруг Робардс спросит: «Следует ли художнику просчитывать все варианты, или искусство должно подчиняться инстинктам?»

Беллио полагается на инстинкты. Как сам Росс во Вьетнаме. На инстинкты. И на подготовку.

С другой стороны, есть вещи, которым можно научиться только на улицах. В полевых условиях. На воле.

Беллио вытаскивает часы. Робардс опаздывает на десять минут.

Не нужно отпускать шуточки. Он сконцентрируется.

Юноша вытаскивает из кармана листок бумаги, перекладывает папку с работами на другую сторону. Смотрит на цифру «6» на бумажке. Смотрит на номер на двери: «8».

Блин.

Он делает несколько шагов по коридору к двери с цифрой «8». И понимает, что это он опаздывает. Перепутал адрес? Опоздал на поезд? Несчастный случай? Надо было закончить… что? Блин, теперь это он опаздывает: он необязательный.