Загадка Роберта Престона - Константин Якименко

– Просто сделал… – говорит она чуть позже. – Это хорошо… Хорошо, что есть люди, которые могут… просто…

Я молчу. Мне не хочется отвечать.

«Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь!»

Потом я пробую встать. Осторожно, четко просчитывая каждое движение – как повернуться, куда поставить ногу, как двинуть рукой. Кажется, я перестраховываюсь. Или нет? Во всяком случае, когда я уже оказываюсь на ногах, ничего такого ужасного со мной не происходит. Может, я преувеличиваю, и мое состояние вовсе не настолько уж плохое?

– Мы уйдем, Хуанита, – говорю я, воодушевленный. – Я тебя вытащу.

Новый разряд в груди, когда неосторожно пытаюсь сделать шаг – и ноги перестают держать… Только не грохнуться, держи равновесие, черт возьми! А-а-а!.. Так, получилось. Я все еще стою. Стою… а толку-то?

Нет, Макс. Твой двигатель свое отработал. Прими это как факт.

Как факт. Просто факт…

– Молчи, Макс… Хорошо, если ты вытащишь хотя бы самого себя.

Она права, черт возьми… Ладно, не пытайся геройствовать, у тебя все равно плохо получается.

– Нога сильно болит?

– Если не шевелиться, то ничего.

– Тогда лежи и не шевелись.

– А что мне остается?.. – попытка улыбнуться. – Макс, знаешь, что?

– Что, Хуанита?

– Извини, что я так себя вела… Ну, ты понимаешь.

– Да ничего…

– Нет, правда, извини. Я ведь не со зла.

– Понимаю. Я тоже не со зла. И ты извини.

– Вот мы и в расчете! – она снова улыбается, только уж очень вымученной выглядит ее улыбка. Потом говорит: – Макс, может, это нескромный вопрос… Со мной-то все понятно, но ты ведь нормальный человек?.. Даже хороший иногда… как оказалось. Кто же тебя так довел?

Если она так ставит вопрос… А почему бы и не рассказать?

– Ну… в детстве я упал с балкона.

– Это твой черный юмор?

– Нет. Это правда.

– А… извини.

– Да не за что. С восемнадцатого этажа. Мне тогда было двенадцать лет… это двадцать лет назад. Знаешь, как обычно бывает… Дети ведь глупый народ. Кто-нибудь скажет: «вот, я умею то-то, а вам слабо?» – и все тут же кинутся доказывать, что ничуть даже не слабо. Ну и я кинулся… и доказал. Один раз и на всю жизнь.

– Понятно, – говорит Хуанита, просто чтобы показать, что слушает меня. Впрочем, если бы даже и не слушала…

– Я разбился буквально в лепешку – живого места не было. Говорят, умер почти сразу. Десять часов так и лежал трупом под окнами – на улице дождь, никто не ходил, а мои дружки, видимо, здорово напугались и делали вид, что они тут не причем. Да я на них зла не держу, сам виноват… Потом увезли на машине, бились еще десять часов, пока мое тело начало подавать какие-то признаки жизни. Вообще говоря, никто не верил, что такое возможно. Они заменили мне почти все, разве что мозг… да и тут нет полной уверенности. Не знаю, можно ли меня вообще называть человеком.

– Не надо так, Макс.

– Ладно. Потом меня забрали в этот комплекс… Сказали, что до сих пор такое никому не удавалось, что они не знают, как себя поведет мой организм… кроме всего, у меня ведь была еще и почти полная потеря памяти… Короче говоря, упросили родителей оставить меня там на какое-то время. Потом это время затягивалось… потом я уже не представлял себе жизни за пределами комплекса. Мама с папой мной будто бы не интересовались… когда я вырвался на свободу, то узнал, что они давно умерли. Даже не сомневаюсь, что Ричард приложил к этому руку… ну что ж, он расплатился за все сполна.

– А меня родители продали! – вдруг выдает Хуанита.

– Как? – непроизвольно вырывается у меня.

– А так! Они жили на этой вонючей планете, Хорхе, ели где и что придется, зато во сне видели, как вырвутся оттуда в Центр! А я была самим дорогим их имуществом. Я ведь тогда была красивой девочкой…

– Ты и сейчас очень даже ничего.

– Макс, я же лучше знаю, вся эта мишура…

– Я не про мишуру.

– Лучше молчи. Они меня продали этому Мохену, когда мне было шесть лет.

– Двадцать лет назад… – машинально считаю я.

– Что? Да, двадцать лет назад. Он стал меня учить… всем премудростям. А эти тут же смотались, только их и видели! Понятия не имею, что с ними стало. Если бы не Конрад… ладно, не важно. Макс, это же ты тогда притащил всю ту толпу народа?

– Я просто струсил. Они сами за мной потащились.

– Струсил? А мне ты показался совершенно бескрышным типом.

– Черта с два! Вся моя, как ты говоришь, бескрышность как раз от страха и идет.

– Я, конечно, не знаю… Я ведь всегда дико боялась этого Мохена… так вот: ты мне тогда показался гораздо страшнее.

– Я и есть страшнее… в каком-то смысле.

– Макс, не говори так!..

– Но я же застрелил Конрада!

– Я знаю, почему ты застрелил Конрада.

– Да-а? – делаю карикатурно-удивленное лицо. – Так расскажи мне!

– Ты и сам знаешь.

– Все равно – скажи.

Но Хуанита молчит, и мы снова смотрим друг на друга, и в ее печальных глазах я вижу один огромный вопрос: «Почему же все это случилось ТАК?»

Может, и правда не надо ничего говорить…

Но она все-таки произносит:

– Макс, ты не хуже Конрада. Просто он – это он… был. А ты – это ты.

– …был, – автоматически добавляю я, но, кажется, шутка вышла неудачной.

– Нет, Макс, ты – есть. И будешь… А-а-а! А-а-а-а-а!!! – вдруг кричит она, конвульсивно вздрагивая всем телом.

– Что, Хуанита?! Что? Нога?

Но она не отвечает, а продолжает трястись, как в лихорадке – в глазах светится безумие.

Вот так, Макс! Ты сидишь здесь, рядом, ты видишь ее страдания, и ты ничем не можешь помочь. Совершенно ничем. Что может быть страшнее?

За минуту она успокаивается, только еще продолжает негромко стонать и всхлипывать. Потом поднимает голову и смотрит на меня в упор:

– Макс, пока я не передумала… Ты можешь сделать доброе дело?

Почему мне кажется, что в ее вопросе скрыт подвох? Потому что никто не станет просто так просить «сделать доброе дело»?

– Что я должен сделать?

– Уходи… только сначала… – долгая пауза, пока Хуанита наконец решается: – застрели меня.

– Нет!.. – инстинктивно отвечаю я.

А ведь страшно подумать – несколько часов назад ты был рад сделать это!

Вот она, правда, Макс! И не надо никаких выдумок…

– Нет, не спорь, послушай… Я ведь немного врач, поэтому я знаю… Я потеряла много крови… и еще потеряю. А наша аптечка куда-то пропала… да и все равно она ни на что серьезное не годится. Я протяну не больше суток… А ты еще можешь спастись!

– Я выберусь и вызову помощь. А потом вернусь за тобой.

– Нет, Макс. Это как минимум неделя… я столько не проживу… И я не хочу мучиться… Лучше сразу… Макс, пожалуйста!

Черт побери! И что же ты теперь собираешься делать?

– Я не могу, Хуанита.

– Сможешь. Ты должен!..