Завещание профессора Яворского - Эдуард Ростовцев

...Смерть Анатолия Зимовца потрясла Галину. Она отказывалась верить, что уже нет в живых этого не по годам серьезного паренька с симпатичными конопушками на нетронутом бритвой мальчишеском лице. Он был ершистым, взрывным, но способным, работящим - удивительно работящим для своих восемнадцати лет. Хороший сын, заботливый брат, верный товарищ, он не мог быть плохим человеком. И он не был плохим. Только жизнь оказалась сложней, чем он хотел ее видеть, чем она казалась ему со страниц любимых книг. Да, конечно, ему следовало посоветоваться со старшими товарищами, чьим мнением он дорожил, и ему помогли бы разобраться в хитросплетении событий, которые, скорее всего, не требовали его вмешательства. К сожалению, он все решил сам. Он считал себя взрослым человеком, мужчиной, который не только вправе, но и обязан принимать самостоятельные решения в острых ситуациях, что порой подбрасывает нам жизнь. Увы, для истинной взрослости ему не хватало выдержки, самокритичности. И вот результат - он мертв. А те, кто так или иначе причастны к его смерти, очевидно, утешают себя искупающей (как им представляется) все, до омерзения убогой мыслишкой: "Кто мог знать, что так получится!" Должны были знать! Предвидеть. Понимать, что творимая ими подлость есть подлость и не все смогут пройти мимо, сделать вид, что это их не касается. Вывести на чистую воду, разоблачить этих людей будет нелегко: Зимовец мертв, а они, эти люди, не станут откровенничать, говорить себе во вред. Как их разоблачишь? Подлость не улика: ее не найдешь при обыске, не приобщишь к делу, как вещественное доказательство. Но разве все заключается в доказательствах? Должна быть у этих людей какая-то совесть. Пусть куцая, но все-таки совесть. Ведь они считают себя порядочными. Попробуй скажи такому, что он подлец, негодяй, непременно обидится, возмутится, а то еще жалобу на тебя настрочит. Как же, оскорбление личности! Так вот, интересно знать, как эти личности, считающие себя порядочными людьми, поладили со своей совестью? Неужто на все хватило той самой убогой мыслишки? Нет, деликатничать с этими людьми она - Галина Юрко - не будет и непременно задаст им такой вопрос, прямо, без околичностей. И в первую очередь Ларисе...

Но Ляшенко охладил ее пыл.

- Ты оперативный работник, и твоя задача устанавливать факты, а не давать им произвольные оценки. Не уподобляйся тем, кто, едва заметив муху, делает из нее слона и, не получив на то патента, уже собирается торговать слоновой костью. Это я к тому, что тебе предстоит доверительная беседа с Ларисой... Спокойней, без эмоций, младший лейтенант Юрко! Доверительная беседа получается лишь тогда, когда в ее основу кладутся не эмоции, но взаимное доверие. А посему тебе надлежит говорить с Ларисой дружелюбно, с пониманием положения, в котором она оказалась... Что значит не смогу? А зарплату ты можешь получать? Так вот, имей в виду: это не моя прихоть, а служебное предубеждение, от которого ты должна отрешиться, мне тоже было не просто, но помог разговор с умным человеком. Надеюсь, и тебе поможет наш разговор, ибо - в ином случае - я не смогу считать тебя умным... А если серьезно, то подумай, как юрист: в чем виновата Лариса? Забудь на время финал этой истории, который мог быть иным и только в силу стечения ряда обстоятельств приобрел трагическую суть...

Над этим стоило подумать. Конечно, если отрешиться от печального финала, то эта история и в самом деле ничего ужасного в себе не таила. Ну, поехала с названым братом в загородный ресторан выпить кофе, потанцевать, послушать музыку. Что тут предосудительного? Ну, прицепился подвыпивший парень - знакомый, который приревновал ее к ее же брату (правда, к сводному, да еще такому, от которого всего можно ожидать). Разве Лариса виновата? Какие бы ни были у нее отношения с Новицким, это только ее и Новицкого дело... Ну, допустим, раздавала доставшиеся ей по наследству книги. Книги унаследовала, а любовь к ним не переняла. Не казнить же за это... Поспешила убраться с места происшествия, едва появился патруль? А кому охота, если на то пошло, быть героиней скандала, фигурировать в милицейских протоколах, оправдываться потом на месткоме, комсомольском бюро? Конечно, со стороны такая позиция выглядит не лучшим образом. Но это, если смотреть со стороны... На чем же, в таком случае, зижделось ее, Галины, предубеждение? На годичной давности короткой встрече с заносчивой девицей в японском спортивном костюме, которая неожиданно появилась в отцовском кабинете, вмешалась в разговор старших? А что, собственно, она сказала тогда? Надо, по возможности, припомнить каждое слово. Тон был задиристый, вызывающий, и это хорошо запомнилось, заслонило собой суть. А сказала она вот что: "Толик может убить, но не украсть. Это у него на лице написано. Надо быть хоть немного физиономистом, товарищ сотрудник милиции!" Да, так и сказала. А потом на лестничной площадке, совсем уже дерзко: "Послушайте, оставьте парня в покое! Он порядочнее нас с вами... Откуда мне известно? Я целовалась с ним!" Если отбросить вызов, браваду, а это надо было сделать сразу, то что же остается? Она защищала Толика: открыто, настойчиво защищала. Даже в ущерб себе... А почему, собственно, в ущерб? Призналась, что целовалась с ним? Возможно, выдумала это для хлесткости ответа - есть такие девчонки, которые себя не пощадят, лишь бы за ними осталось последнее слово. Но даже если это была правда, то ничего страшного нет и в этом. Кто из девушек не целуется с парнями? Конечно, для Толика Зимовца это было целым событием: он был влюблен и влюблен впервые, что Ларисе следовало учитывать. Но так ли велик грех влюблять в себя парней? К тому же, надо думать, она не связывала себя никакими заверениями - нынче клятвы не в моде - и, очевидно, вообще не придавала значения этим поцелуям. Понимал ли это Толик? Трудно сказать. Но совершенно ясно, что объясняться с Ларисой он должен был раньше и в любом случае избрать для этого более подходящее место.

Нет, здесь было что-то не так, и Ляшенко прав: надо поговорить с Ларисой начистоту. Вот только, где встретиться с ней? Вызвать повесткой? Вряд ли у них получится откровенный разговор в этом случае. Надо что-то придумать...

Придумывать не пришлось - они встретились в тот же день на похоронах Анатолия Зимовца. Галина не думала, что Лариса осмелится прийти на похороны: не говоря уже о прочем, она рисковала нарваться на крупный скандал. Тамара Зимовец, каким-то образом прослышав о ее причастности к потасовке у ресторана, метала на Ларисину голову громы и молнии.

Галина сама колебалась: ехать или не ехать на кладбище. От Ляшенко она знала о выпадах Тамары по адресу работников милиции, и это нельзя было сбрасывать со счетов. Но накануне ее вызвал Билякевич и рассказал, что к нему приходил Иван Прокофьевич Зимовец, извинился за дочь. Иван Прокофьевич не разделял ее подозрений, считал их вздорными, и в итоге сумел переубедить Тамару. Он просил Билякевича посодействовать в отношении оркестра - в ПТУ сомневались, можно ли хоронить Анатолия с оркестром, а также выразил надежду, что Галина Архиповна Юрко, которую в их семье очень уважают, придет отдать последний долг его сыну. А еще Иван Прокофьевич опасался, как бы не было никакого инцидента на кладбище: трагическая смерть Анатолия вызвала на их улице и окрест ее разные толки, что будоражит кое-кого из товарищей Анатолия, далеких от него при жизни, но сейчас воспылавших обидой за него, парней-бузотеров... С оркестром Билякевич уладил, а учащиеся ПТУ, в котором учился Анатолий, приняли меры, чтобы не допустить эксцессов со стороны любителей дешевых сенсаций, скандалов. Надо отметить, что таких оказалось немного. К тому же дружинники наблюдали за порядком и все обошлось более или менее спокойно.

Только Тамару нельзя было унять: она плакала, причитала, кляла. Вначале Галина не поняла, против кого теперь обратила свой гнев сестра Анатолия? Она не хотела подходить к ней, но Тамара сама подошла, обняла, заплакала у нее на плече.

- Галина Архиповна, вы его понимали. Только вы!

Потом оборвала плач, сказала зло:

- Ну ничего, я этой твари испорчу прическу! Разукрашу ее без помады! Пусть только попадется.

И тут же объяснила, кого имеет в виду - Ларису Яворскую. Оказывается, она уже узнала все. Знала даже больше того, что было на самом деле. И хотя спор на похоронах неуместен, Галина все же сочла нужным возразить:

- Это не она...

- Она! - перебила ее Тамара. - Я эту дрянь давно раскусила. Знала ее, когда она еще в бантиках-рюшечках ходила, ангелочка из себя корчила. Уже тогда на ней пробы негде было ставить! Думала, если папа профессор, ей все дозволено. Ни стыда, ни совести! За Пашей как собачонка бегала, а Толик у нее только так, между прочим, был. И не один: она с любым могла... Я знаю, что говорю! Паша ее со временем раскусил. И у Толика на нее глаза открылись, наладили они ее подальше. И Паша, и Толик. Вот она и решила отомстить - столкнула их, дураков, между собой. Вы не спорьте: я о ней побольше вашего знаю!