Операция выбор Ы! - Сергей Юхин

— Предательство хуже всего! В войну за такое расстреливали! Они не комсомольцы! Комсомольцы друг за друга стеной! Лучше выговор, чем друзей предать! Лучше двояк в четверти! Пусть из школы выгонят, но предавать нельзя!

— Я был с вами, я за книгой ходил, а меня Борька поймал! — перекрикивал общий хор Славка.

— Тише! Тише! — Аннушка пыталась успокоить гневную волну, собрание явно шло не по плану, — по очереди. Кто первый выступит? И запомните, мы обсуждаем не Славу с Сергеем, а ваш уход с занятий.

И начались выступления. Я их почти не слышал, оглох я от позора, Аннушка, глупая женщина, зачем она меня защищала, только хуже, все возбудились и желали крови. Когда поток обвинений в сторону предателей стал иссякать, напряжение немного спало, слово взяла Оксанка, староста класса, мой вечный враг, красивая и злющая, гордо вскинула голову и начала речь. Все приутихли, а я зажмурился — терпеть унижения больше не было сил.

— Ребята! — звонкий Оксанкин голос заполнил помещение, отразился от пыльных окон и обрушился на наши головы, — о чьем предательстве мы сейчас говорим? Мы все обвиняем Сережу Лужина, а он ведь не предатель! Он сразу сказал, что не уйдет. И не ушел! Он свое слово держит. Он не скрывался, не побоялся нашего презрения. Я считаю, что он поступил честно! Кто с этим согласен?

Одноклассники мои не верили ушам, я сам не верил, но что-то неуловимо изменилось в атмосфере, повеяло облегчением и амнистией.

— Я спрашиваю, кто согласен, что Сергея нельзя обвинять в предательстве?

— Я согласна! — Наташка вскочила с места и, наверняка покраснела, как всегда краснеет, волнуясь. Я не видел этого, но знал точно, — он не предатель! Все на него напали, а он честно поступил с нами. Каждый мог не пойти, но побоялись обвинений в трусости, как стадо… Стадо и есть!

— А между прочим, — лениво протянул Толстый, — Славка нас не предупреждал, что пойдет за книгой…

— Я предупреждал!

— Кого ты предупреждал? А? Кто это помнит? — насмешливый голос Толстого доносился с задней парты.

— Не предупреждал! Точно! Не предупреждал! Не было такого!

— А я помню, как все было, — продолжал Толстый, — мы за угол завернули, рррраз, а Славика уже нет! А Серегу не трогайте — он нас не обманывал. Предатель — Славик.

— Правильно! Мы еще удивились, думали, отстал! Не ходил он за книгой! Он сбежал! Сбежал!

— А еще я вам скажу, кто сдал нас, что мы в кино ушли, — Толстый сделал театральную паузу, — Сказать?

— КТОООО? — ухнул класс.

— Стаднюк сдал.

— Откуда знаешь? Чего врешь? Не может быть!!!

— Борьку встретил возле школы, он хотел на собрание прийти, но, потом передумал. Не стал обстановку накалять. Так вот, он у Сереги спросил, куда все подевались, а Серега говорит — «Не знаю, сам опоздал, наверное, где-то здесь шляются, по территории». А Славка орет — «В кино они смотались!» Вот такие дела. Ни кто его не ловил. Сам пришел и сдал нас с потрохами.

Аннушка давно потеряла контроль над ходом собрания. А после выступления Толстого ей оставалось только наблюдать. Славка убежал из школы и неделю не появлялся, потом принес справку из поликлиники, его не трогали, просто перестали замечать. Благодаря поддержки девчонок, я на некоторое время стал звездой. Еще бы — невинно оклеветанный, а потом реабилитированный. Таких любят. Всем сбежавшим снизили в этой четверти оценку по поведению на один балл. Мне, как ни странно, тоже.

— Ну что скажешь, Моня? — во время рассказа я выкурил несколько сигарет и наломал зубочисток, сложив их останки горкой на скатерти.

— Надо было оставаться с коллективом, — равнодушно произнес Моня, сморкаясь в синий носовой платок, — нельзя выпадать из обоймы.

— Вот как? — на эту историю все реагировали по-разному. Такая реакция была впервые — или Моня был совершенно равнодушным человеком, или пытался мне показать, что команда для него выше личных интересов, надеясь на мою дальнейшую протекцию. «Вот тупая скотина… или мудак?» — тест не сработал, я не добавил к его портрету ни одного штриха.

Разговор умер, повисла странная пауза, я был немного растерян, а Моня явно начинал скучать. Разряжая обстановку, на столе завибрировал телефон и, на экране высветился номер Шефа.

— Да, — ответил я свежим бодрым голосом.

— Сергей, ты где находишься? — ни предисловий, ни приветствий.

— В кафе, рядом со штабом.

— Выходи на перекресток, я там через тридцать секунд буду. Пройдемся, надо поговорить.

— Понял. Сейчас буду.

— Шеф? — у Мони были круглые и умоляющие глаза.

— Да, Шеф. Я убежал. Он меня ждет. Рассчитайся, деньги отдам. Все.

— Не забудь…

— Не забуду. Все. Перезвоню.

Я шел по улице рядом с Шефом, склонившим голову, слегка вниз и набок, наблюдающим за траекторией движения своих дорогих туфель, завороженного чем-то далеким от меня, руки в карманах неприметной, но дорогой куртки. Зима потеплела, распахнула людям дубленки, сняла шапки, солнце выпило лужи талого снега. Прохожие узнавали Шефа, посматривали на меня заинтересованно, что доставляло мне некоторое удовольствие.

Мы подошли к ресторану на центральной улице, роскошному ресторану, с метрдотелем в ливрее, мраморным холлом, отдельными кабинками, напоминающими о времени царствования Романовых, имперских амбициях и разгульных победоносных офицерах в сияющих сапогах. Фарфор, серебряные приборы на столах, не громкий голос официанта… Приятно, что есть такие заведения, изолированные от мира, случайных посетителей, забегающих за рюмкой дешевого коньяка; тихо, отрешенно, монолитно и надежно, как брусчатка на Красной площади.

— Ты обедал? — обратился ко мне Шеф, когда мы сели за столик в самом углу огромного зала.

— Спасибо, минут сорок назад обедал.

— Дома обедаешь?

— Нет, в кафе, рядом со штабом. С ребятами.

— А мне здесь нравится… Не мелькают перед глазами… Кухня хорошая…

Он заказал рыбную солянку, пиво с труднопроизносимым немецким названием, и осетрину, жареную на мангале. Я попросил приготовить эспрессо без кофеина.

— Чем занимаешься? Работа… Фирма?

— Фирма своя, строю автозаправочные станции…

— Мммм… Хорошо зарабатываешь? — странная у него привычка не смотреть на собеседника. Не уютная.

— Нормально. По сравнению с тем, что в город я приехал с полтинником долларов в кармане…

— Значит, все сам, — Шеф оторвал взгляд от пивного стакана, чтобы коротко глянуть мне в глаза, — без поддержки со стороны…

Я пожал плечами.

— Получается, что так…

— Жена, дети, машина, квартира, родители…? — Шеф начал сыпать вопросами, как на допросе.

Я на секунду опешил, коротко отвечал, пытаясь поймать его взгляд, неуловимый, цепкий и равнодушный. Принесли солянку, но он не притронулся к ней, продолжая держать в руках пенный узкий бокал.

Вдруг, что-то переменилось, вопросы закончились, я увидел совершенно другого человека, заинтересованного, с острым умом, горячего и увлеченного.

— Знаешь, зачем я тебя спрашиваю? Я хочу понять, зачем тебе все это нужно. Ты работаешь, деньги есть, все благополучно. Зачем ты сюда лезешь? Мне нужны не просто люди, мне нужна команда. Я хочу знать мотивы каждого, быть уверенным, что наши цели совпадают. Мне нужны соратники. У меня большие планы… Но, цель — не власть… Не власть ради власти… я считаю, что нельзя жить счастливо, если вокруг тебя бардак. Что тебе дадут миллионы баксов, если ты, выходя утром из дорогущего особняка, будешь видеть мусорные бачки с бомжами и стариками… Ты не купишь спокойствие ни за какие деньги. Тебя ограбят, убьют, кинут за решетку… Потому, что беззаконие! Повсеместное. Это касается всех. И дворника и олигарха, тебя и меня. Совершенно одинаковые шансы попасть в жернова… Еще неизвестно, кому опаснее здесь жить — бедному или богатому. Но уезжать я не собираюсь. Я тут родился. Это мой дом. Мама здесь живет… отец похоронен. Пафосно? Пусть так. От себя не убежишь. Я хочу нормально жить здесь! За один год все не изменишь. Не будем обманываться. Это долгий путь. Очень долгий. Но есть план работы, реальный, экономические обоснования и тэдэ и тэпэ, собирается хорошая команда, специалисты… И просто, нормальные люди… Но, самое страшное, что улучшать жизнь должны не депутаты и правительства… А люди… Простые люди. И это им надо объяснить. Вбить в голову! Они будут сопротивляться, потому, что ленивые… Будут митинговать, а не работать… Будут ругать тех, кто заставляет их трудиться. Надо сломать это гнилое сознание потребителей, лентяев и горлопанов…

Шеф подался всем телом вперед, глядя мне в глаза. Он не бурчал, привычно, а говорил четко, почти яростно.

— Ты понимаешь меня?

— Да…

— Чтобы добиться результата, надо самим работать. Пахать. Быть кристальным, чтобы не снесли голову. И чтобы поверили в тебя. Быть примером. Чтобы пошли за тобой… Дали время развернуться… Поэтому, мне нужны люди, которые готовы к этой работе, готовы не спать ночами, не брать взятки, отказывать себе в удовольствии насладиться властью, в привычном смысле этого слова… Понимаешь? Я хочу знать мотивы всех моих помощников. И твои, в том числе… Я хочу быть уверен… Вот, солянка остыла… Что скажешь?