Зачарованные смертью - Светлана Алексиевич

Пришел ко мне. Стали мы жить. Поздороваюсь с кем из соседей, постою во дворе.

- Ну что, уже договорились?

- Саша, ты что?

- Я тебя, сучку, знаю. Жалостливая! Все вы...

Выпьет, тогда ласковый, мягкий. Трезвый скрипит зубами, ему надо или ударить, или обидеть, чтобы кто-нибудь плакал, кричал. Тогда ему хорошо. Детей бьет, самый маленький его любит, лезет к нему, а он его подушкой. Так тот теперь, когда он заходит в дом, бежит скоренько в свою кровать и спать, глаза закрывает, чтобы не били, или все подушки под диван прячет.

Выпьет, и один рассказ: как ехали на бэтээрах... Первая машина взорвалась... А он ехал на второй... Я его раньше слушала и плакала, а теперь... Гармошку его ножом проткнула, слышать не могу... Он наутро проснулся: кто? Я ему сочинила, что он сам, по пьянке... Не поверил бутылкой из-под пива меня по голове...

Ночью лежу, он храпит. Думаю: он меня все равно убьет, лучше я сама себя убью. Днем одолжила у соседки уксусную эссенцию, огурцы на зиму закатывала, встала, открыла эту бутылку и выпила... Он проснулся. Я по полу ползаю, из меня дым идет... Дети закричали. Вызвали "скорую"...

Ничего хорошего, красивого я в жизни не видела... Мне умирать не страшно... Навещал вчера в больнице, пьяный:

- Я ковер продал... Дети голодные...

Мой ковер! Я год на него деньги копила, по десяточке откладывала. В очереди за ним стояла. А он за три дня пропил... Девчата с моей работы прибегали:

- Ты смотри, Тома, чтобы он там пьяный детей не позадушивал, они плачут. А эту старшенькую, одиннадцать лет, от сестры, сама знаешь...

Если я вернусь домой и он не принесет назад ковер... С голубыми цветами, как звездочками... Два на три... Он пришел ко мне с полотенцем и ложкой... В одной тельняшке... Раненый, контуженный... Я хотела его на руках носить... Как в кино... Если я вернусь и он не принесет назад ковер...

Я никогда не думала, что могу человека убить..."

История сталинской девочки, при которой боялись

рассказывать политические анекдоты, и о том,

как в пятьдесят лет она перестала верить в коммунизм

в сумасшедшем доме

Наталья Пашкевич - преподаватель, 55 лет

"Два года я носила с собой яд... И мой муж... В любой момент... Мы условились: если нас загонят в тупик - жить не будем. Сломленными, униженными мы жить не будем. Подруга работает в аптеке... Я долго ее просила... Я не признавалась, зачем, для какой цели... Она достала нам мышьяк...

Мне кажется, будто я прожила несколько жизней, по меньшей мере - три, и я - это три разных человека: первый, второй... Третий - это я сейчас. Совершенно разные люди, с одним именем, с одной биографией, но гни бы друг друга не узнали, не поняли, больше того, они ненавидели бы один одного. О ком рассказывать, когда я как большая матрешка: вытащишь одну - ищи в ней другую.

Судим сегодня друг друга, торопимся: этот был правоверный коммунист, как он мог положить партбилет? А этот - стать верующим, ходить в церковь? Выбросить в мусоропровод собрание сочинений Ленина - обманул (встречала и таких)... Молится новым богам... Да, может! Я в это верю... Я это знаю... В другой раз кажется, что я прожила не свою, а чью-то жизнь... На художественной выставке как-то, иду - картина: сирень, скамейка и женщина в длинном платье... Стою и не могу отойти...

Была девочка... Девочка из далекого Петропавловска-на-Камчатке, теперь - большой город, а тогда - разбросанные военные посекли с одной русской школой в центре. она любила книги Николая Островского и Жюля Верна. Мечтала жить в семнадцатом году, чтобы участвовать в революции, видеть живого Ленина, или в двадцать первом - двадцать втором веке, когда звездные корабли полетят к далеким мирам. Как и другие мальчишки и девчонки. Мы все тогда были одинаковые, я могу сказать, что, пока жил Сталин, мы все были одинаковые. Мой шестнадцатилетний племянник недавно мне сказал:

--- Надоел ваш Сталин! Об Иване Грозном читать буду, а о Сталине не хочу.

Скоро интерес к нему останется только у нас, у сталинского поколения. Жертва и палач взаимно обречены, как сиамские близнецы. Требуется хирургическое вмешательство... Чтобы отделить мою девочку от того мартовского дня, когда она вернулась из школы и увидела плачущих родителей: "Сталин умер!" (Да-да, опять и опять Сталин, о котором вы слышать уже не можете, а вынь его из нашей жизни - ничего не останется, никакого смысла, даже страшного.) На улице пурга, мороз (в такие дни обычно детей отпускали, закрывали школу), но она ставит в угол портфель и поворачивает назад. не пообедав. Как это хлебать суп, когда он умер!! Он!! Всю дорогу плачет - семь километров, уже два раза в это день исхоженных. Никто не знал, никто не приказывал, все до единого ученика и учителя вернулись в школу. Люди шли туда, где они работали, в библиотеки, клубы, чтобы быть вместе. Цепочкой брели назад, держась за веревку, - в пургу собьешься со следа, потеряешься и замерзнешь. И на следующий день она запомнит длинные черные ленты людей на чистом снегу... И траурную музыку... И, как сигнал из космоса (так это далеко), голос московского диктора :"Говорит Москва! Говорит Москва!.."

Потом эта девочка поступит на философский факультет Ленинградского университета, в те времена самый вольнолюбивый. Но при ней будут бояться рассказывать политические анекдоты: однажды она заявит, что пойдет и донесет, так как смеяться над нашими недостатками могут только враги...

Слепая, почти безвинная готовность пойти, донести. Это было... Со мной было... Я боялась этой девочки... Я сама до сих пор боюсь этой сталинской девочки... Люди веры... Они и вправду слепы... Как влюбленные... Интеллектуалы и малограмотные... У моей бабушки вместо иконы висел в рамке потрет Ленина, и у отца, военного инженера, на столе стоял бюст Ленина... Разбирайтесь, судите их... Нас... Всех... Мистика! Повседневная мистика нашей жизни...

"Да, - спросите вы, - но кто-то же рассказывал политические анекдоты? Кто-то, вообще, плевал на все?" Всегда есть люди (их больше), живущие в стороне, и, конечно, их тоже затягивает общий поток, но не с той силой. И есть деятельные, сильные натуры, они страстно, беззаветно бросаются в самую глубь - новой веры, новой идеи. Лучшие! Эта девочка была из них, из лучших. Вы никогда не думали о том, что идея сожрала, растлила и изуродовала лучших? Вам открылось, вы увидели ее кровавое лицо, а мы смотрели, любили другое трогательное, поэтическое... Какое мучительное освобождение... Пытка... Плечом к плечу, нас сплотили, сбили - мы не могли разлепиться. Монолит, блок! Боже мой! Ты там не в силах вырваться, как бабочка в цементе... Ты не можешь себя оторвать. Кто ты? Ты только монолит, без "я", со всеми. Когда я это осознала? В пятьдесят лет... В сумасшедшем доме... О! Это безумная история, советский детектив...