Смарагдовое ожерелье - Джанет Глисон

Любое отступление от заведенного порядка, особенно если оно случалось неожиданно, нещадно ее расстраивало. Посему, когда Джошуа тем вечером добрался до дома, миссис Куик мгновенно высунула голову из своей комнаты, словно паук, встрепенувшийся при малейшем трепете сплетенной им паутины, в которую угодило какое-то несчастное насекомое. Одета она была с присущей ей строгостью — в серое закрытое платье с простым белым воротником. Щеки у нее были впалые, рот, из-за отсутствия зубов, напоминал туго стянутый шнурком кошелек. Волосы она убирала под большой простенький чепец с длинными лентами, из-под которого не выбивалось ни единой прядки. Резким, как у вороны, голосом она заявила, что крайне недовольна его внезапным возвращением. Он мог бы, приличия ради, заранее сообщить о своем приезде, и тогда она велела бы Китти растопить очаг в его комнате. А она узнала о его возвращении менее двух часов назад, когда прибыли его вещи. Так что ему, кроме себя, винить некого, если постель окажется сырой и он заболеет и умрет.

Столь нелюбезное приветствие огорчило Джошуа. Он с грустью подумал, какой бы радушный прием оказали ему Рейчел и Бенджамин. Тем не менее он вежливо ответил, что о необходимости вернуться в Лондон ему стало известно лишь ближе к вечеру. Что касается риска подхватить простуду, сейчас конец мая, а не февраль, и погода стоит мягкая. Ей не следует беспокоиться на его счет, однако он был бы очень признателен, если бы она прислала ему с Бриджет что-нибудь на ужин.

Бриджет была единственной женщиной, которая соперничала с Мег за внимание Джошуа. За те два месяца, что он прожил в доме миссис Куик, она в его глазах зарекомендовала себя отменной хозяйкой. Ему не раз приходилось слышать, как она гоняет Китти и Томаса и громко спорит с уличными торговцами, требуя, чтобы ей продали самые свежие яйца и сливочное масло. В отличие от своей матери, чьи шипы стали лишь острее, с тех пор как он поселился в ее доме, Бриджет относилась к нему с большой теплотой. Порой, когда она смотрела на него многозначительно, его так и подмывало спросить, как у нее дела, куда она направляется, не соизволит ли попозировать ему. Но потом он вспоминал, что у миссис Куик вспыльчивый нрав, а ему никак нельзя терять расположение хозяйки дома. Жилье у него было вполне пристойное, и после недавних передряг и переживаний, длившихся столько месяцев, мысль о том, чтобы вновь переехать на новое место, была ему невыносима. Миссис Куик надеялась, что с его помощью ей удастся удачно выдать замуж дочь, и он не хотел лишать ее иллюзий.

Спустя два часа, насытившись холодной бараниной с горячим элем, он лег в свою уютную постель, радуясь, что вокруг привычные вещи и знакомые лица, и убеждая себя, что угроза, которую он ощутил в Астли, лишь плод его воображения. С приятными воспоминаниями о ласках Мег он погрузился в сон.

На следующее утро Джошуа проснулся с твердой решимостью продолжить расследование обстоятельств гибели Кобба. Он встал рано, выбрал наряд — желтовато-коричневую шерстяную куртку с отделкой из тесьмы шоколадного цвета, коричневые бриджи и шейный платок из черного шелка, — оделся с присущей ему тщательностью, потом съел скромный завтрак, состоявший из булочек с джемом, и, не позволяя себе отвлечься на Бриджет, караулившую его у дверей гостиной, вышел на улицу и зашагал в направлении Грейз-Инн-Лейн.

Он намеревался отыскать мистера Хора, поверенного, приходившего к Джону Коббу, когда тот жил в ричмондской гостинице. Джошуа вспомнил, что нанести визит Хору посоветовала Лиззи Маннинг вскоре после того, как эта идея ему самому пришла в голову. Сама Лиззи Маннинг обещала поговорить с горничной Виолетты и узнать у нее все, что можно. Интересно, сдержит ли она свое слово?

Контору поверенного Джошуа нашел быстро. Небольшая потускневшая табличка на одной стороне двери гласила, что данное помещение принадлежит стряпчим Иноку Крэкману и Бартоломью Хору. Он ступил в узкий коридор, ведущий к винтовой лестнице. Большинство окон, очевидно, недавно были заложены кирпичом — вне сомнения, из-за высокого налога на стекло. Те немногие, что остались, почернели от грязи и копоти, так что свет сквозь них почти не пробивался. Здесь пахло затхлостью и сыростью, и, хотя день выдался ясный и теплый, а на Джошуа была шерстяная куртка, он почувствовал, что зябнет, и начал опасаться, что подхватил какую-то заразу.

Поднявшись по лестнице, он оказался в еще одном темном и пронизывающе сыром коридоре и на ощупь стал пробираться в его конец. Комната, в которую он вошел, была такой же тусклой. Казалось, свет вообще сюда не проникает, однако он различил, что все поверхности загромождены связками бумаг, свитками, брошюрами, между которыми лежали большие фолианты в кожаных переплетах. Некоторые из книг были открыты, другие закрыты. Среди этого моря бумаг сидели несколько молодых клерков. Они что-то неистово черкали пыльными перьями или рылись в фолиантах. В глубине комнаты стоял большой стол, за которым с одного боку сидел сгорбившись пожилой господин, что-то записывающий в большую бухгалтерскую книгу.

Джошуа предположил, что этот человек, вероятно, старший по рангу в конторе, и подошел к нему.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он. — Меня зовут Джошуа Поуп. Я ищу некоего мистера Бартоломью Хора. Полагаю — он здесь работает?

Пожилой господин медленно поднял голову и посмотрел на него. Будучи портретистом, Джошуа всегда старался подметить каждую необычную черточку в человеческих лицах, но лицо этого господина его ошеломило. Оно было вытянутым и узким, с крючковатым, как клюв, носом и выступающим подбородком. Но особенно Джошуа поразили его глаза. Один был бледно-голубой, глубоко посаженный, с тяжелым веком; второй вообще отсутствовал. На его месте зияла пустая впадина; кожа на ней была натянута и пересечена рубцом со следами стежков. Джошуа вытаращил глаза, моргнул и, чтобы не смотреть на уродство, перевел взгляд на бумаги, лежащие перед ним на столе. Стряпчего, казалось, не обидела и не удивила его реакция. Очевидно, он к такому привык.

— Вы верно полагаете. Некий мистер Хор ведет свои дела именно здесь. Я его старший компаньон, Инок Крэкман. Вы записаны на прием?

— К сожалению, нет. А нужно было записаться?

— Было бы нелишне, ибо господина, которого вы желаете видеть, в данный момент здесь нет.

— А скоро он вернется?

— Надеюсь, хотя не уверен. Последние несколько дней он разъезжает по делам — дольше, чем я ожидал. Какой вопрос вы хотели с ним обсудить? Может, я вам помогу? Бартоломью Хор — мой племянник.

— Мое дело касается мистера Джона Кобба, одного джентльмена, недавно прибывшего с Барбадоса. Полагаю, мистер Хор навещал его в гостинице Ричмонда несколько дней назад.

Крэкман задумчиво помолчал, глотая слюну, потом спросил:

— Ну и что вам до этого, если он там был?

— Я хотел бы узнать, по какому делу.

— Вас это касается?

— В какой-то мере. Я действую от лица мистера Кобба.

Джошуа вручил Крэкману свою визитную карточку.

Тот, читая, что на ней написано, поднес ее так близко к здоровому глазу, что она фактически касалась его щеки. Потом хохотнул и покачал головой:

— Простите, что спрашиваю. Ваша репутация мне хорошо известна. Полагаю, недавно вы писали портрет моего дяди. Этот портрет висит в «Линкольнз Инн».[7]

— Судья Лесситер? — догадался Джошуа, теперь увидев в линиях выпирающего подбородка и орлиного носа Крэкмана некоторое сходство с его бывшим заказчиком.

— Он самый. Ваш портрет поразительно реалистичен. Уж не знаю, как вам удалось красками на холсте передать его ораторский дар, проницательность и ум, но вы это сделали.

От такой похвалы Джошуа как всегда покраснел:

— Вы очень добры. Судья замечательный человек. Я хорошо его помню. Очень занятой, но на редкость терпеливый.

— И ваше мастерство глубоко его тронуло. Он показывал мне свой портрет. — Крэкман замолчал и опять пристально посмотрел на Джошуа: — И все же, как ни жаль, мистер Поуп, я вынужден спросить: есть ли у вас доверенность от мистера Кобба?

Джошуа покачал головой.

— Тогда, как это ни прискорбно, должен вам сообщить, что вы напрасно тратите время. По какому бы вопросу ни обратился мистер Кобб к мистеру Хору, это не подлежит разглашению. Мистер Хор не стал бы сообщать эти сведения никому, кто не имеет на то полномочий или веских причин. И я не стану.

— Возможно, сэр, мне удастся переубедить вас. Сейчас я кое-что вам сообщу, и найдется много людей, которые подтвердят истинность моих слов. Мистера Кобба нет в живых, он умер при загадочных обстоятельствах. Не исключено, что его убили. Я пытаюсь выяснить причины его гибели. Разве интересы правосудия не являются достаточно веским основанием для того, чтобы вы были со мной откровенны?

Крэкман с интересом посмотрел на Джошуа: