Ковчег - Игорь Удачин

— Идисюда, это чего у тебя за штукенция? — налетев прямиком на Жертву, мало что соображая, принялся выхватывать гильотинированную голову из его рук Джесси.

— Отдай! — запищал Жертва, намертво вцепившись в голову Занудина.

Джесси даже не помышлял уступать.

— Отдай сюда! Не трогай!

— Идисюда! Лапы от трофея!

— Отдай, говорю же!

— Шиш тебе с маргарином!

— Отдай!!

— Ха-ха-ха!! У-у…

Так и соревновались бы они в этот нелепый «тяни-толкай» хоть до второго пришествия, дай обормотам волю…

— Я убью тебя, варва-ар!!! — раздался вдруг душераздирающий вопль Занудина, не известно к кому в точности обращенный.

Джесси и Жертва точно ошпаренные кинулись врассыпную. Факки в обнимку с где-то найденным «испанским сапогом» занесло на пыточную лестницу. Голова Занудина, от неожиданности подкинутая, взлетела под потолок. На долю секунды, испуганно вращая глазами, замерла в воздухе и… смачно плюхнулась в паскудный жбан, обдав щедрой волной брызг всех находящихся в комнате.

— Тону! Тону! Спасите! — заверещал Занудин. Последний возглас, в который Занудин намеревался вложить все отчаяние своего положения, так и захлебнулся в зловонной пузырящейся жидкости.

И только две героические руки, откуда ни возьмись, погрузились в содержимое жбана, ухватили многострадальную голову Занудина за уши и вытащили ее из ядовитой ванны. О боже… Руки эти принадлежали его собственному обезглавленному телу!!

Спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Какой поистине зловещий смысл приобрело вдруг крылатое изречение.

В глазах Занудина потемнело. Сознание, сломленное ужасом произошедшего, в одно мгновение потеряло связь с действительностью…

В комнату вливалось яркое утреннее солнце. На стенах и потолке играли позолоченные блики.

— Как вы себя чувствуете, батенька?

Вздрогнув, Занудин сел на кровати и с сухим шелестом потер опухшие глаза. Два силуэта слегка расплывались на фоне слепящего молочным сиянием оконного прямоугольника.

Не дождавшись никакого ответа на свой вопрос, Поэт повернулся к Жертве.

— Старик тебя по головке не погладит, так и знай.

Жертва всхлипнул и просительно уставился на Занудина.

— Мы всю ночь возле вас дежурили. Не хотели, чтобы вы проснулись один, без поддержки и утешения. Вы уж, пожалуйста, на меня зла не держите. Я ведь и предположить не мог, что такой вдруг ералаш приключится…

— Ах, предположить не мог?! Ах, ералаш, говоришь?! — Занудин аж взбеленился и, спотыкаясь, соскочил с постели.

Непрошенных «дежурных» он пинками и зуботычинами выдворил за порог, после чего еще долго вертелся перед зеркалом, в немом недоумении ощупывая шею…

Что это было за утро! Какие только игры разума не изводили его сознание! Как, призвав на помощь все резервы самообладания, отнестись к тому, что вчера случилось? Каким еще испытаниям надо себя подвергнуть, чтобы секрет полишинеля, живущий в стенах «Ковчега», исчерпал себя окончательно?!!

На три дня Занудин предался затворничеству, не желая никого ни видеть, ни слышать. Занудин снова читал и думал, читал и думал — что все больше и больше его омрачало. Бывало, он часами просиживал в кресле без движения или, наоборот, как неистовый наматывал круги по комнате, пока ноги не начинали ныть и подкашиваться от тупого изнеможения. В какой-то момент Занудин даже стал склоняться к мысли, что он почти… идиот. «Идиот?! — Занудин замирал на месте. — Ну уж нет! Никакие оборотни, колдовство и вся прочая здешняя катавасия меня не сломят! Это вызов — и я его принимаю!» Но могло не пройти и пяти минут, как похвальное мужество иссякало и настроение менялось кардинально. «Уйти! Уйти! Прямо сейчас, не мешкая! Собрать вещи и уйти. Скрыться! Убежать! Нет… не сейчас… ночью! О боже, что я до сих пор здесь делаю? Бред, бред какой-то. Бре-ед!»

На четвертый день, так в своих порывах и не разобравшись, еще больше запутавшийся и истерзавшийся, чумовой, голодный, с серыми разводами вместо лица, Занудин впустил в номер карлика с едой. На подносе дымился свежезаваренный чай, тут же румянились свиная грудинка и кусок яблочного пирога.

— Какие в «Ковчеге» новости, Даун?

— За вас все волнуются.

— Конечно…

— В «Ковчеге» не бывает никаких новостей. Все как всегда. Скучища.

— Да уж…

— Дядюшка Ной хотел с вами повидаться.

— Завтра я спущусь к общему столу. Ну ладно, иди. Иди-иди, чего таращишься, — Занудин мягко подтолкнул карлика к выходу.

Снова оставшись наедине с собой, Занудин, глядя в точку, немного поел.

Когда отодвинул еду в сторону, все лицо его было покрыто горячей испариной.

— Вспомнил… — пробормотал он, и вывалившаяся из руки вилка забряцала по столу.

…В тот день, когда Занудин лишился головы, сознание его определенно обманулось, истолковав происшедшее как наступившую смерть. О да, только в «Ковчеге» и могла произойти такая престранная мистическая инсинуация. Занудину явилось видение, которое не было похоже на обычный сон. Это было что-то… невообразимое. Это был прорыв на другой уровень осознания. Да!! Душа словно наткнулась на незапертые врата Жизни и Смерти — и рискнула полюбопытствовать: что же там, шагом дальше… И шаг был сделан. И ничего уже изменить нельзя. Содрогнувшийся разум, конечно, попытался спутать карты, убедить себя: все только сон… Сон, да и тот лишь благодаря особенности натуры всплывший из глубины подсознания. Не относись Занудин так трепетно к сновидениям с ребячьих лет, не сумей развить дар контроля над ними, не преврати искусство их запоминания в удивительное свойство своей психики — вряд ли бы теперь появился повод испытать подобное волнение.

— Вспомнил… — вновь пробормотал Занудин и закрыл ладонью глаза.

Да и какая, в сущности, разница, что это было… Просто это было!

Занудина охватило нестерпимое желание повидать Мини-я — чем скорее, тем лучше! Только с ангелом-хранителем и никем другим он сможет поделиться тем мистико-духовным клондайком, что сохранила для него память…

— 21 —

Занудин-маленький выглядел разморенно и бледно, во взгляде пробегали неуловимые тени. Низко склонившись у изголовья своего ангела-хранителя, Занудин долго и монотонно о чем-то говорил. По виду Занудина-маленького можно было предположить: либо он сильно удручен скрытыми переживаниями, либо попросту устал слушать.

— Мне можно рассказывать дальше, Мини-я? — после небольшой заминки поинтересовался Занудин, без стеснения охотясь своим взглядом за странным выражением глаз Занудина-маленького.

— Да, да, говори. Разве я тебя не слушаю?

Занудин почесал плечо и с прежней интонацией продолжал:

— Так вот, о моем последнем сне, что никак не даст мне покоя… если, конечно, это был только сон — в чем я не уверен… Длительное время я находился в абсолютной тьме. Во власти мертвенной тишины. Ни тепла, ни холода, ни малейшего осязания. Слепая, пугающая, нереальная и бессмысленная невесомость. Даже сердце мое вот-вот, я чувствовал, остановится (правда, и его стука я слышать не мог), обманувшись тем, что жизни вокруг нет — а значит, и моя собственная жизнь, жизнь беспомощной потерянной песчинки, лишена всякой логики. Но вот вдруг слабым огоньком надежды что-то блеснуло вдалеке… — Занудин опять запнулся и воровато покосился на Занудина-маленького. — Ничего, что я так вычурно рассказываю, Мини-я?.. Хочешь, не буду выкаблучиваться…

— Ладно, как навевает, так и рассказывай.

— Все дело в том, под каким я до сих пор впечатлением… о чем я стал вдруг задумываться…

— Понял я. Дальше.

— В общем-то, я и не выкаблучиваюсь — так выходит…

— Ну, ну.

— Просто не хочу, что б ты думал, что я самолюбованием каким-то занимаюсь…

— Заткнись совсем или рассказывай уже свой чертов сон! — взвыл от раздражения Занудин-маленький, сотрясая воздух миниатюрными кулачками.

В кои-то веки Занудину вздумалось побыть чуточку ироничным со своим ангелом-хранителем. Но как и следовало ожидать, ни во что путное эта затея не вылилась. Сосредоточенно и с ненаигранной уже душевной тревогой, Занудин продолжил начатое повествование.

— Знаешь, Мини-я, это было что-то вроде духа, облаченного в желто-красное пламя. Правда, когда дух оказался совсем близко от меня — он, хм… больше смахивал на… абрикос.

— Абрикос?

— Ну да, абрикос. Пламя поутихло, и этот Абрикос, представь себе, заговорил со мной человеческим голосом. Сухим, резким.

«Хочешь ли ты познать извечные законы Добра и Зла?» — спросил он.

«Нет!» — отчего-то выкрикнул я, отпрянув. Хотя страха во мне не было.