Древние славяне - Автор неизвестен

Имя литовского бога грома проникло ко всем славянам, только не с равною силою. Так, у западных славян мы хотя и встречаем везде имя Перкуна, но он является в простом значении бога грома, тождественном с самим явлением, им олицетворяемым. У восточных славян он развивается до степени бога богов и овладевает всею религиею. В наших летописях в первый раз имя Перуна упоминается в договоре Игоря с греками: «А если их не крещено есть, да не имут помощи ни от Бога, ни от Перуна». Далее встречаем имя Перуна в договоре Святослава с греками: «Да имеем клятву от Бога, ему же веруем, в Перуна и Волоса» и проч. Это место издатель объясняет следующими словами: клялись Богом вседержителем те, которые исповедовали веру Христа, а Перуном и Волосом — идолопоклонники, находившиеся в войске Святослава. Если допустить это тонкое различие между Богом и Перуном, то почему же не предположить его относительно Перуна и скотного бога Волоса и понимать это место так: христиане клялись своим Богом, языческие варяги — Перуном, а языческие славяне — Волосом.

Что касается до кумиров Перуна, мы знаем, что Владимир поставил такой кумир на холме днепровского берега и что в Новгороде у берега Волхова, где теперь часовня, на конце моста стоял истукан Перуна. Но был ли он поставлен Добрынею, по приказанию Владимира, как утверждает летопись, или, что, впрочем, вероятнее, сооружен был варягами, как думают митрополит Евгений и Вельтман, это достоверно неизвестно. О киевском кумире Перуна приведем здесь слова Степенной книги: «И бысть в лето в 6488 устроиваше Володимир многие кумиры и повеле соделати в древе кумир Перуна, ему же глава сребряна и ус злат и постави его в Киеве на холме вне двора теремного, идеже и прочия кумиры постави Хорса и Дажба и Стрыба и Смаргла и Мокоша».

Хотя описывают летописцы ярость поклонников Перуна при низвержении его в волны Волхова или Днепра, со всем тем положительно можно сказать, что Перун не успел еще сродниться со славянами. Такое мнение подтверждается тем, что нигде, ни в песнях, ни в сказках, ни в пословицах, ни в языке нашего народа, не сохранилась ни малейшая память о нем, и без летописи Нестора и договоров, заключенных нашими варяжскими князьями, мы не знали бы о его существовании. Напротив, у южных славян, словаков, хорватов и сербов, имя Перуна до сих пор живет в устах народа, хотя и ниспало до степени бранного слова (Паром имеет значение черта).

На юге имя литовского Перкунуста переходит в Паром, Пером, Бером и даже Прам и Брам, почему Юнгманн и Гануш полагают его тождественным с индийским Брамою. В новой Греции, где, как известно из Шафарика, древнее эллинское племя смешалось с славянскою кровью дунайских вендов и антов, находит Касторский имя женской богини атмосферы Пирперуны, которая как по корню своему, так и по значению напоминает нашего Перуна и в этом сходится с сербским названием цветка Iris—Перуника, которое, в свою очередь, напоминает латышское название растения Perkunes (полевая горчица), называющееся на французском язык Tortelle, и посему относящееся к Тору, как лицу, тождественному с Перуном. Венелин, принимая в своем ономастиконе имя Верона, или Берома, за название Юпитера, приводит аквилейскую надпись, перевезенную в Венецию: Bono Deo Bronrtoni, и другую надпись, римскую, из Грутера:

Jovi Sancto

Brontonti

Aur. Poplius

Он читает ее так: Jovi Sancto, Beroni tonanti и пр., t. e. Юпитеру Верону (Перуну) громовержцу.

Явления грома и молнии почти всегда неразрывно связаны с явлениями бури, ветра и дождя, посему религиозные олицетворения этих явлений нередко между собою смешаны, взаимно меняясь значением друг друга, что и дало повод Касторскому отнести всех богов атмосферы к одному их общему началу Перуну. Таким образом, Касторский принимает богов Погоду, Стрибога, Похвиста и пр. за односторонние изображения Перуна, тождественные, однако же, с общим их родовым понятием бога грома. Но, рассматривая здесь Перуна в первоначальном его значении громовника, т. е. олицетворение явления грома, мы не имеем причины допустить такое преобладание грома над другими атмосферными явлениями. Такое замечание Касторского может быть справедливо только относительно позднейшего значении Перуна в эпохе чистого идолопоклонства, когда божество и явление, им олицетворяемое, потеряли свое конкретное единство и явление подчинилось личному произволу кумира.

Ветер, по физическим своим свойствам, может быть освежительным и благодатным или холодным, бурным и разрушительным; поэтому можно положить, что наши предки, так глубоко вникнувшие во все тайные законы природы, должны были иметь двух различных богов ветра — зефира и бури. Таковы были, вероятно, Похвист (Посвист) и Стрибог; но как бог бури, развившийся до степени кумира, мог, подобно богам бесплодия и болезни, перейти впоследствии в благодатного отвратителя бури, то нам никоим образом определить невозможно, кто из этих двух божеств олицетворял зловредный элемент ветра. Этим объясняется странное противоречие наших мифологов в объяснении значения наших славянских Эолов.

Карамзин зовет Похвиста богом ясных дней и сильных ветров; Венелин, напротив, переводит его: malus аег. Ткани сравнивает его с Негодой, другие же с Погодой (Подаго). Наконец, по словам Дамиановича, Посвист есть западный ветер, предвещатель радостей грядущего лета и счастливый супруг Хоры, богини первой части года, т. е. лета; он переносит людей, посылаемых богами, на назначенные им места.

Подобное противоречие поражает нас и при имени Стрибога у поляков и чехов Стршибека, Стрши и Стригона. О Стрибоге знаем мы из Нестора, что кумир его находился в Киеве, но яснее определяет нам его значение безымянный писатель «Слова о полку Игореве»: «Се ветры Стрибожи внуци веют с моря стрелами на храбрые полки Игоревы». Слово стри сохранило до сих пор на моравском языке значение воздуха, что и показывает нам происхождение имени Стрибога гораздо яснее, чем предположение Гануша, что имя нашего Эола есть сокращение слова быстрый, которое он старается отыскать в германском Пустерике, или Пистрихе.

Кроме этих главных божеств, встречаются еще некоторые племенные названия богов ветра, о которых, впрочем, кроме весьма сомнительных догадок, ничего верного нам не осталось. Так, некоторые ученые называют польскую Немизу богинею ветров, польского Васпулича богом вихря и бури и вместе прислужником Перкуна, сербскую Фертуну — богинею ветров, наконец, принадлежит сюда отчасти и чешское поверье о Рарашках, подымающих пыль столбом во время бури и вихря.

В тесной связи с громом и ветром находится дождик. Подобно ветру, он имел, вероятно, двойственное значение доброго и злого; к нему примыкают понятия росы и сырости и связывают его, таким образом, с понятием водяных божеств, которые имеют большую аналогию с богами дождя и сырости. Так, мы имели уже прежде случай упомянуть о Макоше, или Макошле, обоготворяемом у нас в Киеве и которого Стредовский и за ним многие другие называют богом дождя, производя имя его от корня мокрота; этот же корень встречается и в именах водяных духов Змоков, и в хорватском названии богини Мочины, или Мочирны, приведенным Венелиным как синоним Грумины — богини дурной, мокрой погоды.

Наконец, самое состояние погоды имело в славянском мифе свои особенные названия, которые, конечно, неразрывно связаны не только с предыдущими божествами грома, ветра и дождя, но и с богами солнца; быть может, что они даже только одни прозвания этих различных богов. Так, тихое и ясное время обоготворялось почти у всех славян под именем Погоды, или Подаги, сырая же холодная погода называлась Негода, т. е. непогода. Наконец, еще принадлежит сюда Догода, которого одни считают за погоду, другие на непогоду.

Мороз и холод имели также свои олицетворения; так, мы уже говорили о боге Лёд. Замечательнее в этом отношении в скандинавской мифологии сказание о Кари, сыне Форниотра (т. е. Перуна), боге воздуха и холода. Он имел двух сыновей: Lokul (glacies) и Snaer (nix) и одну дочь Mioll; по Вольмеру же он имел сына Фроста (Хроста) и внука 5л/о (снег). Во всем этом предании ясно выступают славянские корни: лед, снег, молния и пр. Теперь у нас существует Каре, или Кари, в значении злых духов Кароссов, или Мароссов, которых самое имя намекает на тождество с словом мороз. Эти духи бегают по полям и дуют в кулаки; от пяток их отдается треск, от дунья в кулаки свист ветра, вот отчего и говорят, что мороз трещит. Этим объясняется выражение «мурашки по коже дерут», ибо здесь мурашки явно не что иное, как уменьшительное имя Мароссов, т. е. мороза, которое, в свою очередь, по корню своему относится к богине смерти, зимы, сна и холода Моры, Мары или Морены.