Серебряная рука - Джулиана Берлингуэр

— «Дорогой мой сын и любезный брат». Нет. «Дорогие брат и сын». Нет. Пиши просто: «Арудж-Баба шлет привет Хайраддину и Хасану».

Письмо переправляют в условленное место, присовокупив к нему сверток с медовыми сластями и кунжутным печеньем — оно и питательно, и остается на удивление хрустящим даже в сырых корабельных кладовых.

VI

Часть неба затянута тучами — с виду вроде бы безобидными. На мостике флагманского судна перед довольным Хайраддином, поигрывающим шнурками своего плаща, разложены всевозможные навигационные инструменты: командор отдает последние приказания прибывшим к нему капитанам остальных кораблей. Морская гладь не шелохнется: лагуна на две трети отгорожена от внешнего мира отвесными скалами, а выход в море прикрывает изогнутый крючком мыс. Это укрытое от ветров и капризов погоды местечко — одно из тайных прибежищ алжирских берберов, здесь флот Хайраддина отдыхает, как в колыбели. Каждый, кому вздумалось бы глянуть вниз со скалистого берега, может принять его за мирную флотилию больших рыболовных или транспортных шхун — легких, опрятных и с виду совершенно не воинственных. Но галиоты Краснобородых — их длина около двадцати метров — способны напасть на любое судно и на любые береговые укрепления, хотя на них и не видно никакого оружия. Да только кому придет в голову карабкаться из любопытства на эти скалы? Убежище надежное, но все равно матросы несут постоянную караульную вахту. По трапу с левого борта на мостик поднимаются Хасан и Ахмед Фузули, совершившие очередной обход постов. Все спокойно. Только вот в небе погромыхивает гром и изредка сверкают молнии. Хасан проверяет готовность судов к выходу в море.

— Ну что, Хайраддин, отправляемся?

— Я — да. Если хочешь, могу взять тебя с собой вместо Ахмеда Фузули, который перейдет на твой галиот и будет нас ждать здесь, вместе с остальными. На дело выйдет только мой флагман.

Совещание окончено, все офицеры могут возвратиться на свои места. Приказы остающимся уже отданы.

— Так как же? Решился?

— Конечно!

— Но ведь начинается гроза…

— Да.

Впечатление такое, что Хайраддин совсем не прочь сразиться еще и с бурей. Он даже готов поделиться с Хасаном деталями своего плана.

— Мы двинем на север. Там нас ждет одно забавное дельце.

Хайраддин, всегда такой уравновешенный, сегодня взволнован как мальчишка. В его глазах поблескивают лукавые искорки — совсем как у Аруджа.

Хасана не удивляет решение сниматься с якоря немедленно: неожиданность свойственна тактике военных действий корсаров, к «прогулкам» же такая погода не располагает. Сейчас вряд ли кто-нибудь решится выйти в открытое море без крайней необходимости — какое уж тут может быть забавное дельце! Дождя пока нет, но на западе грозно сверкают молнии, да и ветер все усиливается.

— Боишься?

— Нет. Когда выходим?

— Сию минуту.

Друзья, возвращающиеся на свои суда, прощаются. Хасан обнимает Ахмеда Фузули. Отдают швартовы. Хайраддин прихлебывает из кубка черненого металла сидр с медом.

— Какие будут приказания? — спрашивает Хасан.

— Все уже делается без тебя. Ты проверял посты, отдохни. Хасан с поклоном желает Хайраддину спокойной ночи.

— Тебя не интересует цель нашей операции?

— Ты сказал, что мы направляемся на север и что сможем там позабавиться.

В улыбке Хасана сквозит веселый вызов; он сбрасывает с себя плащ, расстилает его на связке канатов, ложится и заворачивается в грубошерстную ткань так, что становится похожим на серый продолговатый кокон. Вся палуба уже усеяна такими коконами: матросы, без которых можно обойтись при выходе из гавани, спят, чтобы набраться сил для грядущего дня.

Во время второй ночной вахты Хасан, без рубахи, потный, сидит на веслах. Боцман задает темп своей терзающей слух дудкой. Но как ни противен этот звук, он все же помогает гребцам ритмичнее взмахивать веслами, на каждом из которых сидят по двое. Но какой бешеный темп! Когда море такое неспокойное, одни весла часто машут вхолостую, зато на другие приходится вся тяжесть воды, и это требует от гребцов неимоверных усилий.

Хасан сидит среди гребцов на подветренной стороне — хуже места не придумаешь, потому что именно здесь надо изо всех сил бороться с порывами ветра, относящими судно в сторону.

При таком бурном море и сильном ветре хорошо иметь прочный и остойчивый киль, но тогда судно утратило бы маневренность. А для берберских галиотов маневренность — главное, поэтому они держатся на самой поверхности. Малая осадка — беда, но тут выручает хорошая выучка экипажа. Зато галиоты могут подплывать чуть ли не к самому берегу, приставать в любом месте и с ходу преодолевать мелководье, где нормальные суда обычно увязают.

Такие рискованные маневры для Хасана — несравненное удовольствие. Да и вообще ему по душе жизнь на судне. Ему нравится, что на сражающихся с морем берберских галиотах ставка делается на надежность и сноровку всех до единого членов экипажа: очень важно, чтобы каждый держал весло под правильным углом, обладал силой, а главное волей — без нее не одолеть водную стихию. Все члены экипажа — от матросов до офицеров — подменяют друг друга на веслах. Вахты делают короткими, гребцов меняют часто.

Люди Краснобородых хорошо знают морское дело и выполняют свою работу с охотой. Это не значит, что в напряженные моменты, борясь со стихией, они не орут, не ругаются, не проклинают свою судьбу.

— Пустите нас вниз, слабаки, — шутит какой-то матрос, заглядывая через люк под палубу, — терпежу нет, так хочется на весла: что-то здесь наверху становится прохладно!

Парень промок до нитки; с помощью товарища он пытается вытащить на палубу несколько сухих мешков.

Покончив с этим, матросы разбирают мешки, сбрасывают с себя промокшую одежду и, оставшись в чем мать родила, крепко растирают посиневшую от холода кожу.

На палубе все привязаны веревками. К штурвалу становится сам Хайраддин. Грозные валы достигают мостика.

Два матроса пришли сменить гребцов, сидящих позади Хасана, только сначала им придется раздать всем овощи и сухари, которые они притащили с собой. Но ни у кого нет времени даже на то, чтобы сунуть себе что-нибудь в рот: руки у всех буквально прикипели к веслам. Разносчики запихивают еду в переметные сумы гребцов, с огромным трудом пробираясь между скамьями, веслами и снастями.

— Приказано разделить еду, пока всю ее не смыло в море.

Наконец качка немного улеглась. Буря поутихла, но не прекратилась. Дудка боцмана подгоняет гребцов: нужно воспользоваться относительным затишьем и грести ровнее и мощнее. Гребцы работают все так же прилежно, но напряжение немного спало; кто-то даже отпускает шуточки по адресу Хайраддина, заставляющего матросов есть побольше зелени. Едва представляется возможность — он грузит на борт огромные корзины с зеленью и овощами. Напарник Хасана говорит, что если уж им суждено питаться овощами, то он лично этим вялым зеленым листьям предпочел бы хорошую похлебку из мелкой и душистой красной фасоли с розмарином, полбой и сухарями.