Искатели необычайных автографов - Эмилия Александровна

Мате говорил так искренне, с таким увлечением, что Фило невольно растаял.

— Хорошо, хорошо, сдаюсь. Ваш Фибоначчи — гений. Но лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

— Вот это верно! Мы сейчас же отправляемся на розыски.

— Прежде надо еще войти в город, — возразил Фило, указывая куда-то направо.

Мате повернул голову. Шагах в двухстах от них простиралась бесконечная крепостная стена. Тяжелые, обитые железом ворота были закрыты. У караульной башни прохаживались двое стражников с алебардами. Мате заметил, что маленькая сводчатая дверь башни приотворена.

— Все в порядке, — сказал он. — Башня наверняка служит проходной. Одна минута — и мы в городе.

— Так нас и пустят!

— Конечно, пустят. Мы же невидимки!

— Вы думаете, поэтическая шутка Хайяма сработает и на сей раз? А если не сработает?

— Рискнем.

— Э, нет! — запротестовал Фило. — Не желаю быть вздернутым на виселицу в качестве генуэзского лазутчика.

— Почему же непременно генуэзского?

— Следовало бы вам знать, что Генуя и Пиза — отчаянно конкурирующие морские державы. Они постоянно строят друг другу козни. Пройдет каких-нибудь шестьдесят лет, и Генуя нанесет Пизе удар, от которого ей уже никогда не оправиться. Пизанский флот будет разбит, авскоре Генуя в союзе с другими итальянскими городами нападет на Пизу с суши…

Мате ревниво заметил, что Фило неплохо подготовился к путешествию. Только с чего он взял, что Пиза — морская держава? Ведь она, кажется, стоит на реке Арно, а Генуэзский залив расположен в двенадцати километрах от города.

— Так-то оно так, — сказал Фило, — но не забывайте, что сейчас, в тринадцатом веке, Арно еще судоходна — и корабли из Генуэзского залива поднимаются до самого города.

Мате вздохнул:

— Они-то поднимаются, а мы… Ну да ладно, сейчас что-нибудь придумаем. Видите плетеную изгородь? Ту, недалеко от стены? Подберемся к ней ползком, заляжем, а там улучим удобную минуту и — в башню!

Фило огорченно посмотрел на свои опрятные бумажные брюки, заменившие на сей раз шорты. Бедные джинсы, за пять лет он так с ними сроднился! Но, как поется в старинной венгерской балладе, еще больше было потеряно на Могашском поле…

Он отважно лег животом на холодную землю и, сопя от усердия, пополз. Мате сделал то же самое, и скоро они благополучно добрались до плетня, за которым раздавались грубые голоса стражников.

— Опять всю ночь выли волки, — сказал один.

— Совсем обнаглели, — отвечал другой. — И развелось же их! Пропасть…

— Немудрено. Убивать-то некому…

— Твоя правда. Прежде как было? Люди охотятся, звери прячутся в норы. Нынче звери рыщут в поисках добычи, а люди забились в свои норы и боятся нос наружу высунуть.

— Побоишься тут, когда от разбойников спасенья нет. Вот и на соседнюю деревню тоже напали.

— Да что ты!

— Не сойти мне с этого места. Стариков поубивали, остальных — в рабство. О скотине и не говорю: лошадей, ослов, свиней — всех угнали.

— Этак скоро все мы с голоду перемрем, — сокрушался второй. — Некому станет ни сеять, ни жать, ни возделывать виноградники. Если крестьяне где еще и работают, так только в пригородах. Да и то под вооруженной охраной… А все проклятые раздоры!

— Да, чего-чего, а этого добра у нас хватает. Кто только у нас не враждует! Города, провинции, семьи. Только и слышишь: осады, пожары, сражения…

— Что ж удивляться, если и верховные-то наши владыки — Папа с императором — и те дерутся не на жизнь, а на смерть. А кто из них прав, кто виноват? Поди разберись…

— Но-но-но! — неожиданно ожесточился первый. — Ты, может, не разберешься, а я разберусь.

— Это почему же?

— Потому что я чистокровный пизанец. Стало быть, гибеллин[22] и сторонник императора. А твоя мать откуда родом?

— Ну, из Болоньи, — неохотно буркнул второй.

— Ага! Выходит, пизанец ты только наполовину. А болонцы — они все до единого гвельфы и паписты. Это уж как пить дать.

— Ну и что? Еще неизвестно, кто лучше: Папа или император. Папа хоть христианин, а император…

— Что — император? — горячился первый. — Ну, договаривай!

— Антихрист он, вот что.

— Да как ты смеешь! — зарычал первый, лязгая мечом в ножнах. — Говорят, наш государь, Фридрих Второй, получил корону не от Папы, а от самого Господа Бога. А уж Бог антихриста нипочем императором не сделает.

— Отчего же тогда твой Фридрих отлынивает от крестового похода? — продолжал наступать второй. — Отчего при дворе у него в почете иудеи и сарацины?[23] Молчишь? То-то. И потом, антихрист — он ведь должен быть сыном дьявола и монахини. Так ведь?

— Та-а-ак…

— А мать императора, эта сицилийка Констанция, до того как ей выйти за короля Генриха, говорят, и была монахиней. Значит, как ни верти, а все сходится.

Сраженный этим неопровержимым доказательством, первый не нашел, что ответить, и товарищ его, очень довольный своей победой, продолжал разглагольствовать. По его словам, гвельфы и гибеллины произошли от двух дьяволов — Гвелефа и Гибела, посланных из ада на землю, чтобы истребить человечество нескончаемыми войнами.

Мате чуть не фыркнул, слушая эту галиматью, но Фило вовремя ущипнул его за ногу: ничего смешного! Средневековье — время бескультурья, бездорожья и разобщенности. Неудивительно, что здесь процветают самые нелепые, самые чудовищные слухи.

От шепота его у Мате так защекотало в ухе, что он снова чуть было не фыркнул… Вдруг вдали послышалось заунывное пение. Друзья обернулись и увидели, что к крепостной стене движется нечто черное и бесформенное, какая-то стелющаяся по земле поющая туча. По мере того как туча приближалась, пение становилось все громче.

— Смотри-ка, Фило, да это люди!

Да, то были люди, хотя, скорее, их можно было принять за толпу призраков. Изнуренные, босые, в черных балахонах с красными крестами на груди, они шли, держа в руках ветки и зажженные свечи. Многие были опоясаны цепями или толстыми веревками, длинными концами которых время от времени наносили себе жестокие удары.

— Мира! Мира! — пела толпа. — Господи, дай нам мира!

— Что за изуверство! — возмутился Мате. — Зачем они калечат себя?

— Наверное, думают, что войны посланы им в наказание за какие-то грехи, и хотят замолить свою вину перед небом.

— Бедняги! Видно, крепко их допекло… Смотрите, среди них дети?!

Лицо Мате исказилось от жалости, и Фило впервые подумалось, что у этого язвительного человека доброе и легко ранимое сердце.

Тем временем в крепости тоже заметили бичующихся и стали готовиться к встрече. На верхнюю площадку зубчатой стены высыпали солдаты. Холодным сумрачным блеском заиграли на свету металлические каски и нагрудники.

Когда солдаты построились в длинную шеренгу, на стене появился человек с жестким, словно высеченным из камня лицом.

— Наверное, военачальник, — шепнул Фило, — доспехи у него побогаче, чем у других.

Человек подошел к самому краю стены и негромко спросил, обращаясь к толпе:

— Эй, вы, зачем пожаловали?

Слова его, тяжелые и отрывистые, казались такими же каменными, как он сам.

Из толпы, которая успела уже почти вплотную приблизиться к воротам, выступил старик с безумными, запавшими глазами.

— Впусти нас в город! — истошно закричал он, простирая руки. — Пусть жители Пизы присоединят свои голоса к нашим. Может быть, тогда Господь услышит нас и ниспошлет нам мир.

— Впусти нас, впусти! — завыла толпа.

— Назад! — зычно скомандовал человек на стене. — Поворачивайте, пока я не приказал забросать вас камнями. В Милане для острастки таких, как вы, воздвигли шестьсот виселиц. Мы, пизанцы, милосерднее: мы подросту перебьем вас, как сусликов.

Но не так-то легко напугать людей, доведенных до крайности. Обезумевшая толпа ринулась к воротам, исступленно молотя по ним кулаками, в кровь разбивая лбы о кованое железо. Самое примечательное, что никто из этих ослепленных отчаянием страдальцев и не подумал воспользоваться открытой дверью караулки. Не то — наши приятели!

— Теперь или никогда! — сказал Фило. — В башне сейчас наверняка никого нет: гарнизон наверху. Все внимание сосредоточено на толпе.

— Уйти, ничего не сделав для этих несчастных? — заколебался Мате.

— Но что мы можем? Позвонить по телефону в двадцатое столетие и вызвать наряд московской милиции?

— Ваша правда, — мрачно согласился Мате.

Они покинули свое укрытие и ползком добрались до двери. Как и предполагал Фило, караулка, напоминавшая внутренность круглого каменного колодца, была пуста. На грубых дощатых столах в беспорядке валялись игральные кости, опрокинутые второпях глиняные кружки… А вот и дверь в город!

Фило потянул на себя массивное позеленевшее кольцо. Тяжелая, обитая железом створка со скрипом поехала внутрь.