Русская церковная смута 1921-1931 гг. - Антон Владимирович Карташев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так одно и то же учреждение при одних условиях является органом церковной власти, блюдущим и утверждающим единство данной церкви, а при других условиях превращается в орудие разделения и вражды. Утрата сути церковного устройства не может искупаться видимой правильностью формы.
1.
Познакомившись в самых общих чертах с основами церковного строя, мы должны теперь перейти к рассмотрению конкретных явлений церковной смуты 1923 года. Мы уже констатировали тот факт, что живоцерковная смута к концу 1922 года пошла на убыль; во всяком случае она к этому времени изжила свою поступательную силу и начала склоняться «долу». События 1923 года с еще большей очевидностью свидетельствуют об этом.
Живоцерковники в своем первом воззвании, еще до захвата церковного аппарата, заявили себя горячими сторонниками соборности и до принятия синодальных дел обратились к гражданской власти с просьбой о разрешении собрать церковный собор по неотложным церковным вопросам. Однако в ближайшее время осуществить это им не удалось, да, по-видимому, они и сами не особенно торопились с этим после захвата власти. Первый живоцерковный собор собрался только 2 мая 1923 г., т. е. почти через год после того, как они захватили власть.
На собор явились только живоцерковники и их союзники, представители родственных им церковных группировок (СОДАЦ и Возрождения). Произошло это по целому ряду причин. Прежде всего мы знаем, что Патриарший Синод, в полном соответствии с церковной практикой, высказался против участия верных членов Патриаршей церкви на этом соборе, как лжесоборе, собираемом, помимо церковной власти, захватчиками, полномочия которых, с церковной точки зрения, едва ли превышали значение архивариусов и делопроизводителей, да и то временных, которым Св. Патриархом, как мы видели, было поручено принять синодальные дела для передачи их заместителю. Однако были случаи участия на избирательных собраниях членов патриаршей церкви. На некоторых из собраний они даже составляли большинство, но при том бесцеремонном отношении и насилии, с какими руководители вели эти собрания, было ясно, что на собор будут допущены только элементы, желательные для тогдашних фактических руководителей церковного аппарата. Фильтр был необходим, так как живоцерковники ясно видели, что при сколько-нибудь объективном ведении дела они не смогут опереться на собор: они даже боялись голоса церкви. Подбор членов собора был вопросом их бытия как организации; выпустить же из рук церковную власть во имя соборности было столь же неприемлемым для захватчиков, как и наложить на себя руки. Собор созывался не для того, чтобы сдать власть, а укрепить пошатнувшееся к этому времени положение руководителей «живой церкви». Естественно, что при таких условиях живоцерковный собор стал орудием соответствующих группировок. Выбирая членов президиума уже на самом соборе, лица, предлагавшие тех или других кандидатов, всегда мотивировали свое предложение заслугами лица перед «живой церковью». Ясно, что это собрание ничем не отличалось от живоцерковного съезда.
Деятельность этого собора связана с выявлением отношения живоцерковников к находившемуся тогда в заключении Патриарху Тихону. Политический подход к делу Патриарха Тихона ясен из самой постановки вопроса. На втором заседании, 3 мая, был заслушан доклад А.И. Введенского, посвященный одновременно вопросам: о Православной церкви, социальной революции, советской власти и Патриархе Тихоне. Организация русской церкви, как мы видели, не была чужда крупных недостатков, но А.И. Введенский готов на дореволюционную церковность возложить ответственность за промахи отдельных лиц. Подобная постановка вопроса могла быть достойна только такого собрания, каким явился Живоцерковный собор. Можно разно расценивать тот или другой государственный или общественный строй, но ставить знак равенства между христианством и социализмом не значит ли смешивать человеческое с Божеским. После подобных утверждений оставалось только одно, что и выполнил соратник А.И. Введенского, Калиновский, сделавшись противорелигиозным агитатором. На такой шаг, однако, не решился докладчик. С исключительной злобой напал А.И. Введенский и на Поместный собор 1917–1918 гг., главным образом, за восстановление патриаршества; но только в вопросе о Патриархе Тихоне злоба докладчика достигла своего наибольшего напряжения. Главное обвинение А. Введенского сводилось к тому, что Патриарх – непримиримый и активный враг советской власти. Для доказательства этого собраны все штрихи, а крупные факты противоположного характера (например, послание Патриарха от сентября 1919 года) совершенно опущены. Речь А.И. Введенского – это не обвинительный акт и не речь прокурора, а самая беззастенчивая агитация. Выступал по этому вопросу и Красницкий. В заключение была оглашена резолюция «епископского собора», происходившего под председательством живоцерковного митр. Антонина. Из нескольких слов председателя этого собора, предпосланных им оглашению самой резолюции, ясно, что в основу резолюции были положены предложения председателя архиерейского совещания. Не постеснялся председатель в этот момент упомянуть о тех утеснениях, которые он лично претерпел от Патриарха. Можно ли после этого сомневаться, что на решение собора живоцерковных епископов оказала влияние нечеловеческая злоба председательствовавшего. А.И. Введенский и В.Д. Красницкий требуют лишения сана – какого они, правда, не договаривают, но так как речь идет о патриархе, то можно предполагать, что патриаршего. Собор епископов постановил лишить патриарха Тихона сана (епископского) и звания патриарха. В резолюции общего собрания говорится о лишении сана, монашества и о возвращении в первобытное мирское состояние, несмотря на то, что подобного предложения никем не было сделано. Кроме того, принимается особая резолюция, отменяющая патриаршество: «Отныне церковь должна управляться соборно».[14]
И это делается в то время, когда бывший еп. Антонин уже именуется Митрополитом Московским и всея Руси. Какая разница между митрополитом
