Белые камни - Николай Вагнер

— Не волнуйтесь, — заявил Семен, — у человека никогда не хватит сил срубить все деревья. И этому я очень рад. Он даже не в силах их сжечь.

— Мне всегда жаль, когда губят лес, даже деловой, тем более меня интересует данный кусок природы, который доверен мне. Тут, как и во всяком деле, должен быть индивидуальный подход. Мы со своими прихотями исчезнем, а чтобы вырасти такой красавице елке, под которой сидит Валя, потребуется сто лет. Какое же мы имеем право бездумно размахивать топором?

— То речь не мальчика, но мужа!

Когда они поднялись по узкой прямой тропке высоко в гору и посмотрели с этой крутизны в сторону моря, чарующая панорама окрестных лесов и сверкающего на солнце бескрайнего водного простора открылась перед ними. Семен так и замер с блокнотом в руках, не в силах выговорить ни слова.

Никто не заметил, как подошел к ним Аркадий Анатольевич Плетнев, успевший уже натянуть на себя вконец протертые джинсовые брюки и накинуть безрукавую рубаху. До этого он в одних трусах таскал цемент и гравий, перемешивал их в железном корытце и укладывал собранные на берегу камни в цокольный этаж дачи. Александр посмотрел на его измазанные цементом руки и высказал предположение, что Плетнев, как всегда, на даче трудится в поте лица.

— Так ведь за нас никто ничего не сделает, — подтвердил Плетнев характерным для него тихим, вкрадчивым голосом. — Все, Александр Александрович, приходится делать собственными руками. Притом, заметьте, я не беру взяток, не имею блата, не ворую. Я всего лишь патологоанатом. Так что вот, работаем понемногу, авось к концу пятилетки завершим. Кстати, где наш московский гость? Я имею в виду Евгения Семеновича.

Александр объяснил, что Леонидов болен.

— Но у нас есть другой московский гость! — сказал он приподнято. — Семен Каташинский, художник. Знакомьтесь!

Плетнев хотел было протянуть руку, но вспомнил, что она у него в цементе, и слегка поклонился.

— Очень приятно. Наши местные художники любят бывать здесь. Тут всегда разное небо. Понаблюдайте, через полчаса облака станут совсем другими.

Пригласив гостей в беседку, сколоченную на скалистом выступе, нависшем над водой, Плетнев пошел мыть руки.

— Странный человек, — сказал Семен, сев на скамью и опершись локтями о перила. — Тонкое, совсем не мужественное лицо, молодой, интересный и — патологоанатом. Терпеть не могу патологоанатомов! Так и кажется, что они заглядывают в наши потроха.

— Успокойтесь, — сказал Александр, — они заглядывают после.

— Вот как раз «после» меня и не интересует. Пусть скажут сейчас, что там у меня с сердцем?

— Плетнев обычно говорит: вскроем — увидим.

— Черный юмор! Притом не умный. «Работайте, работайте на свою идею, надрывайте сердце, а что от него осталось, покажет вскрытие». Нет уж, дорогой Александр Александрович, лучше радоваться всему этому, — Семен показал в сторону моря, — чем грызть друг друга на собраниях и доказывать всяким худсоветам, что как раз дурак-то — не ты!

Семен встал, едва не задев головой крышу беседки, и крикнул Валерии и Магде:

— Не пойму, чего ради вы уткнулись в землю? Идите сюда, сразу почувствуете себя на седьмом небе!

Женщины, не торопясь и продолжая свой разговор, приблизились к беседке. Оказалось, что они с восхищением рассуждали об огороде Плетнева. Ухоженные грядки спускались террасами от площадки, на которой стояла дача, до самой воды. Чего только не росло на узких, подпертых досками грядках, каких только кустов не было на боковых склонах обширного сада! Магда решила непременно попросить Плетнева, чтобы он дал ей саженцы белого крыжовника. Он охотно пообещал, спросил о самочувствии Владислава. Чуть ли не хором все враз сообщили ему о чудодейственном выздоровлении Владислава, который работал с полной отдачей сил и даже выходной решил использовать по-своему: сидел над расчетами.

— Мы бесконечно благодарны вам! — торжественно произнесла Валерия. — Уверена, что Владислава подняли на ноги ваши снадобья! Если бы не вы!..

— Бросьте! — тихим голосом перебил Плетнев. — Я уверен в совершенно другом.

— В чем же? — настороженно спросила Магда.

— Обыкновенная ошибка в диагнозе. Иначе не помогли бы никакие средства.

— Неужели и народная медицина бессильна?

— Я уже говорил: все это для успокоения родственников. Настои лишь прибавляют силы, чтобы справиться с недугом.

Все замолчали, глядя на водный простор, на светлое небо, где краски менялись тем неожиданнее, чем солнце ниже склонялось к линии горизонта.

— Однако, где Белые камни? — спросил Семен. — Не может быть, чтобы их не было видно отсюда!

— А их видно, — сказал Плетнев. — Смотрите вдоль правого берега. Вон там, у самого горизонта, светлеет узкая полоска, почти сливаясь с водой. Это и есть скалы. Если появится настроение, можем сесть в лодку и через двадцать минут будем там.

Предложение Плетнева у каждого вызвало разные чувства. Семен готов был немедля спуститься к воде и промчаться по всей этой красоте. Валерия тоже была не против такой прогулки, тем более после того, как они с Владиславом продали лодку, ей ни разу не выпадало случая покататься по водохранилищу; притом поездка внесла бы разнообразие в этот единственный за долгую неделю свободный день. Александру было ровным счетом все равно, поедут они на лодке или останутся здесь, на высоком берегу, откуда открывается такой необыкновенный вид. Одной Магде не было ясно: хотелось ей в эти минуты побывать у Белых камней или нет. И не только потому, что это знакомое до мельчайших примет место было связано со многими воспоминаниями. Почему-то вспомнился Леонидов, обожествлявший дикие и чистые в своей правдивой обнаженности скалы, соединившие память дремучих веков с днем сегодняшним, на смену которому придут новые века. Горы — как море. На них можно смотреть бесконечно. И Магда решительно высказалась за поездку.

Мотор взревел сразу, и катер, сделав левый поворот, понесся в разлив.

— Красота! — сказал Семен. — Мы с вами находимся в настоящей сказке.

Лодка рвалась навстречу волнам, шла прямо на скалы, которые преграждали дальнейший путь. Все более четко обозначиваются зигзаги расщелин, раскалывающих белокаменную породу сверху донизу. Умершие реки давних тысячелетий оживают только в дождепад, дают надежду деревьям, которые еще наполнены соками жизни, но уже сползают все ниже к черной воде. Тонкая осинка трепещет рядом с гордо возвышающимся на обрывистом выступе кедром, а вот уж и нет ее, рухнула в буреломную ночь навсегда, уплыла, несомая черной гладью воды, а там не стало и кедра, который еще долго противился шквальным ветрам. Все преходяще. А как хочется, чтобы они и ныне стояли на этом крутом берегу, имя которому Белые камни!

Фиолетовый отсвет угасшего заката отражала вода, однако было еще совсем светло, и Плетнев уверенно вел лодку по направлению к Белым камням.

Пожалуй, впервые за многие годы Леонидов почувствовал себя так одиноко в своей уютной, обжитой квартире. В доме не было Ирины, не было ее вещей, и никаких других примет ее присутствия. Он не корил дочь за то, что она ушла к матери. Не корил и себя: он делал для своего ребенка все, что было в его человеческих возможностях. Как ни странно, не таил он неприязни по этому поводу и к Фаине. Горшкович — другое дело. И в отношении к нему главным было не личное, а все то, что не согласовывалось с восприятием его как художника. Теперь закончились съемки многосерийного фильма по сценарию Горшковича, и фильм, по мнению Леонидова, мог принести большой ущерб прежде всего молодым зрителям.

Леонидов не знал, стоило ли ему идти на просмотр фильма и на его обсуждение. Официальное приглашение он получил. Врачи не возражали против постепенного втягивания в работу. Отсидеться, сославшись на болезнь, было бы проще всего, но Леонидов не искал поводов, да и чувствовал себя неплохо. Наоборот, хотелось быстрее входить в активную жизнь, он по ней явно соскучился. Пораздумав еще немного, Леонидов заказал такси на девять утра и в ожидании его начал перелистывать страницы своей рукописи.

За этим занятием его и застала Шурочка. Она открыла дверь ключами, которые были у нее, и тихо вошла в комнату. Леонидов обрадовался. Он попросил Шурочку раздеться и проходить, но она с озабоченным видом заявила, что очень спешит, взяла принадлежащие ей мелкие вещички, положила на стол ключи и направилась к выходу. Искренние уговоры Леонидова повременить не возымели действия. Шурочка пожелала Леонидову доброго здоровья и открыла входную дверь. Здесь она и встретилась лицом к лицу с Лизой. Посмотрев друг на друга, они не обмолвились ни одним словом и расстались тут же, в дверях.

Лиза повесила модную белую сумку в передней, прошла в комнату и села в кресло против Леонидова.