Зеркало смерти, или Венецианская мозаика - Марина Фьорато

Леонора посмотрела, как Алессандро делает большой глоток. Шум слегка ослабел, но ей все равно пришлось напрягать голос.

— Что это за место?

Он улыбнулся.

— Я был с вами не вполне честен. Это не рай. Это «Paradiso Perduto», «Потерянный рай». Чуть ли не единственный бар в Венеции, который работает допоздна. Здесь всегда полно студентов. Довольно тесно, но, по крайней мере, можно пить после полуночи.

Леонора криво улыбнулась и поднесла ко рту бутылку. Потерянный рай.

А я свой рай потеряла? Были ли Стивен, «Бельмонт» и Сент-Мартин моим раем? Или я нашла свой рай здесь?

— Почему вас оставил муж? — вдруг спросил Алессандро, словно прочитав ее мысли.

Леонора чуть не подавилась «Перони». Ее поражала бесцеремонность венецианцев. Она полагала, что они осмотрительны и ненавязчивы, как потаенные улочки их города, и уклончивы, как их бюрократы. Оказалось, это не так. Только сегодня утром официантка в кафе, где она завтракала, полюбопытствовала, нет ли у нее возлюбленного. Добродушный администратор в отеле уже поинтересовался ее семейным положением и спросил насчет детей. И вот малознакомый человек задал ей самый интимный вопрос. Похоже, венецианцы переходят к сути так же стремительно, как гондола разрезает воды канала. Леонора тянула время, поигрывая стеклянным сердечком на шнуре, и пыталась успокоиться.

— Откуда вы знаете, что он меня оставил?

Алессандро откинулся на спинку стула.

— У вас на пальце полоска от обручального кольца. На коже даже осталась вмятина, значит, кольцо вы носили несколько лет. У вас печальные глаза. И вы здесь. Следовательно, если бы оставили его вы, то жили бы дома.

Леонора взглянула на него и увидела сочувствие в его умных темных глазах. Внутри у нее все перевернулось. Собственный ответ удивил ее.

— Он выбрал золотой ларец.

— В смысле?

— Пьеса «Венецианский купец». Женихам Порции следовало сделать выбор между тремя ларцами: золотым, серебряным и свинцовым. Счастье было не в золотом ларце, а в свинцовом.

— Знаю, — улыбнулся Алессандро. — Я же венецианец. Разве можно вырасти здесь и не знать этой пьесы? Я спрашивал, что вы подразумеваете под золотом?

— Что его прельстила упаковка. Та, что была.

— Не надо.

— Чего не надо?

— «Та, что была». Вы прекрасны.

Он сказал это не как комплимент, а как неоспоримый факт.

Она намотала на палец прядь золотистых волос.

— Возможно, когда-то — да, но беды и потери как будто высушили меня. Сейчас я чувствую себя черно-белой, не цветной. — Она выпустила прядь. — Тогда я была художницей, творческой личностью, сгустком эмоций, а не… — она запнулась, подыскивая определение, — а не цепью химических реакций. Думаю, Стивена привлекло, что мы такие разные. Но когда он открыл ларец, то обнаружил, что в действительности ему нужно нечто практичное и связанное с наукой. Такое, как он сам.

— И он нашел это?

— Да. Ее зовут Кэрол.

— А!

Леонора сделала еще глоток. Пиво начало ее согревать. Она понимала, что не расскажет Алессандро о своем бесплодии. Ее предостерег внутренний голос: не нужно, чтобы этот человек знал о ее неполноценности.

Наконец он заговорил, но не о ней. Quid pro quo.[45]

— Знаете, серьезные отношения возможны и между очень похожими людьми. У меня была подруга, вплоть до прошлого года, практически мой двойник. Мы выросли вместе. У нас схожие интересы, схожие цели, мы даже болели за одну футбольную команду. Но потом ей предложили работу в Риме, она согласилась и уехала. Finito. Нас развели ее амбиции.

Он осушил бутылку.

Леонора была поражена. Она и представить не могла, что этот человек так раним и что его бросили.

— Она тоже работала в полиции? — тихо спросила Леонора.

— Нет. Она журналистка.

Ему, похоже, не хотелось углубляться в тему, и Леонора не стала расспрашивать. Они замолчали.

— А до того мы были счастливы, — наконец продолжил он. — Казалось, у нас нет проблем. Нет… яблока раздора.

Леонору удивил и его рассказ, и его произношение, и она решила сменить тему:

— Откуда у вас такой прекрасный английский?

— Я прожил два года в Лондоне, после армии. Решал, чем заняться в жизни. Работал в ресторане с Николо — еще одним кузеном — и проводил дни между кухней в Сохо и лондонским ипподромом. Знакомился с ужасными женщинами. — Он улыбнулся. — Первое, чему научился, это ругательствам.

— Где?

— И там и там. Потом уехал в Италию, закончил полицейскую академию в Милане и вернулся домой, в Венецию.

Алессандро привычным жестом вытряхнул из пачки сигарету и предложил ей, выразительно вскинув брови и вопросительно хмыкнув. Она отказалась, а он закурил и глубоко затянулся. Она задумалась о его словах. Дом. Венеция.

Сейчас это и мой дом.

— Значит, решение вы приняли в Лондоне? — спросила она.

— Не совсем. По сути, у меня не было выбора. Эти два года дали мне ложное чувство самостоятельности, но я всегда хотел стать полицейским. Родители это знали, и я знал.

— Почему?

— Традиция Бардолино, — выразительно передернул плечами Алессандро. — Отец, дяди, дед…

— Но вы довольны?

— Буду, если стану детективом. Сейчас я учусь.

— Что ж, загадку обручального кольца вы разрешили успешно.

— Я похож на доморощенного Шерлока Холмса? — рассмеялся он. — Ну-ну. Осталось сдать экзамен. Но быть копом в Венеции — невеликая удача, если только тебя не кормит любование городскими красотами. Детективы занимаются поиском украденных камер и пропавшего багажа, то есть выручают рассеянных туристов. К тому же пользуются ужасной репутацией. Вы, наверное, знаете, почему в Венеции полицейские всегда ходят парами?

Леонора покачала головой.

— Один умеет читать, а другой — писать.

Она улыбнулась.

— У пожарных репутация еще хуже. Говорят, в пожарной службе Венеции стоит автоответчик. Он уверяет, что вашим пожаром займутся утром.

Леонора рассмеялась.

— Поэтому и «Ла Фениче» погиб?

Венецианский оперный театр, настоящая жемчужина, сгорел дотла десять лет назад.

— Нет, это ошибка города. Канал возле «Ла Фениче» забился илом, и пожарные суда не могли подойти к пылающему зданию. Административная безответственность. Город разваливается.

— И тонет?

— Никто из местных не верит, что город тонет, — сказал Алессандро. — Зато точно известно, что множество людей делают деньги на этом страхе. Так называемые фонды собирают средства на спасение города, но большая часть оседает в карманах чиновников. Нет, главная проблема города — не вода, а туристы.