Аквариум. Рассказы - Светлана Мятлик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А какие у вас заветные желания, если не секрет? – поинтересовалась я.
– Ну, во-первых, я хочу попасть домой – мне надоело жить в водонапорной башне, не смотря на заботу и понимание слесаря Потапова. А во-вторых… Нет, это слишком личное.
Я попыталась представить, какие тайные желания могут быть у жирафа, но так ничего и не придумала… Разве что, познакомиться с симпатичной жирафихой…
– Вы, наверное, в Африке раньше жили… – осторожно предположила я.
– Не знаю, как называется это место, но там очень красиво: сочная трава, до которой, правда, я никогда не дотягивался, высокие вкусные деревья-зонтики, бурлящие водопады – из них чрезвычайно удобно пить… М-м-м…
Жираф замолчал, задумался, улыбнулся своими подвижными губами и снова принялся щипать березовые листочки. Больше он не обращал внимания на мои расспросы и не сказал ни слова.
Я вернулась домой с твердым решением помочь жирафу. На следующий день я ехала с работы с огромным душистым букетом белых хризантем. Люди вокруг, наверное, думали, что у меня какой-то праздник – день рожденья, там, или юбилей, или что-нибудь еще в этом роде – а я хихикала про себя: вот бы они изумились, узнав, для кого я купила эти цветы!
Дома я устроила букет в вазу на подоконнике, открыла форточку и уселась на диван. Я собиралась не спать всю ночь и дождаться появления жирафа: даже если он не заглянет в окно, я наверняка услышу его шаги, догоню, и отдам ему хризантемы.
До трех я поддерживала себя в бодром расположении духа, попеременно читая Джерома, попивая кофе с лимоном и с трудом вникая в сюжет запутанного фантастического сериала. В половине четвертого мое сознание не выдержало и мягко отключилось: я заснула с томиком Джерома под щекой и не слышала, как приходил жираф. А он действительно приходил, потому что наутро в вазе плавали лишь пара зеленых листочков, а роскошный букет исчез.
После этого случая жирафа в нашем городе больше не видели. Не знаю, попал ли бедняга на родину, ушел ли куда-нибудь еще, плененный красотой астр, тюльпанов или георгин, но никогда больше местные жители не просыпались в холодном поту, приняв его рогатую голову за чудовище из своих кошмаров.
Не встречала жирафа и я. Правда, однажды я спросила у слесаря Потапова, который пришел чинить нам кран в кухне, что стало с его клетчатым любимцем. И без того красное лицо слесаря сделалось пунцовым, он сорвал кран, смутился и пробормотал, что ничего такого не припомнит, а жирафов никогда особенно не жаловал. Но он, конечно, врал.
Зимой, после полудня
Сад, как Венеция. В канавках вдоль тропинок – вода, я сажусь в маленькую лодочку из белой бумаги и плыву мимо берегов, укрытых потемневшими листьями. Кое-где, сквозь мокрую павшую листву пробивается ярко-зелёная трава, снег прикрывает её случайными холмиками. Декабрь.
Холодные капли тумана набухают на ветках, падают в канавку и на моё лицо; всюду слышен их задумчивый водяной перезвон.
Я проплываю мимо корявых липовых стволов, припушённых мхом – в морщинах коры прячутся летние тени и заснувшие гусеницы, мне не разбудить их своим любопытным взглядом.
Возле Памятника моя лодка садится на мель. На чёрной голове Памятника – снежная шапка с отпечатками птичьих когтей. Ночью на нём сидела сова и, покачиваясь из стороны в сторону, пела грустную песню о пятнистых мышах, которые слишком заметны в траве.
Я отталкиваюсь от глинистого берега и плыву дальше, к каменному мостику над водосточной трубой. На треугольном островке возле мостика я высаживаюсь и долго смотрю на талую воду, убегающую в темноту. Там, в темноте, в холодных пещерах между кирпичами, живёт племя пёстрых лягушек, молящихся щедрому южному богу. Лягушки приносят ему в жертву поблёкших стрекоз и комариные лапки и просят взамен тепла и спокойствия. Это странно, но южный бог внимает их жалким просьбам и посылает тепло. А спокойствие?
Спокойствие дрожит на воде канавок и хрустит гравием, когда нога размеренно делает шаг. Здесь, в саду. В саду. Я, пожалуй, не уйду отсюда.
Ракушки
Я брожу по дну высохшего моря и собираю ракушки. Вокруг песчаные дюны, поросшие ржавой травой и маленькими чахлыми ивами. Возле пыльной дороги, уставившись вдаль пустыми глазницами фар, лежат остовы машин; у мелкого ручья, пахнущего бензином и водорослями, малышня играет с мячом, жаркий ветер доносит до меня веселые крики и плеск воды. Старые вагончики, где живут любители диких пляжей, похожи на песчаные корабли: вместо парусов у них сохнущие на веревках полотенца, простыни и майки, вместо руля – покореженные, черные от копоти шашлычницы.
Солнце немилосердно печет мой затылок, но я упрямо ковыряюсь в песке, выискивая все новые и новые трофеи, бережно складывая их в полиэтиленовый пакет. Ракушек вокруг – тьма. Они торчат из песка, показывая свои золотистые, отполированные водой тела, заманивая меня все дальше и дальше в шуршащие травяные заросли. Особенно мне нравится, что ракушки такие разные: вот, пожалуйста, большая нежно-розовая ракушка, удивительно напоминающая человеческое ухо, ухо Венеры – так я ее назову. А вот таинственные спиралевидные завитки, маленькие и побольше, они крошатся в руках – наверное, потому что очень древние. Есть еще странные вытянутые винтики: так и ждешь, что из них появятся желеобразные щупальца и обхватят пальцы. Иногда в мою коллекцию попадают засохшие морские звезды, иногда – красивые камешки.
Я вижу припорошенный песком бок большой рисунчатой ракушки. Начинаю ее откапывать. Песок, сверху легкий и сухой, в глубине оказывается влажным и тяжелым. Я копаю и копаю, но ракушка, кажется, крепко увязла. Тогда я нахожу толстую палку и осторожно, чтобы не повредить хрупкий панцирь, поддеваю ракушку снизу. После нескольких минут упорных раскопок мне удается извлечь сокровище на свет.
Ого, да это настоящий великан! Такой чудесной ракушки я еще не находила! Великолепная, сужающаяся к центру плоская спираль лежит передо мной на рыхлом песке. Она около метра в диаметре и совсем целая: нигде нет ни сколов, ни трещинок. Когда я вычищаю песок из ее мелких естественных морщинок, то обнаруживаю, что ракушка глубокого, серо-зеленого цвета, и вся покрыта тонким сетчатым рисунком. Интересно, сколько же ей лет? Сотни, тысячи? Может, она качалась в темных волнах первобытного океана, и в ней жил пугливый дрожащий моллюск; он плавал между зубастыми рыбами, закованными в толстые костяные панцири,
