Держите вора - Отто Штайгер

«Теперь можно все начинать заново, — продолжал Мартин, — Но ведь все равно придется выяснять, кто злоумышленник. Иначе подозрение падет на любого из нас».

Сказано справедливо, но никто не сознавался. У нас прошло всякое желание обсуждать эту тему, а когда Мартин спросил Штрассера: «Что теперь будем делать?», тот ответил: «Об этом я еще не думал. И думать сейчас не хочется».

Когда мы добрались до Цермайджерна, в горах наступил вечер. Еще ни разу в жизни я не чувствовал себя таким изнуренным, измотанным и подавленным. Подавленным потому, что именно разговор с Сильвио побудил меня все еще раз продумать и взвесить. Для нас итальянец действительно был аутсайдером, не таким, как все, короче, другим. Он говорил на другом, не таком, как у нас, языке, он отличался от нас по возрасту, был по-другому одет. А другие, хотя мы и считаем их сородичами, нам тем не менее не ровня, они значительно нам во всем уступают. Точно таким же другим всегда был и я в нашем классе. Я ведь это хорошо понимаю, и все же не удержался от участия в избиении итальянца. Почему? Этот вопрос я задал себе, возвращаясь домой. Действительно, почему? Наверно, потому что увидел, как это делают мои товарищи? Может быть. Но главным образом, наверно, потому, что хотел продемонстрировать своим школьным товарищам, что итальянец для меня такой же чужой, как и для них. Тогда я, правда, не очень-то отдавал себе отчет в происходящем, и тем не менее я избивал итальянца в надежде на то, что такая жестокость поможет сократить существующую между нами дистанцию.

— И снова ты преувеличиваешь, — вторгается в разговор Артур. — Тебе это, наверно, доставляет удовольствие. Тебе нравится повторять, я, мол, бедный, остальные — богатые, я — отверженный и т. д. и т. п. Разве кто-нибудь тебе хоть раз давал понять, что ты не из нашего круга?

— Нет. Я уже тебе говорил: никто из вас не давал мне этого понять. И тем не менее я это остро чувствую.

— Потому что это тебя забавляет. Тебе приятно ощущать то, чего на самом деле нет. Ты нравишься самому себе в этой роли, и, если отнять у тебя эту игрушку, ты будешь очень разочарован.

— Оставь ты наконец Петера в покое, — вмешивается в спор Карин. — Всегда ты ищешь ссоры.

— Я не ищу ссоры. Выходит, мне уже и сказать нельзя, что я думаю.

— Оставь нас, пожалуйста, в покое. Ну чего ради ты явился? Я ведь тебя не звала, и вообще я хочу, чтобы Петер продолжил свой рассказ.

Артур умолкает, но не уходит.

— Я думал, — продолжает Петер, — что госпожа Штрассер выйдет нам навстречу, поскольку она давно нас не видела и не имела от нас никаких вестей. Но я ошибся. Стоя у плиты, она не сочла нужным даже повернуться к нам и только пробормотала «добрый вечер».

«Наконец-то! — проговорила она. — Где это вы так долго пропадали? Столько времени о вас ни слуху ни духу».

«Я никак не мог позвонить, — ответил Штрассер. — Столько всего произошло».

«Садитесь за стол, — сказала она. — Ужин уже давно готов».

Мы прошли в столовую. И тут мне показалось, что госпожа Штрассер разглядывает меня особо пристально, так же холодно и таинственно, как накануне. Я умышленно медленно отошел в сторону. Заметив это, она проговорила резко и так громко, что все обернулись:

«Петер, помоги мне, пожалуйста, принести еду! — Она протянула мне ключи и торопливо прошептала: — После ужина я тебя жду на кухне».

Я принес еду и сел на свое место. Все ели молча. Мне бросилось в глаза, что госпожа Штрассер не произнесла ни слова. Это с удивлением отметил и ее муж.

«Разве тебе не интересно, что с нами приключилось?» — спросил он.

Она продолжала жевать, не поднимая головы. Потом глухим голосом спросила:

«И что же с вами приключилось? Удалось поймать Каневари?»

«Не Каневари, а совсем другого. Но тоже итальянца. Его мы сдали в полицейский участок в Зас-Альмагеле. У него тоже оказались деньги».

Госпожа Штрассер подняла голову.

«Деньги? — спросила она и покраснела. — Вы у него забрали деньги?»

«Да нет. Этого мы сделать не могли. Теперь уже точно установлено, что он не вор».

«Значит, это кто-то из нас, — бросил Мартин. — И мы обязательно должны его найти».

Я думал, что сейчас они станут искать подозреваемого. Но все валились с ног от усталости, а события минувшего дня требовали проявлять чуть большую осмотрительность.

Госпожа Штрассер сказала:

«После ужина я бы на вашем месте пошла спать. Вы все, наверно, жутко устали. А Петер, может быть, не откажется помочь мне помыть посуду. Конечно, если только у тебя еще есть силы».

«Силы еще есть, я с удовольствием вам помогу», — сказал я.

Никто, естественно, не рвался на сон грядущий поработать судомойкой, и после ужина все дружно пошли спать.

«Еще посижу немного на воздухе перед домом, — сказал Штрассер, — а потом пойду спать. Я тоже устал».

«По тебе видно».

«Что?»

«Что ты устал. А разве что-нибудь еще?»

Он закурил сигарету, посмотрел на меня, повернулся и вышел из дома на воздух.

Когда мы остались одни, госпожа Штрассер проговорила:

«Можешь себе представить, Петер? Вот они».

Я не понимал, что она имеет в виду. Я подождал несколько секунд, ожидая, что госпожа Штрассер продолжит разговор, но она молчала. Тогда я спросил:

«Вы о чем?»

«Вот деньги».

«Какие деньги?»

«Наши. Украденные деньги. Только их не украли. Я их нашла. И знаешь где? В поваренной книге. До сих пор не могу понять, как деньги могли оказаться в поваренной книге. Я их, наверно, сама туда положила. Когда готовила творожный пудинг, мне надо было проверить, сколько времени запекать. Тогда я, наверно, и сунула деньги в поваренную книгу. И вот они нашлись».

Мне подумалось, ну, это — венец всей абсурдной затеи. Госпожа Штрассер ожидала, конечно, что я закричу от радости: браво! Но мне было все равно. В тот момент я думал о Порте, о том, что мы ведь запросто могли его убить. И вся эта история приключилась из-за того, что госпожа Штрассер вздумала приготовить творожный пудинг, но не знала, сколько времени его запекать.

Мое спокойствие ее откровенно разочаровало.

«Я думала, вы все обрадуетесь, — сказала она. — Правда, вам впустую пришлось пропутешествовать, да еще так далеко».

«Это ничего», — ответил я.

«Ну хоть с погодой вам повезло. Прогулялись с удовольствием».

Я никак не мог ответить ей: «Да, с удовольствием», хотя она ждала от меня именно эти слова. Я проговорил лишь:

«Главное — деньги опять при нас. И еще, что среди нас нет вора».

«Просто ума не приложу, как ему в этом признаться».

Снова тот же самый вопрос, подумал я и ответил:

«Так ведь он страшно обрадуется, когда услышит это».

«Конечно. Но то, что два дня вы потеряли и деньги нашлись в поваренной книге… Мой муж будет не доволен. Я-то его знаю».

«В общем, день был прожит не зря. Для нас».

Сначала я хотел добавить, что и для господина Штрассера не зря, но промолчал. Я снова увидел учителя в полицейском участке, где в крайнем смущении он откровенно… лгал. Видимо, Штрассеру было очень несладко, если пришлось откровенно лгать, да еще в нашем присутствии. И не только лгать, но и сваливать на нас всю вину за то, в чем повинен сам. Странно, но из-за этого Штрассер не стал мне менее симпатичен. Скорее наоборот. Мне даже понравилось, что он обнажил перед нами свои слабые стороны. Ведь обычно учителя всегда правы. Но, по-моему, человек не может быть всегда правым.

— У меня было такое же ощущение, — говорит Артур. — Сначала я подумал, вот ведь какой трусливый пес. Боится отвечать за то, что нашкодил. Но потом я заметил, что он сгорает от стыда — и это мне страшно понравилось.

— В любом случае я не стал бы говорить госпоже Штрассер, что и для ее мужа день был прожит не зря, — заметил Петер. — Мне только подумалось, вот сидит он там в темноте перед домом со своей одинокой сигаретой в зубах, и поди угадай, что у него сейчас на душе.

— Я пошел на кухню помогать госпоже Штрассер мыть посуду. Увидев меня за работой, учитель сказал:

«Иди спать, Петер. Ты и так сегодня наработался».

Но мне жутко хотелось быть свидетелем ее признания. И вот она заговорила:

«Можешь себе представить, я только что рассказала об этом Петеру: деньги-то я нашла».

«Те самые шестьсот франков?»

И она рассказала ему, где нашла деньги. Штрассер чересчур устал — и, похоже, не только устал, чтобы живее откликнуться на эту новость. Он выдавил из себя только одну фразу:

«Одно не противоречит другому».

«Чему другому?»

«Да это я так, про себя».

«Вы потеряли целых два дня впустую», — проговорила она.

На что Штрассер, словно мы сговорились, ответил, как я:

«Эти два дня были прожиты не зря. А ты как думаешь, Петер?»

«Это уж точно, что не зря».

«Я тоже так считаю. Чуть не забыл, мне ведь надо позвонить».