Страсть сквозь время - Елена Арсеньева

У Ирины было испуганное лицо, а Алексей имел откровенно надутый вид.

«Может быть, он ко мне ночью приходил? — подумала Лидия. — Приходил, а я спала как убитая… Ну что ж, надо было будить получше, только и всего».

Ей стало смешно.

«Финист Ясный Сокол — только наоборот! Ну неужели Алексей не мог воспользоваться моей девичьей слабостью и беспомощностью и получить-таки свое? А вдруг… — Тут в голову пришла такая дурацкая мысль, что Лидия даже растерялась: — А вдруг он приходил, а меня в постели не было? Вдруг я в самом деле куда-то там домового возила?!»

Нет, это уже ни в какие ворота не лезло! Здешнее бытие определяло ее сознание не лучшим, далеко не лучшим образом, и Лидия принялась повторять себе, словно чудодейную мантру, что домовые, лешие, водяные et cetera et cetera суть порождения суеверного, одурманенного предрассудками сознания, а ей, представительнице XXI века, должно быть стыдно… и все такое.

Мантра на некоторое время помогла.

День нынче выдался необычайно солнечный, и вскоре после завтрака Фоминична изрекла, что в такую благодать грех дома сидеть, надобно ловить последние теплые денечки, пока погода не нахмурилась, не насупилась.

Лидия уже привыкла к тому, что в крестьянском словаре «погода» значило то же, что и «непогода». Словосочетания «хорошая погода» они просто не понимали, это было все равно, что «хорошая метель» или «хорошая буря».

На дворе и впрямь было градусов двадцать, не меньше. Солнце припекало, легкие паутинки реяли меж деревьев. Настала чудная пора бабьего лета. В саду свежо запахло увядающей листвой, особенно остро — смородиновым листом, а когда, вяло побродив по саду и пощипав последней малины, пошли на берег, головы всем закружил солнечный ветер. И все-таки здесь, у кромки сизой воды, было куда прохладней, здесь так и веяло осенью, и Лидию озноб брал, когда она поглядывала на дворовых мальчишек, стоявших в воде по колено, закинув чуть ли не на середину речки ивовые удочки. Около каждого на песке приплясывали пескарики и плотвишка, а в плетенках, выложенных сырой травой, сонно шевелили хвостами крупные сазаны — куда более серьезная добыча.

Ирина немедленно оживилась. Оказывается, она и сама до страсти любила рыбную ловлю, да только занятие сие для барышни, тем паче — генеральской дочки, считалось зазорным. Однако тут она выпросила у мальчишек удочку и встала к воде, забавно изогнувшись, чтобы и ног не замочить, и удочку подальше забросить.

Лидия, которая испытывала к рыбной ловле нормальное женское отвращение, посмотрела на нее, посмотрела да и пошла по берегу, смирившись с тем, что гулять ей придется одной: ведь Алексею, как всякому уважающему себя мужчине, тоже немедленно следовало схватиться за удочку.

Однако вскоре за спиной заскрипел песок под чьими-то быстрыми шагами, и послышался голос Алексея:

— Погоди. Что случилось?

— А что? — обернулась Лидия.

У него было растерянное лицо:

— Зачем ты это сделала?

— Да ты о чем?

— Пойдем, пойдем, сделаем вид, как будто мы просто гуляем, — чуть подтолкнул ее вперед Алексей, и Лидия мгновенно обиделась: да неужели им даже здесь, на этом вольном берегу, где за ними никто не следит, нужно делать какой-то вид?! Неужели он так боится, что Ирина оглянется и заметит, что они разговаривают? Ну, во-первых, она страшно увлечена рыбалкой, а во-вторых, да что ж такого в этом разговоре?! Они ведь не кинулись друг другу в объятия и не принялись безумно целоваться!

Хотя очень хочется, конечно… Но, может, это только ей хочется, а ему вовсе нет?

— Да мы и так просто гуляем, — проговорила она отчужденно и отодвинулась от Алексея. Но он немедленно заглянул ей в лицо:

— Зачем ты заперлась ночью?

— Что? — изумилась Лидия.

— Я приходил. Дергал, дергал дверь — было закрыто. Я думал, ты поняла вечером: я приду. Зачем закрылась? Не хочешь меня больше видеть? А я жить без тебя не могу… Знала бы ты, каково мне было ткнуться в эту закрытую дверь, биться в нее… Зачем ты мне голову морочишь? Зачем эти глупости с домовым придумала и слухи распустила? Издеваешься надо мной?!

Лидия запнулась. Она уже давно нашла объяснение своей не слишком-то удачной личной жизни: она просто не способна проникнуть в глубины вывернутой мужской психологии. Это для нее слишком сложно. Инопланетяне (мужчины) непостижимы. Сейчас, стоя рядом с Алексеем, она лишний раз убедилась в правильности этого постулата.

Да разве нормальная женщина станет распускать о себе слухи, будто ночью служила лошадью для домового?! Это кем только надо быть, чтобы сказать о себе такое?! Да никогда в жизни! Уж лучше признаться, что тебя похитил экипаж летающей тарелки, чтобы поведать о том, как классно жить на планете Альфа-бета-гамма-ипсилон-омега 123897 дробь 15!

Впрочем, насчет летающей тарелки — это для XXI века нормально. А для XIX — вряд ли… тут более актуален именно домовой.

— Неужели я тебе настолько противен? — обиженным мальчишеским голосом пробубнил Алексей. — Да, я заметил, что ты вчера вечером очень старательно изображала сонливость.

— Ничего я не изображала! — взорвалась Лидия. — И я отлично помню, что оставила дверь незапертой. Лучшее доказательство этому — что Нюшка нынче утром ко мне зашла и разбудила своим криком. Можешь ее спросить, если мне не веришь.

— Вот еще не хватало, девок допрашивать! — мигом оскорбился Алексей. — Ты можешь сочинять что угодно, но я-то знаю: у тебя было заперто! Заперто! Ты не могла не слышать, как я ломился! Ты нарочно затворилась, ты лежала и насмехалась надо мной, а потом, когда я ушел, встала и открыла дверь, чтобы девка поутру могла спокойно войти.

От неслыханной глупости этих обвинений Лидия совсем расстроилась. Довольно было бы и того, что она по какой-то несчастной случайности лишилась нынче ночью этого счастья — побыть в его объятиях, — довольно было тех нелепых слухов, которые уже, конечно, повторяет о ней все Затеряево — даже мальчишки-рыбаки косились странно и, думая, что она не замечает, украдкой плевали через левое плечо! — так еще и эти инвективы дурацкие, оскорбительные, несправедливые!

— Я думаю, кто-то из нас врет, — сказала она горько. — Или ты, или я.

— Но я-то знаю кто! Точно знаю! — взорвался Алексей. — Господи, как мне все это надоело! Зачем я с тобой связался? Зачем позволил, чтоб ты мне душу отравила?! Как бы я хотел оказаться сейчас в действующей армии! Но где взять коня?! Чертова Фоминична — кремень!.. Уйду я отсюда! Пешком уйду!

И он бросился в сторону, к закраине желто-зеленого леска.

Лидия повернула к воде. Встала у самой кромки, даже не заботясь о том, чтобы ног не замочить. Все было неважно, неважно… Солнечная, блескучая рябь вышибала слезы. Или рябь была здесь ни при чем?

Чей-то голос, зовущий ее по имени, долетел вместе с порывом ветра. Почудилось, что ли?

Она отерла глаза и оглянулась. Да нет, не почудилось. Вон стоит на взгорке Ирина, машет рукой.

Лидия неохотно пошла от воды. Она нарочно медлила, надеясь, что ветер и солнце высушат слезы. Ну, может быть, глаза и высохли, но прогнать печаль с лица не в силах были ни ветер, ни солнце.

— Что случилось? — спросила Ирина, указав на берег, через который протянулась цепочка следов — мужских и женских. Однако посредине следы вдруг резко разошлись: мужчина свернул к лесу, а женщина пошла к воде. — Вы поссорились с Алексеем?

— Ничего мы не ссорились, — буркнула Лидия. — Ему нужно было в одну сторону, мне в другую, только и всего.

— Горько мне, — шепнула Ирина упавшим голосом, — что два самых близких, самых дорогих, самых любезных мне человека так не любят друг друга!

Лидия только глазами на нее блеснула, а сказать ничего не смогла: горло перехватило. Да и что тут вообще можно было сказать?!

Если бы Ирина только знала!..

Не дай ей бог узнать.

Глава 11. Не повторяй мне имя той…

Иногда после обеда расходились по спальням, чтобы подремать, однако сегодня Алексей с мстительным выражением лица проворчал, что укладываться не желает. Лидия, которая, правду сказать, лелеяла некоторые мечты — вдруг сменит гнев на милость, вдруг рискнет прибежать к ней среди дня, пусть на минуточку, пусть ради одного поцелуя?! — сдержала досадливую дрожь губ. Но поскольку ей тоже не хотелось спать («Ночью выспалась, даром что домовушка гонял ее по заоблачным высям всю ночь», — это она так шутила злоехидно сама над собой…), она сказала, что лучше начнет сшивать лоскутки, приготовленные для одеяла и со вчерашнего дня так и лежавшие на большом столе в гостиной.

Ирина, скрывая зевоту и сонно хлопая глазами, согласилась. Лидия не сомневалась, что удерживает ее в гостиной вовсе не желание работать иглой, а синие глаза некоего раненого гусара. Тем паче что оный гусар притащил из кабинета Гаврилы Иваныча гитару с пышным полосатым бантом (совершенно такой бант на совершенно такой же гитаре Лидия видела на какой-то картине Брюллова, только, вот беда, не могла вспомнить, как полотно называлось) и, умело ее настроив, принялся пощипывать струны.