Тавриз туманный - Мамед Ордубади

У Сардар-Рашида пересохло в горле. Он ничего не мог ответить. Наконец, после долгой паузы он еле выдавил:

- Господин мой, разве этого мало?.. По-моему, вполне достаточно.

- Что ж, все зависит теперь от вашего превосходительства. В зависимости от вашего дальнейшего поведения я смогу решить - рассказывать обо все этом консулу или нет.

- Я готов выполнить все, что вы потребуете, мой господин, ни в чем вам не откажу. Я беспрекословно выполню все ваши требования, только сохраните все в тайне.

- Меня интересуют ваши взаимоотношения с правительствами России, Германии и Ирана. Учтите, пока ваше превосходительство не посвятит меня во все эти тайны, едва ли" смогу защитить вас. Прежде всего расскажите мне о ваших сделках с германским консулом. О чем вы вели с ним переговоры и чем они кончились? Какие услуги вы оказывал" Германии?

- Я взял у немцев сто тысяч туманов.

- Кто был посредником?

- Эту сумму я получил через бывшего секретаря германского консульства шах-заде Абульфат-Мирзу.

- За что дали вам эти деньги?

- Я должен был привлечь население на сторону немцев, поддерживать и возбуждать ненависть к России, при удобном случае уничтожать русских подданных.

- Что еще?

- Арестовывать иранцев сторонников России и противников германо-турецкого союза, передавать их в руки Хелми-бека.

Он замолчал. По документам, которые в результате обысков оказались в наших руках, я знал еще о многих обязательствах, данных им немцам. Но мне важно было установить, насколько откровенным он решил быть со мной. Поэтому я спросил:

- Еще какие обещания давали вы? Что еще делали в пользу Германии?

- Может быть, еще что-нибудь, не помню.

- Говорите, говорите, скрывать теперь нет смысла. Стесняться и остерегаться меня вам тоже не расчет. Все ваши документы захватил Хелми-бек, а я и так многое знаю. Сейчас все зависит от вашей искренности.

Сардар-Рашид то краснел, то бледнел. От волнения у него на лбу выступили крупные бисеринки пота. Видимо, он и боялся, и стеснялся рассказывать о своих гнусных делах.

Я начал задавать ему наводящие вопросы:

- Известно ли было вам, зачем Гаджи-Самед-хан возвращается из Тифлиса в Тавриз?

- Конечно, я знал это. Сам консул вызвал меня к себе и объяснил, что возвращение Гаджи-Самед-хана не имеет никакого отношения ко мне и к должности, занимаемой мной. Его приезд в Тавриз был вызван военными соображениями.

- Если это так, чем же вы объясните, что, едва услышав о возвращении Гаджи-Самед-хана, вы покинули Тавриз?

- Чтобы показать себя преданным иранскому правительству, я должен был поступить именно так.

- Вы получили согласие царского консула на это?

- Он сам дал мне подробную инструкцию. С другой стороны, мой отъезд из Тавриза мог вызвать беспорядки в городе, а это соответствовало моим обещаниям, данным германскому правительству. Бесчинства и беспорядки могли породить недовольство населения по отношению к России, подорвать ее престиж, повредить ее интересам. Возможно, коренные тавризцы стали бы нападать на русских. А это было бы на руку немцам.

- Но вам не удалось добиться этого?

- Революционеры поняли наш маневр. Они призвали народ к спокойствию, и народ послушал их.

- Теперь скажите откровенно, что вы думали делать с революционерами? Среди документов, которые изъяли у вас, были какие-нибудь относящиеся к революционерам?

- Да, были!

- Какие? О чем в них говорилось?

- Я составил два списка. В одном из них перечислялись революционеры, проживающие за рубежом, эмигранты, во втором значились революционеры, живущие в Тавризе. С эмигрантами мы рассчитывали разделаться с помощью царских агентов за границей, а местных должны были захватить и передать в руки консула для высылки в Россию.

- Передали ли вы кому-нибудь эти списки?

- Нет. Не успел. В них не хватало еще несколько имен.

Сардар-Рашид подробно разъяснил назначение всех документов, находящихся в наших руках. Мне все было ясно, и я перестал задавать ему вопросы. Он сидел передо мной, как пленник перед покорившим его воином. Он был явно, не в своей тарелке, тревожно глядя расширенными от страха глазами прямо мне в лицо, ждал моего решения. Я зажег спичку и поднес ему. Он жадно затянулся.

- Да, ваша деятельность в Тавризе была сложна и многогранна, неторопливо заговорил я. - Защищать вас будет неимоверно трудно, все же я обещаю вам это, но при одном условии...

- Я согласен на все условия.

- Вы должны дать письменное обязательство.

- Хорошо.

Я положил перед ним чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернила и подал ему. Он безропотно написал все, что я продиктовал. Я нажал кнопку. На звонок вошла Нина. Она подошла к Сардар-Рашиду, пожала ему руку и по-азербайджански приветствовала его.

- Добро пожаловать ваше превосходительство. Почему вы такой редкий гость у нас? Приходите чаще. Когда я вижу вас, я вспоминаю дорогую сестру Ираиду. Я по-прежнему считаю вас родственником.

Сардар-Рашид оторопел. Он не ожидал, что Нина так свободно говорит по-азербайджански.

- Молодец, Нина-ханум, - похвалил он. - Никогда не думал, что вы так хорошо овладели нашим языком, вы говорите, как настоящая иранская ханум, а Ифтихаруссолтан, как ни старалась, не могла выговорить: "Признаю тебя, отче наш". Я с самого начала понял, что она не склонна была принять мусульманство...

Нина засмеялась.

- И я, кстати не могу произнести это.

- Почему, Нина-ханум?

- Да ведь эти слова говорятся по-арабски. Наверное, надо выйти замуж за араба, чтобы научиться его языку.

И я, и Сардар-Рашид улыбнулись. Нина поднялась с места.

- Простите меня, но мне надо позаботиться об обеде. Сегодня по случаю прихода его превосходительства я готовлю сама.

Когда Нина вышла, Сардар-Рашид едва слышно прошептал:

- Среди вещей, которые у меня отобрали, была и фотокарточка Ираиды.

НА ГРАНИ САМОУБИЙСТВА

Все эти дни я ничего не знал о мисс Ганне. Она не могла уехать с отрядом Хелми-бека. В последнее наше свидание она говорила: "Лучше остаться в Тавризе и быть уничтоженной, чем уехать с турками".

Возвращаясь из Шешгилана и проходя мимо ее дома в тот день, когда авангард русских вошел в город, я невольно подумал о ней. Где она? Я подошел к крыльцу и уже хотел постучать, как вдруг дверь распахнулась и навстречу мне выбежал слуга Ганны Кичик-Табризли-оглы. У него был встревоженный вид, глаза широко раскрылись от ужаса.

- Помогите! Помогите! - бросился он ко мне.

- В чем дело? Что случилось?

Но он не отвечал ни слова и тащил меня в дом. Едва я переступил порог, я понял, что здесь произошло нечто ужасное. В такой момент, когда в городе царит хаос, могло случиться все, что угодно. Последние дни в Тавризе было неспокойно. Турки ушли, а полицейских почти не было видно. Воры и грабители переодевались в форму турецких аскеров, средь бела дня врывались в дома, требовали денег и ценностей. Нашим людям удалось задержать до двадцати негодяев.

Такие мысли, одна страшней другой, пронеслись у меня в голове, пока я поднимался по лестнице. Откуда-то из глубины дома доносились приглушенные стоны. Когда я вышел на балкон, крики стали громче.

- Пусти меня! Пусти! Пощади меня, пусти, умоляю!

Я решил, что к Ганне ворвался вор. Выхватив из кармана револьвер, я побежал в ее комнату. На пороге я остановился, пораженный представившейся моим глазам картиной. Ганна с распущенными волосами и револьвером в руках отчаянно боролась посреди комнаты со своей старой служанкой.

- Оставь меня, отойди! - неистово кричала Ганна, а та со слезами в голосе уговаривала ее:

- Барышня, миленькая, пощади свою мать, она ждет тебя домой! - твердила старуха, не отпуская ее руки.

Я положил револьвер в карман и поспешил к ней на помощь.

- Мисс Ганна! Отдайте мне револьвер!

Как только девушка услышала мой голос, она умолкла. Старушка сразу отпустила ее. Мисс Ганна, подняв револьвер вверх, бросилась ко мне. Старая служанка заплакала:

- Умоляю, удержите ее! Она убьет и себя и вас!

Я крепко сжал руку Ганны у запястья, и она выронила револьвер. Не отпуская ее, я поднял револьвер и положил к себе в карман. Девушка потеряла сознание. Я уложил её на диван и обернулся к совершенно обессилевшей служанке. На ней лица не было от страха.

- Подите отдохните.

Она ушла. Я попросил слугу принести мне воды. Смочив платок, я положил его Ганне на голову. Сердце ее немного успокоилось, но глаз она не открывала. Прошло около часу. Я сидел возле Ганны и гладил ее по голове. Наконец, она открыла глаза. Увидев, что голова ее покоится на моей груди, она горько заплакала.

- Почему ты не дал мне умереть? Зачем ты спас меня? Подумай, есть ли смысл мне жить, когда я морально уничтожена. Я опозорила себя перед честными людьми. Мне нет места в мире. Меня ждет сырая земля. Моя совесть, честь, знания, любовь - все погибло. Я покрыла себя позором.