Ковен озера Шамплейн - Анастасия Гор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весело было, но недолго – как несколько кругов на карусели, сопровождаемые легкой дурнотой. Все, что я видела в кромешной темноте, – это узоры спилов на внутренней части ствола, мелькающее белое одеяние и красные перья, летящие мне в лицо. За собственным смехом я не слышала крик Коула, звучащий отнюдь не так радостно, как я ожидала. Мы летели несколько минут, пока я не увидела впереди проблески света и вдруг не покатилась по земле.
– Вау, – выдохнула я, пошатываясь, пока тошнота не улеглась и я не нашла сил подняться.
От яркого света болели глаза: я выставила козырьком расцарапанную руку и попыталась оглядеться. Позади что-то глухо упало и застонало. Коула не спасла даже охотничья выносливость: он смог встать на ноги лишь с третьей попытки, но снова упал, поэтому понадобилась четвертая. Я подала ему руку и, стряхнув с его кудрей песок, проверила, целы ли наши конечности.
– Обратно я, пожалуй, пойду пешком, – выдавил зеленоватый Коул. – Где мы вообще?
– В Завтрашнем дне! – Тонкий голосок пробился сквозь духоту и жар, которых не должно было быть ночью в пустыне, как и такого ослепительного света.
Гён стояла на краю холма, явно привыкшая к таким путешествиям: ее даже не качало из стороны в сторону, как нас с Коулом, неуклюже подошедших к ней в обнимку. Перьев в ее чернильных волосах заметно поубавилось, а вот зубов… Зубов стало больше: я увидела, что они шли в два ряда, когда она улыбнулась, и Коул часто-часто заморгал, пытаясь отличить горячку от действительности. Но нет, ему не показалось – я тоже это видела. А еще черные прямые рожки, торчащие из копны ее волос, и заостренные кончики ушей. Что же она такое, если не ведьма? Если даже Коул не смог разглядеть ее истинную суть?
– Мы живем среди городов-призраков и брошенных рудников, защищаемые ими со всех сторон, – поведала Гён, повернувшись лицом к шумной деревне у подножия скал, до которых я так и не добралась в своих видениях. – Нас здесь много, сотни две или даже три, если Каноба уже родила… Отсюда можно спуститься к реке, а если пойти вон там, – она указала пальцем на крутой овраг, с которого сыпались мелкие камешки, – окажетесь в лесу. Будьте осторожны! Местные духи не любят чужеземцев. Сегодня, правда, они добрые, ведь праздник как-никак. Такое пиршество будет, столько яств и лакомств! Вы быстро привыкнете. Я даже знаю, в какой домик Ворожея поселит вас. Он как раз для влюбленных! В нем Каноба и понесла в шестой раз. – Гён захихикала, прижав к губам сжатый кулачок, и вдруг бросилась наутек в противоположную от деревни сторону, к оврагу и лесу. – Увидите мельницу – ступайте прямо! Там будет шатер, где вас и ждет Ворожея.
– А ты куда? – окликнула девочку я, пока она перепрыгивала с уступа на уступ, танцуя над обрывом.
– На охоту! – крикнула Гён, прыгая вниз и скрываясь за шатким нагромождением валунов. – Я жуть как проголодалась!
Мы с Коулом остались стоять на краю холма в полном одиночестве, переглядываясь.
– И что нам делать? – спросил он, ничего не понимая так же, как и я.
– Не знаю, но это… Это потрясающе!
Он проследил за моим взглядом и наконец осмотрелся тоже. Вопреки тому, что мы вошли в древо, когда на небе округлялась ночь, здесь стоял полдень. Солнце светило так ярко, что даже облака не решались подступаться к нему. За нашими спинами рос можжевельник, точь-в-точь такой же, как у шоссе, только противоположный ему во всем, вплоть до расположения гроздей и зазубрин на коре. Несмотря на то что земля под ногами была выжженной и расколотой, как скорлупа грецкого ореха, она плодоносила: вокруг цвела полынь, а пшеница и сливовые деревья уживались по соседству с юккой, кактусы – с дикими тыквами и помидорными грядками. Листва и благоухающие цветы контрастировали с жухлой травой и однотонными скалами. Вся долина была облагорожена, украшена и засажена растениями, но сама деревня… Она не шла ни в какое сравнение с этим.
Я подползла ближе к краю, чтобы разглядеть: поселение – хитросплетение узких улочек с канавками и торговыми шатрами. Здесь и яблоку было негде упасть: домики стояли так плотно, что почти залезали друг на друга, а между ними шныряли разноцветные пятна – люди в пестрых одеждах. Кто-то нес на плечах коромысло с ведрами в кухню, откуда валил столб черного дыма. Дети повизгивали, играя с шелковыми лентами на удивительном цветочном лугу; мычали коровы, и доносилось ржание лошадей. А в воздухе стоял удивительный аромат специй, календулы и отварного риса. Это был уклад жизни ведьм прошлых поколений, смешение культур и абсолютная гармония: несмотря на шум и многолюдство, здесь стоял истинный покой. Каждый, увлеченный своим делом, чувствовал себя в гармонии с собой, и с лиц встречных не сходила приветливая улыбка, когда мы с Коулом спустились с холма, осмелившись показаться.
Каждый, кого мы встречали, махал нам рукой или кланялся, но вскоре поспешно возвращался к делам. Между собой они говорили на языке, который я знала лишь по своему гримуару, – древневаллийском, языке первозданного колдовства. Я внимательно осматривала одноэтажные хижины с резными наличниками: старые, но крепкие и надежные, с массивными перекладинами из цельного дерева и крышей из плетеного хвороста. У многих не было дверей – вместо них развевались полупрозрачные занавески из тюля, а под крыльцом пели музыкальные подвески из связанных косточек игуан и сверкающих минералов.
На ступеньках одного из домов сидел мальчик с копной тонких косичек на голове, затянутых медными бусинами. Он играл с деревянными фигурками животных, вручную выточенных из орешника и разукрашенных смородиновым соком. Фигурки двигались сами собой, прыгая через его колени туда и обратно. Мальчик заливисто смеялся, но замолчал, стоило Коулу приблизиться. Фигурки застыли, безжизненно завалившись набок. Маленький колдун оглядел странствующего охотника с недоверчивым прищуром и, будто разглядев что-то, расслабился, протягивая ему резного оленя.
– Красивый, – заторможенно улыбнулся Коул, покрутив его в руках и аккуратно поставив на место.
Пожилая женщина с длинными седыми волосами, убранными под тюрбан, что-то пробормотала. Она сидела на пороге дома и, видимо, следила за мальчиком. Ее глаза были закрыты красной повязкой, а сама
