Шайтан-звезда - Далия Трускиновская

– А куда же денусь я сам?! – возмутился джинн. – Я вижу, ты решил, что я попросту превратился в коня! А это не так! Если бы я всего лишь превратился в него – как ты полагаешь, разве я бродил бы у подножия этих скал? Да я немедленно изменил бы свой облик, и взлетел бы ввысь, и закричал криком, от которого улетают души, и поднял этот проклятый замок, и перевернул его вверх дном, и вытряс оттуда всех его обитателей!

– Потише, потише, о Маймун ибн Дамдам! – попытался урезонить его гуль, потому что конь, ставший обиталищем джинна, мотнул головой, и перекинул через нее вперед свой повод, лежавший на луке седла, и подпрыгнул, и, будучи в воздухе, ударил в сторону задними ногами, и опустился, и повалился набок, и его передние копыта едва не задели по лицу Хайсагура, который от неожиданности не догадался выпустить из рук этот самый повод. А пока он все это вытворял, в ушах гуля звучали его слова.

Хайсагур бросился всем своим тяжелым телом на конскую голову, и прижал ее к земле, и лежал на ней, пока Маймун ибн Дамдам, безуспешно попытавшись достать его зубами, не опомнился.

Хайсагур лежал на его голове и шее молча.

– Ради Аллаха, отпусти меня, – несколько угомонившись, сказал Маймун ибн Дамдам. – Пойми сам, каково творению Аллаха, изначально наделенному силой, ощущать ее отсутствие!

– Я отпустил тебя, – проворчал Хайсагур, откатываясь в сторону, чтобы конь мог встать. – Но если ты вытворишь еще что-нибудь, то лучники поймут, что с тобой дело нечисто, и начнут приглядываться, и обнаружат меня.

Джинн промолчал.

– А какой для тебя прок в том, что твой дух в моем теле окажется в лагере осаждающих, в то время как твое собственное тело будет лежать здесь беззащитным, о Хайсагур? – осведомился он наконец.

– Я выйду из твоего тела и войду в человеческое, а там уж я смогу что-то предпринять, о Маймун ибн Дамдам, и твоя помощь мне потребуется всего лишь на час или два – пока я не найду кого-нибудь из людей Джейран.

– Ты имеешь в виду этих свирепых мальчиков, которые верят срамно сказать в кого? – конь вздохнул. – И зачем только Аллаху потребовалось, чтобы мой безумный дядюшка отнес ее к озерным арабам и чтобы она их возглавила? Ты не поверишь, о Хайсагур, но они собрались под ее водительством завоевать все земли правоверных, в то время как их число едва достигает трех десятков! А сами они даже не знают грамоты!

– Джейран ее тоже не знает.

– А потом, когда ты вернешься в свое тело, как ты станешь отсюда выбираться, о друг Аллаха?

Хайсагур пожал плечами.

– Скорее всего, я пойду в Пестрый замок, чтобы выйти оттуда вместе с Джейран и ее людьми, – сказал он. – Впрочем, пусть будет, как решит Аллах.

– А как именно ты входишь в чужую плоть? Это не болезненно для той плоти?

– Пока никто не жаловался, – усмехнулся гуль. – А Аллах лучше знает. Если ты действительно пришел сюда, чтобы помочь Джейран, то давай попытаемся.

– Во имя Аллаха… – неуверенно произнес джинн. – Воистину, каждое дело нужно начинать с имени Аллаха, даже если дело непотребное… Надо будет потом спросить у имамов и факихов, не грех ли это – впускать чужой дух в свою плоть.

– Я никогда об этом не задумывался, – сказал Хайсагур и за повод притянул к себе конскую морду. Конь задрожал, но не шелохнулся.

И Хайсагур вошел в его плоть, и в полной мере ощутил себя конем, и постучал оземь сперва одним, потом другим передним копытом, и приподнял поочередно обе задние ноги.

Тело слушалось.

– Привет, простор и уют тебе! – вдруг услышал он, но на сей раз голос Маймуна ибн Дамдама звучал не в голове между ушами, а скорее в животе. – Как ты расположился здесь и не терпишь ли в чем нужды?

Хайсагур хотел было ответить, что копыта для него куда приятнее кожаных туфель, сапог и даже сандалий, но с изумлением услышал конское ржание.

Он утратил, вселившись в тело аль-Яхмума, дар речи и ничего не приобрел взамен.

– Ради Аллаха, отзовись, о гуль! – забеспокоился Маймун ибн Дамдам. – Ты воистину в конском теле или где-то еще? И что нам делать с твоей собственной плотью?

Хайсагур вздохнул – и это было шумным конским вздохом.

Прямо под копытами лежало мохнатое тело гуля – и Хайсагур не имел возможности спрятать его!

Он мог вернуться в свою плоть – но что бы изменилось от этого? Туда, где находились подходящие укрытия для бесчувственного тела, конь не взобрался бы – Хайсагур, взглянув на горные уступы, явственно понял это. Аль-Яхмум не был приучен лазить по горам, хотя Хайсагур знал, что есть на свете лошади, способные бесстрашно пройти над пропастью.

А если конь не взберется туда, откуда Хайсагур, спрятавшись, может войти в него, то и думать об этом не стоит.

Поручив свое тело Аллаху, Хайсагур решительно развернулся крупом к горам и быстро зашагал прочь.

– Что ты делаешь, о бесноватый гуль? – возмутился джинн. – Разве это поступь коней? Дай мне распоряжаться его ногами, раз уж ты не умеешь этого!

Хайсагур, обрадовавшись, встал и простоял довольно долго.

– Я ничего не могу поделать с ними, о враг Аллаха! – сообщил наконец джинн. – Я заключен теперь в этом теле, словно в темнице! Горе мне, я утратил власть над конем!

Хайсагур захотел его утешить, но слова, которые годились для этого, так при нем и остались. Гулю нечем было произнести их.

Под жалобы и причитания Маймуна ибн Дамдама он кое-как освоился с четырьмя конскими ногами и, передвигаясь то рысью, то иноходью, удалился прочь от гор, и принюхался, и уловил запах дыма от костра…

Двое мальчиков, которых Хайсагур, разумеется, не знал поименно, пекли в золе вчерашний савик.

Это были те, кого оставили охранять лагерь в заброшенной деревне, но они почему-то покинули ее.

Поблизости щипали убогую серую траву кони, привязанные к воткнутым в землю на манер бедуинских копий острогам. Но если самхарское копье, прямое, гибкое и смуглое, могло войти тупым концом в землю и удерживалось там основательно, то большие и толстые остроги торчали кое-как.

– Клянусь собаками! – воскликнул один из них. – Я же говорил, что он вернется! И нам не придется сгорать от стыда перед звездой за то, что мы упустили его!

– Он заскучал без нашей звезды, но не нашел ее, – добавил другой. – Кто бы мог подумать, что лошади так привязываются к людям?

– Он сразу избрал звезду и дался в руки только ей, разве ты не помнишь? – первый мальчик встал и направился к аль-Яхмуму, желая взять его за повод и привязать к остроге.

Хайсагур встал напротив мальчика и уставился ему в глаза.

Гуль сделал все, что делал обычно для перехода в иную плоть, но мальчик стоял перед ним, и он видел мальчика глазами коня, а не коня – глазами мальчика…