Поле мечей. Боги войны - Конн Иггульден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Птолемей посмотрел ему в глаза и увидел, что Юлий говорит правду. Он попытался замахнуться, однако гладий был слишком тяжел для детской руки.
– Хочешь научиться? – спросил Юлий.
Лицо фараона просветлело, но через миг приняло выражение угрюмого недоверия. Он неловко вывернул гладий, отдавая его Юлию рукоятью вперед.
– Не прикидывайся другом, римлянин. Я для тебя всего лишь ценная вещь, которую можно обменять на что-то нужное. Ты мой враг, и я этого не забуду. – Птолемей на секунду остановился и сжал один кулак. – Когда я стану мужчиной, я припомню тебе, римлянин, как ты держал меня в заточении. Я приду за тобой, и мое войско будет числом словно саранча. Твои кости раздробят молотом, а кожу снимут и сожгут. Тогда узнаешь меня!
Юлия забавлял свирепый взгляд мальчика.
– Только сначала подрасти.
Он поднялся на ноги. Казалось, пленник вот-вот бросится на него, но фараон в бессильной ярости повернулся спиной. Юлий легким шагом вышел навстречу дню.
Панек прибыл на рассвете с целой толпой придворных. Они приблизились к стражникам, стоящим в саду, и их подвергли тщательному обыску. Затем троих самых главных пропустили во дворец.
Юлий принял их стоя. Холодные глаза Панека по-прежнему излучали сильнейшую неприязнь. Но теперь фараон в руках римлян, и Юлия это не волновало.
Он указал гостям на каменную подставку, а сам сел на удобную кушетку, наслаждаясь их замешательством. В комнате находилось пять воинов Десятого, а за спинами придворных стоял Октавиан, и вельможи нервничали.
Кожа Панека блестела то ли от пота, то ли от благовонных масел. Сегодня он не накрасил веки, и это говорило о многом. С ненакрашенным лицом советник смотрелся куда приличнее.
– Совершив такое преступление, ты не останешься в живых, – заявил Панек, выдавливая фразы, будто не мог вынести мысли о том, что нужно говорить вежливо. – Если жители города узнают о похищении фараона, я не смогу их остановить. Ты меня понимаешь? У тебя осталось несколько часов, а когда новость разлетится, они придут и истребят тебя.
– Такие вояки мне не страшны, – ответил Цезарь как бы между прочим.
Он приказал подать себе вина и стал потихоньку его потягивать.
Глаза Панека сузились от гнева.
– Тогда скажи, чего ты хочешь за фараона? Ведь ты чего-то хочешь?
Придворный даже не скрывал своего гнева. Дипломат из него был скверный. Если бы речь действительно шла о золоте, Юлий потребовал бы как можно больше – за то, что с ним говорят в таком тоне.
– Для начала – свободного передвижения по городу, – объявил он. – И не на семь дней, а на сколько я пожелаю. Я намерен посмотреть библиотеку и усыпальницу Александра. И дай кого-нибудь, кто покажет город моим офицерам.
Панек растерянно захлопал ресницами:
– Тебя растерзает толпа, консул. Стоит тебе покинуть эти стены.
– Прискорбно, – хмуро ответил Юлий. – Второе условие: пусть покинут страну все советники фараона. Корабли у меня есть, они доставят вас на Кипр или Сардинию – подальше от здешних волнений. Вам пора на отдых, и я готов дать вам немного золота, чтобы вы могли устроиться получше.
Все три египтянина окаменели. У Панека во взоре появился недобрый блеск.
– Ты потешаешься надо мной, консул, в моем собственном городе. Неужели думаешь, я все стерплю? Войско уже собрано. Город полон солдат, которые в бешенстве от того, что ты совершил. Если не вернешь фараона, они утопят в крови твое жалкое воинство. Поверь мне, я не лгу.
– Во время штурма дворца мальчик может погибнуть, – предостерег Юлий. – Подняв меч, вы убьете фараона. Надеюсь, вы сделаете все, чтобы не допустить столкновения.
– Ты не сможешь вечно удерживать Птолемея, – возразил Панек. – На сколько тебе хватит припасов? А воды?
– У нас достаточно припасов, – сказал Юлий, пожимая плечами. – Возможно, ты и прав. Не нужно нам угрожать друг другу. Лучше скажи мне, дорого ли ты ценишь его жизнь. Что ты готов отдать мне за фараона?
Гости посовещались друг с другом на своем языке, и через несколько мгновений Панек, стараясь сдерживать злобу, заговорил снова:
– Мы можем заключить договор о торговле. Я устрою так, что ваши торговцы первыми будут получать наши самые лучшие товары.
– Хорошо, – похвалил Юлий, дав знак, чтобы гостям принесли вина. – Продолжим.
Чтобы достичь окончательного соглашения, потребовалось тридцать дней переговоров и ожесточенных дискуссий. Ни Юлий, ни Панек не посещали этих собраний, предоставив своим подчиненным выдвигать предложения и возражения. Без Клеопатры ничего бы не получилось. Она отлично знала, когда придворным можно уступить, а когда нужно стоять на своем.
Она тоже не присутствовала на переговорах, проводя почти все время с братом, которому позволили передвигаться по дворцу. Удивительно было видеть эту пару, гуляющую по залам и увлеченную какой-нибудь беседой. Еще больше удивляли Юлия их отношения. Клеопатра – старшая сестра этого мальчика и одновременно супруга – взрослая женщина, привыкшая к дворцовым интригам. Фараон прислушивался к ней, как ни к кому другому, и вспышки ярости у него больше не повторялись.
По ночам царица рассказывала Юлию о своем брате. Фараон ненавидит жизнь в душном дворце. Любое приказание фараона должен непременно одобрить Панек. Птолемей не скрывал своей ненависти к советнику. В каком-то смысле до похищения мальчик пользовался гораздо меньшей свободой. Панек был голосом фараона, и войско повиновалось любому слову вельможи.
– Но во имя богов, ведь твой брат – царь! – воскликнул однажды Юлий, когда Клеопатра рассказывала ему о брате. – Почему бы ему просто не приказать, чтобы Панека взяли и отстегали?
– Птолемей еще ребенок и совсем не знает жизни. Панек его запугал, – сказала она. – Я-то не боюсь этого человека. Правда, я проглядела, как советник рвется к власти. – Клеопатра впилась пальцами в постель. – Год назад он явился ко мне и принес приказ фараона – удалиться от двора. Я знала, что это идет не от моего брата, но мне не дали с ним увидеться. Те, кто остался мне верен, последовали за мной. Женщины рвали на себе волосы и посыпали грудь пеплом. Поверь мне, Цезарь, Панек слишком умен, одинокому ребенку не по силам ему противостоять.
На тридцатый день Юлию принесли свиток с договором, и он послал за Птолемеем, чтобы тот поставил свою подпись. Клеопатра тоже пришла, и Панек, увидав ее, даже зашатался.
– Моя повелительница, – едва выговорил советник, падая на колени и касаясь головой пола.
Остальные придворные последовали его примеру, и царица улыбнулась:
– Поднимись, Панек, и доведи до конца то, что начал. Благодаря тебе Египет и Рим связаны
