Дюна - Фрэнк Херберт

— Миледи, — в голосе врача звучал упрек. — Вы ведь знаете, как опасно принимать слишком много меланжа. Могу только предположить, что кто-то дал его вам без…

— Вы сумасшедший! — прохрипела она. — Хотите лишить меня видения? Я знала, на что шла. — Она приложила руку к горлу. — Уходите отсюда! Немедленно!

Врач выплыл из поля ее зрения со словами:

— Я сообщу вашему брату.

Она позволила ему уйти, перенеся все свое видение на гхолу. Теперь оно лежало ясно в ее сознании. Она чувствовала, как движется гхола во Времени. Теперь это больше не была загадочная фигура.

«Он — посланное мне испытание, — подумала Алия. — В нем опасность и спасение».

И она вздрогнула, зная, что имела видение, которое было и у ее брата. Непрошеные слезы жгли ей глаза. Она резко повернула голову. Никаких слез! Они расходуют влагу и, что еще хуже, искажают поток видения. Пола нужно остановить! Один раз, только один раз она пересекла Время там, где проходил он. Напряжение и изменчивость больше не позволят этого. Нить Времени проходит сквозь ее брата, как луч света через миг времени. Он стоит в фокусе и знает это. Он собрал все линии и не позволит им ускользнуть или измениться.

— Почему? — пробормотала она. — Из ненависти? Он ударил Время, потому что оно причинило ему боль? Или… что?

Хейту показалось, что он слышит свое имя.

— Миледи?

— Если бы я могла выжечь это в себе! — воскликнула Алия. — Я не хочу отличаться от других.

— Успокойтесь, Алия, — бормотал он. — Вам нужно уснуть.

— Я хочу уметь смеяться, — прошептала она. Слезы катились по ее щекам. — Но я сестра императора, которому поклоняются, как Богу. Люди боятся меня. Я не хочу, чтобы меня боялись!

Он вытер слезы с ее лица.

— Я не хочу быть частью истории, — шептала она. — Я хочу быть любимой… и любить.

— Вы любимы.

— Ах, верный, верный Дункан…

— Пожалуйста, не зовите меня так.

— Но это так. А верность — редкий товар. Ее можно продать, но купить нельзя.

— Мне не нравится ваш цинизм.

— Будь проклята твоя логика! Это — правда!

— Спите!

— Ты любишь меня, Дункан?

— Да.

— Может, это ложь, в которую легче поверить, чем в правду? — спросила она. — Почему я боюсь верить тебе?

— Вы боитесь моих отличий, как и своих.

— Будь мужчиной, а не ментатом!

— Я и ментат и мужчина.

— Ты сделаешь меня своей женщиной?

— Я сделаю то, чего потребует любовь.

— И верность?

— И верность.

— Вот этим ты и опасен, — сказала она.

Ее слова обеспокоили его. Ни следа этого беспокойства не отразилось на его лице, ни одна мышца не дрогнула, но она знала. Это беспокойство было в видении. Она чувствовала, что утратила часть видения, но кое-что из будущего помнила.

— Дункан, не давай мне уходить, — прошептала она.

— Спите. Не боритесь со сном.

— Я должна… должна. Он наживка в собственной ловушке. Он слуга силы и ужаса. Насилие… обожествление — это тюрьма, в которую он заключен. Он потеряет все. Его разорвут на части.

— Вы говорите о Поле?

— Его увлекают к пропасти, — хрипела она, изгибая шею. — Слишком велика тяжесть, слишком много горя. Его уводят от его любви. — Она опустилась на кровать. — Создают вселенную, где он не позволит себе жить.

— Кто это делает?

— Он сам! Ты такой прочный… Он — лишь часть рисунка. И слишком поздно… слишком поздно… слишком поздно…

Говоря это, она чувствовала, как сознание опускается слой за слоем. Тело и мозг разделились и слились в вихре прошлых видений… движущихся, сменяющих друг друга… Она чувствовала биение сердца зародыша, ребенка будущего. Меланж все еще владел ею, заставляя плыть по Времени. Она знала, что видит жизнь еще не зачатого ребенка. Но одно она знала точно: этому ребенку уготовано то же самое пробуждение, что и ей самой. Он будет сознательным, мыслящим существом еще до рождения.

Существуют пределы силам, которые можно применить без риска самоуничтожения. Знание этих пределов — истинное искусство управления. Неправильное использование силы — смертный грех. Закон не может быть обращен против мучеников, которых он создает. Нельзя угрожать индивиду и избежать последствий.

Чани смотрела на утреннюю пустыню с утеса у сьетча Табр. На ней не было стилсьюта, и от этого она чувствовала себя беззащитной перед пустыней. Вход в сьетч находился над ее головой, чуть позади.

Пустыня… Она чувствовала, что пустыня всюду следует за ней. Возвращение к пустыне не было возвращением домой. Просто она повернулась, чтобы увидеть то, что всегда было с ней.

Болезненная судорога прошла по ее животу. Роды уже скоро. Она преодолевала боль, оставаясь наедине с пустыней.

Дремотная неподвижность охватила землю. Тени лежали на дюнах и на террасах Защитной стены. Солнечный свет бил ей в глаза. Бледный ландшафт протянулся под голубым светом. Сцена соответствовала ее скептическому мрачному настроению, которое мучило ее с тех пор, как она узнала о слепоте Пола.

«Почему мы здесь?» — удивлялась она. Это не хайра, путешествие поиска. Пол ничего не искал здесь, кроме разве места для ее родов. Он собрал странную компанию для путешествия — Биджаз, тлелакский карлик; гхола Хейт, некогда Дункан Айдахо; Адрик, рулевой Союза; Гайус Хэлен Моахим, Преподобная мать Бене Гессерит, которую Пол терпеть не может; Лачма, странная дочь Отхейма, которая всюду передвигается под неусыпной охраной, наиб Стилгар, ее дядя, и его любимая жена Хара; Ирулэн, Алия…

Звуки ветра в круглых скалах аккомпанировали ее мыслям. Пустынный день занялся.

— Почему такой странный выбор сопровождающих? — спросила она.

— Мы забыли, — ответил на ее вопрос Пол, — что слово «компания» означает путешественников. Мы и есть такая компания.

— Но какова их ценность?

— Вот! — сказал он, обратив к ней пугающие пустые глазницы. — Мы утратили простой смысл жизни. Если ее нельзя запечатлеть, побить, прогнать, мы ее не ценим.

Задетая, она сказала:

— Я это и имела в виду.

— Ну, дорогая, — сказал он шутливо, — мы так богаты деньгами и бедны жизнью. Я злой, упрямый, глупый…

— Нет!

— Это правда. Но руки мои посинели от времени. Я иногда думаю… что мы пытаемся изобрести жизнь, не сознавая, что она уже изобретена.

И он коснулся ее живота, чтобы ощутить таящуюся там новую жизнь.

Вспомнив это, она положила обе руки на живот и вздрогнула, пожалев, что попросила Пола привезти ее сюда.