Наследие. Трилогия (ЛП) - Нора Кейта Джемисин

Я застонал и поднял руки к голове, путаясь пальцами в некстати разросшихся волосах.

– Не знаю, Шахар. Что-то мне сейчас плохо думается. Как-то сразу все навалилось…

Она вздохнула. Я ощутил, как она приблизилась и встала рядом возле окна. От нее так и веяло напряженной работой мысли.

– Сегодня можешь переночевать в комнате Деки, – сказала она наконец. – Утром я переговорю с мамой.

Я пребывал в таком ошарашенном состоянии, что ее слова обеспокоили меня гораздо меньше, чем следовало бы.

– Отлично, – сказал я. – Как скажешь. Постараюсь не разбудить его, пока буду шататься из угла в угол и сопли размазывать.

Она некоторое время молчала. Я и внимания на это не обратил, но, когда она заговорила, в голосе прозвучала обида.

– Деки здесь нет. Ты там будешь один.

Я повернулся к ней, хмуря брови:

– А где же он? – И до меня тотчас дошло: это же Арамери. – Он умер?

– Нет. – Она не посмотрела на меня и даже не переменилась в лице, но в голосе зазвенело презрение, вызванное моим предположением. – Он в «Литарии». Учится на писца.

Мои брови поползли вверх.

– Я и не знал, что он хотел стать писцом.

– А он и не хотел.

Я наконец-то понял. Да уж, действительно: Арамери. Когда возможных наследников оказывалось более одного, их вовсе незачем было стравливать в битве насмерть. Правительница вполне могла оставить в живых обоих, всего-навсего поставив одного в заведомо подчиненное положение.

– Стало быть, его прочат стать при тебе первым писцом.

Она пожала плечами:

– Если он преуспеет, а за это никто поручиться не может. Пусть сперва подтвердит свои умения, когда вернется. Если вернется.

Я начал понимать, что здесь все совсем непросто. Во мне шевельнулось любопытство, заставившее на некоторое время забыть о собственных бедах. Я повернулся к ней.

– Обучение искусству писцов длится годы, – сказал я. – Обычно от десяти до пятнадцати лет.

Она подняла взгляд, и выражение ее глаз заставило меня поежиться.

– Именно. Вот Дека и учился последние восемь лет.

О нет.

– Восемь лет назад…

– Восемь лет назад, – все так же сухо и резковато продолжила она, – ты, я и Дека приняли обет дружбы. Сразу после этого ты выдал магическую вспышку такой мощи, что она разнесла Лестницу в никуда и порядочный кусок нижней части дворца. Сделав это, ты исчез неизвестно куда, оставив нас с Декой погребенными среди завалов, и сломанных костей у нас было больше, чем целых.

Я в ужасе уставился на нее. Она прищурилась, вглядываясь в мое лицо, и толика замешательства чуть пригасила ее гнев.

– Так ты ничего не знал?

– Не знал.

– Но как же вышло, что ты не знал?

Я тряхнул головой:

– Я ничего не помню с того момента, как мы втроем взялись за руки, Шахар. Но вы с Декой все же мудро поступили, попросив моей дружбы. Это раз и навсегда обезопасило вас от меня. А что там случилось, я действительно не понимаю.

Она медленно кивнула:

– Нас вытащили из-под обломков и подлатали. Стали как новенькие. Только мне пришлось рассказать о тебе маме. Она была вне себя из-за того, что мы скрыли от нее нечто столь важное. Опять же опасности подверглась жизнь наследника, и за это нужно было обязательно с кого-то спросить. – Она сложила на груди руки, ее плечи едва заметно напряглись. – Дека пострадал меньше, чем я. Наши чистокровные родственники принялись намекать, будто Дека – только Дека, не я! – верно, сделал нечто такое, что тебя разозлило. В заговоре с использованием божества в качестве орудия убийства его никто напрямую не обвинял, но…

Я прикрыл глаза, начиная в конце концов понимать, почему она проклинала мое имя. Сперва я похитил ее детскую невинность, а потом и ее брата. Она никогда больше не будет мне доверять…

– Мне очень жаль, – сказал я, чувствуя полную несостоятельность этих слов.

Она вновь пожала плечами:

– Ты ни в чем не виноват. Теперь я вижу: произошедшее было несчастной случайностью.

С этими словами она отвернулась и прошла к двери в смежную комнату, где когда-то помещался Декарта. Открыла ее и оглянулась, ожидая, пока я подойду.

Я, однако, задержался возле окна, читая знаки, ставшие гораздо более внятными. Ее лицо было холодным и бесстрастным, но мастерства в управлении его выражением она еще не достигла. В ней тлела ярость – пока еще скрытая, но отнюдь не погашенная. Она была терпелива. И сосредоточенна. Я мог бы подумать, что это хорошо, если бы уже не видел такое раньше.

– Ты не винишь меня, – проговорил я. – Хотя готов поспорить, что винила. До сегодняшней ночи. Но все еще винишь кого-то. Кто это?

Я полагал, что она отмолчится.

– Моя мать, – ответила она.

– Ты вроде говорила, что она была вынуждена отослать Деку?

Шахар покачала головой:

– Это не имеет значения. – Помолчав, она опустила взгляд. – Дека… С тех пор как он уехал, я ничего о нем не знаю. Он возвращает мои письма нераспечатанными.

Я говорил уже, что чувствовал себя ошарашенным? Так вот, мои чувства были изрядно притуплены, но даже в таком состоянии я ощущал живую болезненную рану в ее душе, в той части, что была посвящена брату-близнецу. Такие раны нуждаются в лечении и перевязках.

– Иди уже, – вздохнула она.

Я шагнул к ней, но тут же остановился, кое-что осознав. Главы семейства и их наследники люто презирали друг друга с самого начала эры Светозарного. Если учитывать все обстоятельства, это выглядело неизбежным: две личности, достаточно сильные, чтобы повелевать миром, редко становятся не то что наперсниками, а даже добрыми соседями. Именно поэтому главы семейства Арамери контролировали наследников столь же безжалостно, что и весь остальной мир.

Мой взгляд переместился к старой, незавершенной сигиле на лбу Шахар. Там не было ни одного слова, означавшего сдерживание и управление. Она была свободна в действиях против своей матери. Вплоть до заговора с целью низложения и убийства. Стоило лишь захотеть.

Шахар перехватила мой взгляд и улыбнулась.

– Мой старый друг, – сказала она. – А знаешь, тогда, много лет назад, ты не ошибся на мой счет. Есть кое-что в моей природе, и мне от этого некуда деться.

Я пересек комнату и встал подле нее у входа. Я раздумывал о ней и с удивлением чувствовал неуверенность. По идее, я должен был выслушать ее планы страшной мести и почувствовать себя оправданным. Мне следовало бы прочувствованно сказать ей: «Еще не кончив, ты поймешь, что не стоило и начинать…»

Но я успел близко познакомиться с ее детской душой, и было в ней нечто такое, что мало соответствовало образу холодного мстителя, в которого она вроде бы превратилась. Она любила брата, даже была готова пожертвовать собой ради него. Она действительно всеми силами хотела стать хорошим человеком.