Ювелир с улицы Капуцинов - Ростислав Самбук

Но сейчас я не думаю ни про Германию, ни про черта-дьявола. Возможно, в тот вечер у меня было скверное настроение из-за того, что Герман случайно задел больную струнку Роберта. Он заговорил с ним о живописи, и тот уже не отставал от Шпехта весь вечер. Ты же знаешь причуды Роберта — от молекулы до Рембрандта у него один шаг, и я не знаю, чем в конце концов он увлекается больше. Я старалась попасть им в тон, но спасовала. Оказывается, Герман хорошо знает живопись, имеет несколько ценных картин и обещал Роберту оригиналы каких-то славянских художников.

Дора, дорогая, наверно тебе уже надоело мое пустословие?

Можешь представить себе мою радость, когда мы вышли из ресторана и, распрощавшись с компанией, направились пешком домой. Чуть ли не два часа брели мы по затемненным улицам, но мне было не страшно, и я совсем не устала, даже жалела, что так быстро увидела наш дом.

Я ощущала тепло руки Германа — и от этого самой становилось жарко; я опьянела от этой ночи и присутствия Германа, от его слов. Правда, он говорил мало, а меня, как на грех, одолела болтливость. Хотелось говорить, тем более что я чувствовала с его стороны искреннюю заинтересованность, — он иногда спрашивал о том, что может интересовать лишь близкого или расположенного ко мне человека. И потому он становился мне еще дороже и понятнее.

Кстати, Герман знает Карла. Именно благодаря кузену у Германа и возникла мысль о деловых связях с отцом. Наш легкомысленный Карл взялся за ум и начинает что-то делать. Дай бог!.. Отец махнул на него рукой и ограничился тем, что ради покойного своего брата дал Карлу немного денег и рекомендацию

У Германа с Карлом коммерческие дела, он много расспрашивал о нем — вероятно, хочет знать до тонкостей своего компаньона. Я просила Германа поддержать нашего чурбана — с помощью такого человека, как Шпехт, кузен, глядишь, и станет на ноги.

Мы возвратились домой поздно, но отец еще ждал Шпехта. У них произошел какой-то разговор, и ут­ром следующего дня Герман сообщил мне, что дела заставляют его выехать.

Уехал…

Единственно, что мне осталось, — это фотография: в нашем саду стоим мы — он, я и отец. Он смотрит на меня с фотографии — серьезный, умный, и я поверяю ему свои самые таинственные думы…

Вот и вся эта, возможно, банальная история.

Надеюсь, ты не осудишь меня”.

С большими трудностями Кирилюк пробился к секретарю губернатора дистрикта. Высокий, рыжий, похожий на восклицательный знак человек с красными веками выслушал его, внимательно ощупал быстрыми глазами. С минуту подумал и, когда Петро уже хотел нарушить паузу, спросил:

— Письмо с вами?

— Да.

Секретарь протянул руку.

— Прошу…

— Оно адресовано лично господину фон Вайгангу…

Секретарь едва пошевелил тонкими бескровными губами:

— Мы теряем напрасно время, господин Кремер. Я передам письмо губернатору, и он сам решит, принимать вас или нет.

Минут через десять секретарь вернулся. Уже по одному его виду Петро догадался — рекомендация ювелира чего-то стоит! Секретарь приветливо улыбнулся и чуть ли не дружелюбно сказал:

— Подождите, пожалуйста, господин Кремер. Вот свежая газета и журналы. Губернатор примет вас.

Петро уткнул в газету невидящий взгляд. Никогда в жизни он так не волновался. Нечто похожее он испытывал, когда шел сдавать первый экзамен в аспирантуру, чувствуя, что от этого экзамена зависит вся жизнь. Какой он был тогда глупый юнец! К сегодняшнему экзамену он готов лучше, чем даже тогда, подумал он, улыбаясь. Губернатор — это установлено точно — никогда не встречался с племянником Ганса Кремера, а что касается подробностей жизни ювелира, то их припасено сколько угодно. А если окажется, что Карл чего-то и не знает, то ведь он не был в столь близких отношениях с семьей Ганса Кремера…

Секретарь вновь исчез за массивной дверью. Вернувшись, почтительно раскрыл ее перед Кирилюком.

— Господин губернатор ждет вас.

Кабинет длинный, светлый. Стол в противоположном конце кажется маленьким; человек за ним тоже кажется небольшим. Лишь подойдя ближе, Петро понял, что ошибается: за большим дубовым столом сидел высокий человек с квадратной челюстью, плечистый, коротко подстриженный. Подав через стол руку, приветливо сказал:

— Мне очень приятно видеть у себя племянника моего друга и бывшего коллеги. Вы давно видели своего дядю?

“Глупый вопрос, — подумал Кирилюк, — в конце письма обозначена дата”.

— Почти месяц тому назад.

— И вы так долго добирались из Бреслау?

— В Кракове простудился и чуть ли не месяц провалялся с воспалением легких, — объяснил Петро.

Фон Вайганг постучал карандашом по столу, словно отбивая марш.

— Как живет уважаемый Ганс?

— В последнее время ему удалось осуществить несколько выгодных операций. И на здоровье дядюшка пока что не жалуется — поскрипывает,

— “Поскрипывает”?!

Кирилюк заметил, как растянулись уголки губ губернатора. Это, должно быть, означало улыбку.

— Скрипит в прямом и переносном смысле, — ободренный этой улыбкой, позволил себе шутку Петро.

Шутка была благосклонно встречена.

— У Ганса даже смолоду был скрипучий голос, — промолвил губернатор, полуприкрыв глаза. — И он все еще собирает эти, как их?.. Ну?.. — Губернатор нетерпеливо щелкнул пальцами, как бы в ожидании подсказки.

Петро понял: проверка.

— Вы имеете в виду дядюшкину страсть к коврам?

— Ха-ха-ха… Удивительная страсть…

Поняв, что губернатор лишь начал прощупывать его, Кирилюк сам пошел навстречу опасности.

— В комнате, где вы жили, когда гостили у дяди перед войной, висят те же самые ковры. И та же самая старая груша заглядывает в окно… — сказал он, улыбаясь.

— Кажется, вместе со мной тогда гостил у Ганса и ваш отец? — небрежно бросил фон Вайгаиг.

— Мой отец? Возможно… — Петро едва не попал в ловушку, но вовремя опомнился. — Возможно, вы имеете в виду кого-нибудь другого? Моего отца тогда уже не было в живых.

Лицо губернатора разгладилось.

— Кажется, он умер в тридцать четвертом?

— В тридцать шестом, — уточнил Кирилюк.

— Разве? Я уже и не помню… — отстукивал карандашом марш фон Вайганг, и Петро понял — хорошо все помнит и лишь прикидывается, что забыл. — Интересно было бы встретиться сейчас с Гансом. Наверно, постарел.

Кирилюк вынул из кармана фотографию, подал ее губернатору и сказал:

— Вот как он выглядел месяц назад.

Это был один из главных его козырей: на фоне кремеровского особняка он снят вместе с Лоттой и ее отцом. Когда губернатор оторвал свой взгляд от снимка, Петро знал: больше каверзных вопросов не будет — по лицу губернатора расползлась благодушная, полная благожелательности улыбка.

— Какой взрослой стала эта девушка! Я помню ее еще младенцем.

— У Лотты большое несчастье, — сочувственно заметил Петро. — Ее муж Теодор Геллерт…

— Знаю… Геллерт мог бы стать гордостью нации. Как перенесла это горе ваша кузина?

— Время залечивает раны…

— Эта девушка всегда обладала силой воли, — кивнул фон Вайганг. — Лотта — подлинная арийка!

Петро увидел, что губернатор как бы смотрит сквозь него, ничего не замечая. По-видимому, беседа навеяла приятные воспоминания. Может быть, губернатор вспоминает, как рыбачил вместе со своим стар­шим товарищем Гансом, которого (если ювелир не преувеличивал) боготворил?

Петро понял — эта лирическая минута ему лишь па пользу. И он не ошибся.

— Что я могу для вас сделать? — нарушил, на­конец, паузу фон Вайганг.

— Я хотел бы открыть собственное дело, — начал Петро деловым тоном. — Оно позднее могло бы стать филиалом фирмы “Ганс Кремер”.

— А в перспективе — “Ганс и Карл Кремеры”, — покровительственно улыбнулся фон Вайганг.

— Именно так, господин губернатор. Не стану скрывать — эта перспектива вдохновляет меня.

— Не так уж и дерзка эта мысль. Надо же кому-то продолжить дело Ганса. Однако мы отвлеклись от дела.

— Я хотел бы, — подхватил Петро, — открыть в городе магазин. Оборотные средства и кое-какие товары на первое время у меня имеются, а все зависит от того, как пойдут дела. — И, почтительно склонив голову, как бы заранее благодаря фон Вайганга, Петро добавил: — Конечно, я не могу рассчитывать на прямую поддержку такой высокой особы, как губернатор дистрикта, но доброе слово, сказанное вами, будет значить для меня очень много.

Фон Вайганг благожелательно выслушал эти слова посетителя. Постучав карандашом по столу, он сказал:

— Власти заинтересованы в обновлении коммерческой деятельности в восточных районах. Ваша инициатива, мой друг, заслуживает похвалы. Мы вам поможем, так как ваша деятельность будет способствовать укреплению великого немецкого государства. Обратитесь завтра к моему секретарю, он получит надлежащие инструкции.