Мчащиеся мустанги - Макс Брэнд

На лице собеседника на короткий миг промелькнуло презрение, но тут же как ни в чем не бывало он продолжил:

— Скоро поймете. С годами, по мере того как ребенок рос, люди стали замечать, что, хотя отец с матерью бледнокожие и светловолосые, он — смуглый и темноволосый. Это ведь любого заставит задуматься! Взгляните на него сами. Скажите, мог бы он быть моим сыном или сыном любого из сидящих здесь моих товарищей? Тот же цвет кожи и глаз, та же невыдержанность и горячность. Да он настоящий гаучо! Какой же он сын сеньора Пэрри? Спросите себя, сеньор Глостер, и когда у вас будет ответ, я с радостью его выслушаю!

Глава 18

ТОМ БОЛЬШЕ НЕ СОМНЕВАЕТСЯ

Простаку Тому никогда не приходило в голову, что у его спутника могут быть какие-то другие причины бороться за свою жизнь, но теперь он был в замешательстве. Отчасти из-за убежденности, с какой говорил незнакомец, отчасти из-за излишнего волнения мальчика, вряд ли свидетельствовавшего о его уверенности в своей правоте. Чтобы окончательно убедить парня, собеседник достал из кармана медальон и стал вертеть его перед лицом Глостера. Сначала Том увидел изображение очень красивой дамы с золотистыми локонами, потом, на другой стороне медальона, — красивого мужчину с властным выражением лица и светлыми, как и у женщины, волосами.

— Это сеньор Пэрри. А это его первая жена, которая утверждала, что Дэвид — ее сын.

Том изумленно вздохнул, а мальчик воскликнул:

— Они даже портрет мамы используют против меня!

— Итак, сеньор, — сказал незнакомец, — вы слышали мой рассказ и теперь имеете возможность судить. Так кому вы склонны верить?

— Дэвид мой друг. — Это все, что мог сказать просто душный Том.

Незнакомец гневно блеснул глазами:

— Он ваш друг! Правильно! Но если вы признаете справедливость нашего дела…

— Это также и ваше дело, сеньор?

— Верно, отчасти и мое.

— Почему оно отчасти ваше?

— Меня зовут Фелипе Гузман. Я кузен второй жены сеньора Пэрри.

— Ага! — воскликнул Дэвид. — Так вот ты кто!

Дон Фелипе ответил легким поклоном:

— Я убежден, что притязания этого самозванца оскорбительны для подлинного наследника, сына моей кузины. Сеньор, мы, испанцы, не сидим сложа руки, когда угрожают интересам наших близких, а берем оружие и стремимся их защитить. Хотя я и сеньора — уверен, она согласится со мной — готовы воздать должное вашему благородству и великодушию.

— Хочешь сказать, что она не знает? Что она вас сюда не посылала? — вмешался Дэвид.

— Она лишь знает, что ты возвращаешься словно проклятие на нашу землю.

— Какая ничтожная, отвратительная ложь! — воскликнул мальчик.

Тяжело дыша и дрожа от негодования, он, казалось, был готов испепелить Фелипе Гузмана взглядом.

— Не подумайте, сеньор, — между тем продолжил тот, — что, если бы притязания мальчишки имели основания, в Аргентине не нашлось бы достаточно смелых, сильных и состоятельных людей, которые немедленно встали бы на защиту его интересов. Но вот перед вами я, знающий правду, с удовольствием отвечу на все ваши вопросы.

— Я не очень умен, и у меня в голове все сейчас перепуталось, — заговорил Глостер. — И я не смогу как надо задать нужные вопросы…

— Том, Том, — взмолился Дэвид, — ты что, мне не веришь?

— Да простит меня Бог, если я не прав, но у меня есть сомнения, — честно признался парень.

При этих словах у Гузмана радостно сверкнули глаза, а остальные трое чуть подались вперед, словно псы, готовые броситься на добычу.

— Вы честный человек, — подольстил Гузман, — и не можете не видеть, на чьей стороне правда.

— Не знаю, — с несчастным видом признался Глостер.

— Том, — спросил Дэвид, — когда я был с тобой нечестен?

— Со мной не был. Но вот помнишь, как ты продавал серую кобылу?

— Что еще мне оставалось делать, если позарез нужны были деньги?

— Я тебя не виню. Только, видишь ли, это мешает мне разобраться. Положись на меня, Дэвид. Я хочу быть к тебе справедливым, — стал горячо заверять Том.

Выслушав этот разговор, Фелипе Гузман продолжил убеждать собеседника:

— Короче говоря, вы уже, должно быть, поняли, что у сеньоры Пэрри была причина совершить преступление — она не хотела потерять мужа. Я уже рассказал вам, как она потихоньку уехала в горы и прожила там несколько месяцев. А ведь это была хрупкая, изнеженная, боязливая женщина. Как вы думаете, что она искала в горах под защитой — если это можно назвать защитой — старика и беспомощной старухи?

— Странно, — произнес Том, вздыхая. Ему очень не хотелось признавать что-либо не в пользу Дэвида.

— Я скажу правду, как я ее вижу, — вмешался Дэвид. — Дело в том, что мой отец — грубиян. Он запугивал бедную маму. Поэтому когда у нее появилась возможность вырваться из этого большого дома, где за ней шпионили и всячески досаждали…

— Зачем было ей досаждать? — перебил Том.

— Потому что отец страшно ревнив. Он наладил за ней постоянную слежку. И когда он уехал в Европу, маме тоже захотелось оказаться подальше от этого места. Она решила уехать в горы прежде всего потому, что ей необходимо было остаться одной. Неужели не понятно?

— Могу понять, — заверил Глостер. — Могу представить.

— Возможно, в пользу этого имеется один шанс из трех, — признал Фелипе Гузман. — Я не хочу, как вы видите, ни запутывать вас, ни искажать истину. Ради Бога, давайте обсудим каждый вопрос со всех сторон. Итак, ей хотелось остаться одной, и поэтому она уехала в горы, именно в такое место, которое кишит разбойниками и убийцами.

— Не могу этого сказать, — вмешался мальчик. — Мне не кажется, что в горах настолько опасно.

— Спрашивайте, спрашивайте! — обратился Гузман к Тому. — У вас будет масса возможностей, сеньор Глостер, убедиться в правоте моих слов. Когда будете в Аргентине, расспросите о местах, где эта женщина нашла убежище. А не потому ли выбрала их, что предпочла иметь в своем окружении людей, которых не так легко доставить в суд? Она заплатила главарю разбойников за покровительство. Заплатила много и после этого жила в полной безопасности. Это было в ее духе. Дела после этого пошли как по маслу. Она покупала дичь, могла свободно разгуливать где заблагорассудится, ни дому, ни слугам ничто не грозило.

— Я все отрицаю! — заявил Дэвид. — Но даже если это было так, уверяю, мама уехала туда с добрыми, честными намерениями — остаться одной! — Фелипе Гузман расплылся в улыбке, а мальчишка сжал кулаки и прорычал как молодой тигренок: — Так бы и полоснул тебе ножом по горлу!

— Слышали? — тут же обратил сказанное в свою пользу Гузман. — Да в нем говорит кровь разбойника чистой воды! Послушайте его, мой друг! Послушайте же, наивный сеньор Глостер! И пусть вам подскажет ваше честное сердце, ваш здравый смысл! Разве не ясно, что такого никогда не сказал бы сын благородной дамы, изображение которой я вам только что показал? Разве это не служит убедительным доказательством? — Он помолчал, потом, успокоившись, продолжил: — Она хотела ребенка. Пробыла в горах несколько месяцев. Там нашла молодую беременную женщину. В самом буквальном смысле купила у нее младенца, а мать приходила как кормилица! Знаете, такие вещи бывали не раз. К сожалению, ей не удалось отыскать у местных дикарей светлого ребенка с нежными чертами. Поглядите на него! Юный дикарь, достойный своих родителей — отъявленных разбойников!