Хельмова дюжина красавиц. Ненаследный князь - Карина Демина

На всякий случай.

— Ауры, дорогой мой, ауры… а ты о чем подумал?

Евстафий Елисеевич смотрел с насмешечкой. Весело ему…

— Единороги-то на ауру глядят, так что не бойся, под юбку тебе не полезет… единорог так точно не полезет, за остальных не поручусь.

— Издеваетесь?

— Упреждаю соблазны. А то мало ли… у девиц во дворце соблазнов хватает, — он потер залысину и иным, человеческим тоном, попросил. — Ты уж там сделай милость… пригляди за моею Лизанькой?

— И она?

Себастьян присел на краешек стула.

— И она… всю душу с матушкой своей выели… красавица же, — с затаенной гордостью произнес Евстафий Елисеевич. — И не хотел пускать, а… не пусти — слухи пойдут. Внимание. И ведь, окаянные, до Его Превосходительства с просьбами дошли… А генерал-губернатор и велели… мол, все одно вас больше обычного будет.

— Насколько больше?

— Считай сам, Себастьянушка. Десятка, которая по отбору прошла…

…от каждого воеводства по красавице.

— Лизанька одиннадцатою… — сие обстоятельство явно было не по нраву Евстафию Елисеевичу, который, быть может, и сумел бы возразить супружнице, но уж никак не генерал-губернатору, каковой самому королю родным дядькой приходился. — Двенадцатою — Алантриэль Лютиниэлевна Ясноокая… ее матушка спонсорство конкурсу оказала… ну а тринадцатою — ты…

Тринадцать.

Хельмова дюжина красавиц, чтоб ее.

— Так что, Себастьянушка, — поинтересовался Евстафий Елисеевич. — Пойдешь с прототипом знакомиться?

Можно подумать, у него выбор есть.

Себастьян мрачно кивнул…

…прототип поселили в гостинице «Зависловка», давно уже облюбованную полицейским ведомством. Здесь, в почти по-казенному бедных нумерах панночка Белопольска гляделась вполне естественно. Следовало признать, что была она чудо до чего хороша, и красоты ее не портило ни дрянного кроя чесучевое платье, ни шляпка, щедро украшенная тряпичными маками. Верно, шляпке, как и макам, исполнился не первый год, а потому лепестки их выцвели, а ленты обтрепались.

— Ой, представляете, а тут мне она и пишет! И дядечка еще так удивился, сказал, что она никогда-то нашу семью не любила, а тут пишет…

Панночке Тиане шляпка очень нравилась.

И нумера.

И собеседник, который, правда, говорил очень мало, зато слушал внимательно. Даже за ручку взял и в глаза заглянул со значением. Нет, панночка Белопольска хоть и была провинциалкою, но не была дурой, что бы там не утверждала дядечкина супружница… и понимает, что от этих взглядов никакого вреда… она ж не на сеновал идти собирается. Вот если бы на сеновал пригласили, то она б отказалась!

А нумера…

…и тем более, что господин в полиции служит… конечно, она понимает все распрекрасно… в Познаньске все полицейские такие обходительные? А то прям оторопь берет…

— Евстафий Елисеевич, — прохрипел Себастьян, когда девица все же замолчала и удалилась по своей девичьей надобности в комнату смежную, с изображением ночного горшка на двери. — Вы за что меня ненавидите? Она… она же дура!

— Ну… у всех есть свои недостатки, — познаньский воевода отер вспотевший лоб. — Зато красивая… и рода подходящего… и кандидатура на самом верху согласована.

— А она? Если она…

— Ближайшие два месяца панночка Тиана проведет в очень уединенном поместье…

…надо полагать, принадлежащем той самой престарелой родственнице, которая неожиданно — явно, не без подсказки генерал-губернатора — вспомнила о троюродной внучатой племяннице…

Себастьян потер переносицу, чувствуя, что еще немного и он сорвется.

— Евстафий Елисеевич… вы же понимаете, что я не только внешность беру и…

— Понимаю, дорогой. Потерпи уж, — познаньский воевода вздохнул и похлопал Себастьяна по плечу. — Оно, может, и к лучшему, что дура… дуры не испугаются… ты, главное, себя за нею не потеряй.

И этот совет был частью давнего и известного лишь им двоим ритуала.

Как и мягкое:

— Ты уж поосторожней там, Себастьянушка.

Глава 4

В которой речь идет о превратностях судьбы и службы

Гавел Понтелеймончик дремал в кустах сирени. Оная наполняла тревожные сны Гавела тягучим ароматом, заставляя вздрагивать и крепче сжимать корпус старой камеры. Она давно нуждалась в починке, и собственное Гавела руководство не единожды намекала, что не след пренебрегать достижениями науки. Небось, новые «Никонсоны» изображение дают четкое, дальностью обладают немалой, да и крепкие, что немаловажно для «крысятника». Однако Гавел упорно хранил верность старенькой, купленной вскладчину еще «Канюше».

Он вздохнул, прижал нагревшийся корпус к щеке, и губы вытянул.

Снилась Гавелу прекрасная Лизанька, младшая дочь познаньского воеводы. И во сне Лизанька щурилась, улыбалась, кокетничая, и тянула белы рученьки к нему, к Гавелу, разглядев его тень по-за широкими плечами ненаследного князя. Надо сказать, что во сне Гавела присутствовал и он, мешаясь объясниться с Лизанькой. А ведь в кои-то веки покинула Гавела обычное его смущение.

И заикание.

И не краснел он, стесняясь мятой своей одежонки, неуклюжести своей, никчемности.

— Вон пошел, — сказал Гавел ненаследному князю, а тот, вместо того, чтобы исчезнуть покорно — нечего по чужим снам шляться — раскрыл красный коленкоровый рот и зашипел.

Тьфу.

И примерещится же такое!

Не князь, но полосатый матерый кошак вперил в Гавела желтые глазищи. Скалился. Шерсть дыбил. И шипел, этак характерно, с завываниями, видать, конкурента почуял.

— Брысь, — чуть уверенней сказал Гавел, отползая в кусты.

Надо же, задремал, разморило яркое весеннее солнышко… эх, скажи кому, не поверят… а если поверят, то призадумаются, не постарел ли старый «крысятник», не утратил ли хватку…

Кошак спрыгнул на траву и, задрав хвост, удалился. Ступал он гордо, точно князь.

При мысли о князе, настроение в конец испортилось. Нет, нельзя сказать, чтобы Гавел, бессменный «крысятник», не раз и не два приносивший родному «Охальнику» свежайшие сплетни, недолюбливал князя Вевельского.

Хотя да, и недолюбливал тоже.

Он потянулся, чувствуя, как ноет поясница. И плечи затекли. И ноги. И шея, и даже голова… и вот когда и кем так заведено, что одному в кабинете сидеть, а другому — под окнами караулить?

Вздохнул Гавел, погладив обшарпанный бок верной камеры.

Ею он сделал первый удачный снимок, еще не князя — наследника и княжича Себастьяна Вевельского, о котором в свете ходили самые престранные слухи. Недаром же родители спрятали наследничка в родовом поместье, мол, здоровье у младенчика слабое… ничего, нашел Гавел, пробрался, сумел моментец удачный поймать, хотя после выхода газетенки в свет и бит был неизвестными.