След Оборотня - Патриция Корнуэлл

Магистрат распорядился, чтобы я передала вещественные доказательства в лабораторию. Шли недели, месяцы – ответа нет. С тех пор я стала умнее. Если поступал труп, изуродованный в манере Оборотня, я про экспертизу даже не заикалась. – Доктор Штван замолчала, словно готовилась сообщить мне что-то очень неприятное. – Прошу вас, будьте осторожны, доктор Скарпетта. Он попытается убить вас, как пытался убить меня. Дело в том, что это я была жертвой его неудавшегося покушения.

От изумления я утратила дар речи.

– Мой муж – шеф-повар. Вечерами его дома почти не бывает, несколько недель назад, когда это существо явилось ко мне, муж был болен и лежал в постели. Лил дождь. Он сказал, что попал в аварию и хотел бы вызвать полицию. Я собиралась впустить его, но Поль, услышав голоса, поинтересовался из комнаты, кто пришел. Мужчина убежал. Я его не разглядела, потому что свет на крыльце не горел. Как позже выяснилось, он вывернул лампочку.

– Почему вы решили, что это был убийца?

– Он источал зло. Запах мокрого зверя. Его лица я не видела. Заметила только блеск глаз.

– Запах мокрого зверя? – переспросила я.

– Вонь. Как от собаки, которую долго не купали. А на следующий день я получила от него записку. Сейчас покажу.

Доктор Штван поднялась и достала из шкафа папку. Внутри лежал забрызганный кровью клочок оберточной бумаги.

– «Pas la police. Ça va, ça va. Pas de problème, tout va bien. Le Loup-garou», – прочитала она. – Что значит: «Не надо полиции. Все в порядке. Не надо проблем. Все хорошо. Оборотень».

Я смотрела на знакомые пузатые буквы.

– Почему он решил убить вас? – спросила я.

– У меня только одно объяснение: он видел меня возле своих жертв на местах преступлений. И я поняла, что он наблюдает. После убийства спрячется где-нибудь в темноте и наблюдает. Оборотень знает, что нет смысла показывать его записку полиции. Поэтому он просто предупредил меня, чтобы я не тратила зря время.

Доктор Штван подошла к другому картотечному шкафу и извлекла из него коробку из-под обуви. Когда она сняла крышку, я увидела на дне восемь маленьких коробочек с отверстиями для воздуха и столько же небольших конвертиков.

– К сожалению, слепков с укусов не сделали, – сказала она. – Но я сняла отпечатки. Может, хоть это как-то поможет.

– Укусы на теле Ким Люонг он попытался затереть, – сообщила я ей. – Слепки с них было сделать невозможно.

– Меня это не удивляет. По такому прикусу, как у него, ничего не стоит установить его личность. Зубы у него весьма необычные – заостренные и редкие. Как у зверя.

Мною овладевало странное ощущение.

– На всех жертвах я обнаружила волоски, – продолжала доктор Штван. – На вид кошачьи. Может, он разводит ангорских котов?

– Вы сохранили их? – Я подалась вперед на стуле. Пинцетом она вынула из конвертика несколько волосков.

– Все одинаковые, видите? Светлые, девять-десять сантиметров длиной. Очень мягкие, как волосы младенца.

– Доктор Штван, это не кошачьи волосы. Человеческие. Точно такие же мы нашли на неопознанном мертвеце из контейнера. Эти же волосы были на теле Ким Люонг.

Она вытаращила глаза.

– Отсылая на экспертизу вещественные доказательства с места первого убийства, вы приложили эти волоски? – спросила я.

– Да.

– И ответа не получили?

– Насколько мне известно, ни одно из тех вещественных доказательств анализу подвергнуто не было.

– Держу пари, их исследовали, – возразила я. – Уверена, они знают, что это волосы человека, и отнюдь не младенца. Ведь у младенцев не бывает таких длинных волос. Это волосы не с его головы. Они выпадают с его тела.

Я только раз в жизни видела случай гипертрихоза, когда проходила стажировку в одной из больниц Майами. Одна мексиканка родила девочку, а спустя два дня та покрылась мягким светло-серым пушком сантиметров пять длиной, густые пучки волос торчали у нее из ноздрей и ушей.

У большинства людей, страдающих гипертрихозом, волосяной покров не затрагивает только слизистые оболочки, ладони и подошвы ног. Другие признаки – аномалии зубов, недоразвитые гениталии, ненормальное количество пальцев на руках и ногах, асимметрия черт лица. В прежние века таких уродцев обычно продавали в бродячие цирковые труппы. Некоторых же принимали за оборотней.

– Мокрые грязные волосы. Как шерсть мокрого грязного зверя, – произнесла доктор Штван. – Наверно, когда он постучался ко мне в дом, все его лицо было покрыто волосами. Потому-то я и заметила только глаза. Пожалуй, мог бы и побриться.

– Некоторые из обнаруженных нами волосков, похоже, были сбриты, – сказала я. – Не мог же он явиться на корабль в облике обезьяны.

Незадолго до полудня я покинула доктора Штван со страхом в сердце и не вполне законным образом добытыми вещественными доказательствами в портфеле. Я вышла через черный ход и быстро зашагала по набережной Сены, рисуя в воображении ужасные картины. Вот зловещее лицо Оборотня возникает из темноты, когда женщина открывает ему дверь. Вот он, словно хищник, бродит по улицам, намечая очередную жертву, потом подкрадывается к ней и убивает…

Я остановилась и огляделась. Мимо бесконечным потоком неслись машины. Где взять такси, я не знала. Меня обуяла паника. Я села на ближайшую скамейку и закрыла глаза, ожидая, когда уляжется сердцебиение.

– По-моему, вам требуется добрый друг, – раздался надо мной голос Талли.

Я вздрогнула от неожиданности.

– Извините, если я вас напугал, – сказал он, усаживаясь рядом.

– Что вы здесь делаете? – спросила я.

– Разве я не говорил, что мы присмотрим за вами?

– Вы также сказали, что вам и вашим коллегам здесь появляться не следует. Слишком опасно, – сердито напомнила я ему. – Я сделала всю грязную работу, и вы тут как тут. Что за игру вы затеяли?

Из кармана кашемирового пиджака Талли извлек телефон, набрал номер и что-то сказал в трубку по-французски.

– Я подумал, вам нужна машина. Вызвал такси, – объяснил он.

Мы прошли в тихий переулок, и спустя несколько минут возле нас затормозило такси. Мы сели. Талли глянул на чемоданчик, который я положила на колени.

– Да, – ответила я на его молчаливый вопрос.

В гостинице я пригласила его к себе в номер, потому что только там мы могли поговорить, не опасаясь чужих ушей.

– Мне нужно вернуться в Виргинию, – сказала я.

– Это легко устроить. Назовите любое время.

Талли вывесил за дверь табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ».

– Я лечу завтра же утром.

Мы устроились в креслах возле окна, и я рассказала ему все, что узнала от доктора Штван.

– Рад, что она открылась вам.

– Почему вы утаили от меня, что уцелевшая жертва – сама доктор Штван? – спросила я. – И вы, и генеральный секретарь говорили о некой везучей женщине, прекрасно зная, о какой женщине идет речь.

Талли молчал.

– Вы боялись отпугнуть меня, не так ли? Раз Оборотень пытался убить ее, значит, попытается убить и меня?

– Кей, мы скрыли от вас этот факт по настоянию самой доктор Штван. Она сама хотела вам все рассказать. Подробностями она ни с кем, кроме вас, не делилась.

– Почему?

– Боялась, что покровители убийцы могут как-то навредить ей или ее семье. А вы, считала она, никому не проболтаетесь. Правда, она сразу предупредила, что только при встрече определит, насколько откровенной с вами ей быть.

– На тот случай, если я все-таки не вызову у нее доверия.

– Я знал, что она поверит вам.

– Понятно. Значит, моя миссия окончена.

– Почему вы сердитесь на меня? – спросил Талли.

– Не люблю самонадеянных.

– Я не самонадеянный. Просто не хочу, чтобы этот маньяк еще кого-нибудь убил.

– Это вы заплатили за нашу поездку, не так ли, Джей? А вовсе не какая-то там крупная корпорация. – Я взглянула на него. – Вы свели меня с доктором Штван, все спланировали, все устроили, за все заплатили. И смогли это сделать, потому что вы очень богаты. Потому что у вас богатые родители. Потому-то вы и пошли работать в правоохранительные органы – чтобы отмежеваться от мира богатых. Верно? И все равно вы ведете себя как богач.

Талли оторопел.

– Вы правы, я не хотел быть таким, как мой отец. – Он тоже поднялся. – Престижный университет, брак по расчету, идеальные дети.

Мы теперь стояли бок о бок и смотрели в окно.

– Вы просто возомнили себя бунтовщиком. Решили, что бляха полицейского и пистолет на поясе несовместимы с гарвардским образованием и миллионным состоянием.

– Зачем вы мне все это говорите? – Он повернулся ко мне. Мы стояли почти вплотную друг к другу. Я ощущала запах его одеколона, чувствовала на себе его дыхание.

– Затем, что я не желаю участвовать в игре, которую богатый испорченный мальчишка затеял из желания насолить родителям.

– Я не испорченный мальчишка, Кей.

Я вспомнила про табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ» на наружной стороне двери и тронула его за шею, погладила волевой подбородок, задержав пальцы на уголках его губ. Больше года я не касалась мужской щетины. Я притянула его к себе и поцеловала. Талли тем временем начал раздевать меня.