«…Явись, осуществись, Россия!» Андрей Белый в поисках будущего - Марина Алексеевна Самарина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Роль физического тела. Судьба Дудкина
Но и привычка к размышлениям, и ярко выраженная способность к сочувствию ещё не гарантируют беспрепятственного вступления в духовный мир: на дух и душу человека влияет состояние его телесного организма. Эту мысль в романе выражают образ и судьба Дудкина.
Александр Иванович Дудкин – человек далеко не бесчувственный, он готов многое стерпеть ради облегчения страданий другого (вспомним визит к Липпанченко по делу Аблеухова). Кроме того, он, ницшеанец, не чужд философии. Всё это плюс интерес к сверхчувственному привело его к порогу духовного мира. Но алкоголь, разрушая его физический организм, лишает героя способности к логическим рассуждениям; более того, время от времени Дудкин переживает периоды острого помешательства, которые объясняются «изношенностью» его «телесного состава»: «не курить бы, не пить: органы чувств снова будут служить!» (308). Приход Медного Гостя, крушащего лестницу, дверь и мебель, означает окончательный распад тела Александра Ивановича, неспособного более удерживать в себе душу.
Итак, в «Петербурге» Белый говорит о взаимосвязи всех трех частей человеческого организма: тела, души (чувства) и духа (мышления), о том, что к сознательной жизни в сверхчувственных мирах способен лишь человек, эти три сущности которого находятся в полном порядке, на надлежащем уровне развития[114].
Страж порога
В связи с образом Дудкина в «Петербурге» говорится ещё об одном важном событии, переживаемом учеником в процессе духовнонаучного обучения, – о моменте самопознания, называемом в антропософии встречей со стражем порога духовного мира. Страж порога – своеобразный двойник человека, существо, облик которого отражает духовные результаты его деятельности. В романе Дудкин своим «стражем порога» называет Липпанченко, который, благодаря целому ряду общих с ним черт, также может считаться его двойником.
Так, оба персонажа, кроме «поддельного» имени, имеют ещё и партийную кличку, одинаково несущую в себе отрицание: Неуловимый – Неизвестный.
Оба они провокаторы, Липпанченко – политический, Дудкин – духовный:
«“Так вы, стало быть, провокатор. Вы не обижайтесь: я говорю о чисто идейной провокации”. – “Я. Да, да, да. Я – провокатор”» (90).
Оба называют себя артистами.
Дудкин:
«Я спортсмен из чистой любви к искусству: и потому я – артист» (84).
Липпанченко:
«Я служу не за жалованье: я артист, понимаете ли, – артист!» (34).
Используют в речи близкие сравнения.
Дудкин:
«…Для нас, ницшеанцев, агитационно настроенная… масса… превращается в исполнительный аппарат… где люди… – клавиатура, на которой пальцы пьяниста (заметьте: это выраженье мое) летают свободно… и пока какой-нибудь партерный слюнтяй под концертной эстрадой внимает божественным звукам Бетховена, для артиста да и для Бетховена – суть не в звуках, а в каком – нибудь септаккорде» (84).
Липпанченко:
«Души настроены, как инструменты: и составляют концерт… Дирижеру из-за кулис остается взмахивать палочкой… Словом: концертное трио, где Россия – партер» (34).
Обоих по ночам преследуют видения: Дудкину мерещится на обоях лицо монгола, похожего на Липпанченко, а тому в складках одежды всё видятся чьи-то глаза (392).
По словам Р. Штайнера, страж «возвещает о своем значении приблизительно в следующих словах: “…Теперь для тебя самого должны быть открыты все добрые и все худые стороны твоих прошедших жизней. До сих пор…они были в тебе, и ты не мог их видеть… Теперь… они… принимают самостоятельный образ, который ты можешь видеть… И вот я сам – то существо, которое соткало себе тело из твоих благородных и твоих худых дел”»[115]. Применяя это определение к героям романа А. Белого, можно сказать, что Липпанченко – страж порога Александра Ивановича, существо беспринципное, провокатор, предатель – есть, по сути, выражение авторского отношения к деятельности Дудкина. Всё, что последний проповедовал, вобрал в себя Липпанченко. Суть дудкинской теории безобразна, отвратительна, как Липпанченко.
Антропософы считают, что именно при встрече со стражем порога духовного мира душа получает истинное знание о самой себе. Вид стража потрясает душу, так как человеку свойственно заблуждаться на свой счёт. Ужас, вызванный созерцанием стража, может привести к совершению ошибок, последствием которых станет гибель души. Эти ошибки: испугавшись стража, повернуть вспять или вступить с ним в борьбу – поочередно допускает Дудкин.
Боязнь признаться себе в предательстве Липпанченко (308), усиленное общение с ним с целью рассеять подозрения, наконец, пристрастие к алкоголю как средству на время преодолеть внутренний разлад, разрешить проблему ножниц: «алкогольные напитки… есть coincidentia oppositorum (совпадение противоположностей)» – всё это сродни бегству от стража. В этом одна из причин сумасшествия Дудкина.
Вторая ошибка при встрече со стражем порога – это борьба с ним. Борьба – это соединение, то есть шаг назад. В припадке помешательства Дудкину решение всех проблем видится в убийстве Липпанченко: «…Под ударом металла, дробящего камни, разлетится Липпанченко, чердак рухнет и разрушится Петербург; кариатида разрушится под ударом металла; и голая голова Аблеухова от удара Липпанченке рассядется надвое» (311). Однако убийство оказывается тем «экстравагантным поступочком», о котором Шишнарфнэ говорит Дудкину как об «окончательном пакте для получения паспорта» (303) в аду. Белый в этой ситуации не просто сторонник христианской заповеди «не убий», но и убежденный антропософ: в книге Р. Штайнера страж порога говорит следующее: «Мне надлежит стать совершенным в самом себе, прекрасным существом, или же – погибнуть. И если бы совершилось последнее, я увлек бы за собой и тебя вниз, в темный, погибший мир».[116] В романе убийство приводит к окончательному соединению Александра Ивановича с Липпанченко: в финале седьмой главы Дудкин сидит верхом на трупе своей жертвы. При этом не сказано, раскрыты ли ножницы, зажатые героем в простертой руке, то есть решена ли мучившая героя проблема, так как если она и решена, то неверно. Убив своего стража, Дудкин и сам «погиб без возврата».
Истинный путь преодоления стража порога, исправления его ужасного облика – развитие в себе положительных черт, отказ от злых мыслей и поступков,[117] оставаясь вне пределов романа, утверждается по принципу «от противного».
Антропософия как христианство
Для автора «Петербурга» антропософия – научно понятое христианство. С целью показать это писатель воссоздает в романе основанную на антропософских положениях и соотносимую с христианскими представлениями символическую картину событий, происходящих с человеком после смерти. Такое значение имеет происходящее с Николаем Аполлоновичем с момента получения роковой записки до встречи с матерью.
В первые мгновения Аблеухова «охватил невыразимый испуг»,
