Я и Софи Лорен - Вячеслав Верховский

Катастрофа! Светопреставление!

Продавец Сема бросает все дела – и к телефону. В Америке раздается звонок, трубку поднимает сам брат.

– Алло, Зяма, тебя уже выпустили?!

– Откуда?!

– Из тюрьмы!

Пауза.

– А меня туда и не сажали.

– А фотография?!

– А, фотография… Это я играю на арфе, но с той стороны.

– А почему же ты такой тоскливый?!

– Сема, ты меня удивляешь! Ты хочешь, чтоб на Бетховене я смеялся?..

Соседский дедушка Григорий уезжает в Америку.

В последние месяцы он изменился до неузнаваемости: раздал все долги, извинился перед всеми, кого обидел, даже ненароком, в библиотеку возвратил некогда украденную книгу…

– Дедушка, что происходит?!

– На свободу – с чистой совестью!

К двухтысячелетию христианства Израиль ломится от сувениров. Так, везде продаются терновые венцы.

Одна маленькая пожилая еврейка из подкиевской Вапнярки, осоловевшая от жары, вползает в магазинчик и на полках замечает, разумеется, терновые венцы…

Ткнула пальцем:

– А это шо такое, извиняюсь?

– Это – терновый венец, – разъясняют, тут уже привыкли ко всему.

Крутит в руках и, отдуваясь, интересуется:

– А у вас есть все размеры?..

Уезжали. С собой взяли, казалось бы, все. Все по описи сверяли не единожды. А уже в Германии хватились: на Родине остался смысл жизни.

На центральной площади Донецка проходил еврейский праздник. Было много детей. На что я скупой на похвалу – но было здорово. В самый разгар к одной еврейской бабушке подошел скинхед и в ухо прошептал:

– Аллах акбар!

Бабушка всепонимающе улыбнулась:

– И вас с праздником!..

Еврейский клуб. Одна интеллигенция. У нас начало ровно в два. Я предводитель. Подгребают одинокие старухи. Мой контингент. А что? Какой уж есть, мы все такие будем…

Слушают внимательно, казалось. Но фокус в том, что… Все они на пенсии. Они же с двух же любят отдыхать, в своих кроватках. Послеобеденное время, мертвый час. Режим – святое! И то одна со стула поплывет, то другая, засыпая, навернется. Третья, вот же, слушала внимательно! Нет, сверзилась…

Иногда за клуб мы с пола собираем до пяти старух и даже больше…

– Вот урожайный клуб! – мной восхищаются.

И с гордостью я отвечаю:

– Мы такие!..

Еврейские дачники: посадили горох, но забыли где. Пока искали, потоптали помидоры. Соседи предъявили счет: евреи забрели на их участок. Орошали землю слезами, удобряли мыслями. Собрали урожай, для этих мест небывалый. Говорят, чтоб сорняк так уродил, нужно было очень постараться…

В Козельске я был приглашен к раввину в гости. Ну, когда я там работал, у него. Говорим о том о сем. И вдруг он:

– Славик! Я забыл тебя спросить: а мировой финансовый кризис по тебе ударил больно?

Я, конечно, тут же намекнул:

– У меня нету таких денег, извиняюсь, чтобы так уж мне страдать!

– Везет тебе! – ответил мне раввин.

Однажды я повстречал на кладбище Сундукера. И, печальный, у него спросил:

– А вы что здесь?

И, отметая всякие подозрения, он воскликнул:

– Нет-нет, я еще живой!..

Раввин козельской синагоги разослал потенциальным спонсорам новое обращение, очень деловое и конструктивное. Цитирую дословно: «Дорогой друг! Я не люблю быть должником. Поэтому я предлагаю Вам равноправное и взаимовыгодное сотрудничество. Дайте нам денег – и дай Вам Бог здоровья!»

Который день мой друг Исаак Шрифтгиссер меня доводит – он думает о жизни после смерти. Я:

– Ты думаешь о жизни после смерти?! Ну, Исаак! У тебя же мания величия! Неужели ты не понимаешь: ну зачем ты Богу еще раз?!

– Помощник раввина, – представился я.

Осведомились:

– По каким вопросам?

И я вздохнул им:

– По вопросам без ответов…

В синагогу звонок:

– А Верховский есть?

– Нет.

– А он мне назначил на девять.

– А сейчас, женщина, начало восьмого.

– Это что, так принципиально?!

Евреям в путешествие

совсем не обязательно:

куда б они ни прибыли —

они уже там есть!

В музей еврейского наследия Донбасса явился дядечка: «Позвольте безвозмездно вам вручить!» И вручает простыню под метра три. Всем оставалось только восхититься. Обстоятельный, свое генеалогическое древо он выписал вплоть до архангела Гавриила. «Вот, – говорит, – у меня здесь, если приглядеться, архангел Гавриил и жена его Маргарита Львовна Закошанская…»

Мой знакомый, прочитав поучение еврейских мудрецов: «Еврей должен быть радостным!» – сочувственно вздохнул:

– Тяжелая у вас религия!

Однажды в Никольском соборе я заметил еврейскую душу бабушку Бетю. Бабушка Бетя стояла у алтаря и истово крестилась.

Я изумился:

– Вы?!

Старушка растерялась:

– Я, а что?

– Вы креститесь?!

К ней вернулось самообладание:

– Я крещусь?! Ты что?! Шестиконечусь!..

Моисей ударил посохом по скале – и… Бедная скала! Чего не бывает с испугу!

Еврейское погребальное братство Козельска носит имя шести бакинских комиссаров. Нет, это не описка: из двадцати шести только шесть оказались евреями…

Рабинович слыл мудрецом.

– Рабинович, который час?

– Что вы спрашиваете, в это время у нас всегда полдевятого!

– Послушайте, Рубинчик, за все ваши дела я бы вас так обматерил, но – не могу подобрать верной интонации. А я ж вас знаю: скажу не так, так вы же и обидитесь!..

Раввин Соловейчик принимает соплеменников ежедневно с трех до шести. Об этом гласит объявление на его дверях. Где так и написано: «Морочить голову с трех до шести. Раввин Соловейчик».

Умер чудесный старик Зеликман. Я узнал – и загоревал.

Заглядывает служка синагоги:

– Ты пойдешь на похороны, Слава?

И я ему ответил:

– С удовольствием!

Человек, который гордится своей национальностью, не уважает Бога, который, кажется, придумал и другие…

– У меня появился новый друг, – сказала мне соседка, – по фамилии Рабинович.

– Молодой или старый? – спросил я.

И соседка ответила:

– Молодых Рабиновичей уже не бывает…

Рыбный день

Когда я издал свою первую книжку «Архипелаг гуляк», я посвятил ее «всем тем, кто меня любит: маме и папе».

Я себя сглазил: теперь меня любит и Лиля.

Каждое утро под своей дверью я нахожу букетик. Раньше я думал: Лиля тягает их с кладбища. Теперь я спокоен: она приносит их из мусорного бака.

Если это не любовь, то извините…

Ее любви я по наивности бежал. Я трижды топился и дважды тонул, не говоря уже про вешался. Не помогло. Я снова с вами.

Я работаю в еврейской общине Донецка. В моей трудовой так и записано: «Помощник раввина Вышецкого по внешним сношениям…»

Каждое утро она приходит в синагогу. Ко мне.

– О, сегодня в синагоге рыбный день, – говорит главный раввин Донбасса Пинхас Вышецкий.

И как всегда он прав: Лилина фамилия – Карасик.

Ее письма нельзя читать без слез. А где слезы – там, наверное, и смех…

Славонька, так и передайте себе, когда будете трезвый: вы хороший!

В нашей синагоге очень много верующих хорошо покушать.

Славонька, вы правы, что вернули мне мой желтенький букетик. Теперь я понимаю и сама: почему желтый – цвет разлуки? Потому что зеленый цвет успокаивает, а желтый – успокаивает навеки…

Водитель ехал так быстро, что деревья в испуге шарахались.

Славонька, нужно чай пить тихо, чтоб не побеспокоить чаинки, спящие на дне. Вот так нужно и жить, тихо и не рыпаясь, а не так, как вы, Славонька Верховский.

Зачем делать тайну из мелочи? Родиться – проще простого: нужно вовремя попасть под размножение…

Славонька, я в вас вижу очень умного человека, но постоянно приходится разговаривать с каким-то идиотом, что тоже вы…

Пыль, Славонька, это никакая не пыль, а семена, из которых вырастает запустение…

А начальник нашей синагоги Юдочка Келерман то кричит, а то болеет; в нормальном состоянии в живых его еще никто у нас не видел.

Цыганок я, Славонька, не перевариваю. Однажды нагадали мне не то. С тех пор я по нагаданному и живу…

Я пеку такие торты, как никто и как никак.

Мне, Славонька, повезло, мне жара не страшна. Я могу отдыхать в тени собственного носа. Я знаю, вам смешно. Но мой нос рассчитан не на это…

У нас в синагоге шизофреник на шизофренике. Согласитесь, Славонька, но ведь это же разврат!..