С нами были девушки - Владимир Кашин

Лаврик выпрямился, повторил задачу, поставленную роте командиром батальона.

— Хорошо. Выполняйте! — приказал Моховцев. — Схему постов представить мне на утверждение в двадцать ноль-ноль.

Лаврик, отдав честь, отошел от стола командира.

2

На наблюдательных, ротных и батальонных постах необычайное оживление. В отличие от компактных воинских частей подразделения Моховцева должны были передвигаться к новому месту каждое своим маршрутом. Пост ноль девять уже покинул разрушенную хату над Днестром и пешком пришел на ротный пост в небольшой городишко Рыбницу.

Белые от пыли улицы этого городка покоились между могучими прибрежными холмами. Над ними стояло горячее августовское марево, полное запахов сушеной вишни, расколотых арбузов и нагретого солнцем винограда. Иногда от Днестра веял застоявшийся ветерок, на мгновение прибавлял к горячему, дурманяще сладкому воздуху какую-то свежую горечь и приносил в городишко рокот самолетов, патрулировавших над переправой.

Посты уже целый час, как собирались на ротном посту. Девушки слонялись по тесному двору, ожидая командира роты Лаврика и приказа трогаться в путь.

Всех интересовала новая дислокация. Никто толком не знал, куда их пошлют, но догадывались, что пойдут за границу, в Румынию, в чужой мир, который представлялся очень туманно.

Не выдавая своего волнения, девушки шутили друг с другом, перебрасывались остротами. Овеянные всеми ветрами, дубленные морозом и паленные солнцем, пуганные бомбами и свистящими, осколками, они так привыкли к фронтовой жизни, что у многих появились незаметные для них самих характерные солдатские привычки. Но если в боевой обстановке у них появлялась внутренняя собранность, военная ловкость и способность не теряться, то сейчас, во время вынужденного безделья во дворе ротного поста, девушки не знали, куда себя девать.

В кирзовых сапогах с широкими голенищами, в вылинявших на солнце гимнастерках и юбках, в неизменных пилотках, казавшихся крошечными на их пышных кудрявых прическах, они разговаривали охрипшими голосами, по всякому поводу хохотали. От их крепких, подтянутых фигур, от загорелых, кое у кого облупившихся лиц веяло здоровьем и какой-то не женской силой, и, наверное, многие матери не узнали бы сейчас своих нежных дочурок. Живя на отдельных постах, девушки редко собирались вместе. Некоторые, познакомившись по телефону, знали друг друга только по голосу. Теперь они знакомились заново, а давние подруги, отбросив всякий военный ритуал, обнимались и целовались.

То там, то здесь собиралась небольшая группка, и посреди нее какой-нибудь Василий Теркин в юбке с веселыми, красивыми глазами оживленно рассказывал очередную солдатскую историю.

Все время прибывали новые посты, и разговоры, лениво угасавшие в теплом мареве дня, опять вспыхивали…

Пост ноль девять — Давыдова, Зина, Зара, Люба и Рая, примостившись на подмазанной синькой завалинке, с нетерпением ожидали дальнейших событий.

— Почему так долго? Двигались бы уже! — нервничала Зара. Она не любила ждать.

— Потерпи, — ответила Рая. — Двинешься, успеешь!.. Еще неизвестно, куда двигаться…

— И чего бы это я переживала? — жуя хлеб с салом, говорила Малявина. — Кто спешит — людей смешит. Будет приказ — поедем. Наше дело солдатское: без команды — ни с места!

Зина как-то выделялась среди своих подружек. Стройная, задумчивая, светлолицая, она сидела спокойно и прислушивалась к разговорам.

Потом ей надоело сидеть на завалинке, она поднялась и начала ходить по мягкой траве. Мысли ее сейчас были далеко отсюда. С высокого холма, на котором прилепился домик ротного поста, виднелся могучий Днестр, низкий правый бессарабский берег и высокий левый, который то там, то тут прорезывали узкие, вьющиеся на восток белые дороги. Она невольно бежала взглядом по этим стремительным белым лентам, до самого горизонта. По дорогам время от времени медленно двигались к переправе через Днестр черные точки: автомобили, тягачи, подводы… Иногда сердце ее вздрагивало: может быть, в одной из этих машин едет сейчас Андрей. Но нет! Она хорошо знала, что батальон еще не двинулся, что первой едет их рота, что Андрей находится сейчас далеко-далеко отсюда, на востоке… Что он теперь делает? Наверное, тоже собирается в дорогу… А может, он не пойдет следом за ними, может, ушлют его куда-нибудь в другое место?.. Ведь на войне всякое бывает…

В последнее время Зина часто вспоминала Андрея. Он вставал перед ее глазами таким, каким она впервые увидела его возле речки, и таким, каким он был в казарме во время занятий, — уже не совсем чужим, словно даже чуточку родным.

И почему он все время в мыслях? Все мысли о нем. Вот и сейчас не о Татьяне вспомнила, не о других подругах из батальона, а только о нем?

Когда она служила при штабе, Андрей казался ей просто старшим товарищем, а теперь при мысли о нем сладко ноет сердце… Это пугало Зину. Никогда еще в своей жизни она такого не чувствовала. Она не давала себе воли, не писала Андрею писем, не звонила по телефону, даже старалась не думать о нем, хотя это и не помогало, и, чем больше она старалась не думать, тем ярче он вспоминался ей…

Вдруг по двору точно пробежала электрическая искра. Солдаты заметили «газик», который, надрывно повизгивая, поднимался в гору.

Когда машина подъехала и из нее вышел старший лейтенант, все встали и вытянулись. В ответ озабоченный Лаврик махнул рукой и пошел в дом. На ходу бросил солдатам, стоявшим у крыльца:

— Начальников постов ко мне!

Зина не поверила своим глазам: следом за Лавриком из «газика» вышел Андрей. Вместе с шофером лейтенант вытащил из машины небольшую радиостанцию и генератор на треножнике, с педалями, похожими на велосипедные; приводился в действие он при помощи ног, за что батальонные острословы прозвали эту станцию «солдат-мотором».

Взбудораженный рой мыслей закружился в голове девушки. Почему Андрей здесь? Неужели перевели в их роту? Не может этого быть! Но почему он привез радиостанцию? Значит, едет с ними!

Сомнения и надежды, сменяя друг друга, охватили Зину. Ей очень захотелось поздороваться с лейтенантом, напомнить, что она здесь, с ним рядом. Она протолкалась через толпу девушек ближе к машине и стала так, чтобы Андрей мог ее увидеть.

В спешке Земляченко не заметил Зину. Вытащив радиостанцию и приказав радисту погрузить ее на полуторку, он торопливо поднялся на крыльцо ротного домика и исчез за дверью.

У Зины сжалось сердце. Но она сразу же взяла себя в руки.

На некоторое время во дворе стало тихо.

Но вот из домика выбежал взъерошенный старшина роты Прокудов, лихой парень, с рябым от оспы лицом и хитроватыми глазами. Он был правой рукой Лаврика и грозой начальников постов. Обязанности свои старшина выполнял старательно. Посты своевременно получали продукты, обмундирование, но когда кто-нибудь пытался до срока взять для своих девушек новые гимнастерки или заменить без разрешения телефонные элементы, тут Прокудов проявлял необычайную бдительность.

Сейчас у старшины была страда. Ему предстояло обеспечить перевозку имущества к новому месту дислокации. Выбежав во двор, он бросил: «Едем!» — и ринулся к автомашинам.

Из помещения ротного поста начали выходить один за другим офицеры и начальники постов.

Все пришло в движение.

Зина протолкалась к своим девушкам.

— Едем? — спросила она у Давыдовой. — Куда?

— В Румынию, Плоешти, — с гордостью ответила та.

Эта весть уже распространилась вокруг.

— Девчонки, девчонки! Живого капиталиста увидим.

— Думаешь, он ждет тебя? Удрал!

— Как бы не так! Гляди еще и пулю пустит из-за угла.

— Пусть попробует!

— Первый взвод ко мне! Становись!

— Второй взвод!..

— Ноль девять, быстренько! — скомандовала Давыдова.

Перед строем своего взвода, в состав которого входил и пост ноль девять, появился лейтенант Ляхов в хорошо подогнанной к его гибкой фигуре гимнастерке, с начищенными блестящими пуговицами, в синих галифе и изящных хромовых сапогах. Длинноногий, с хорошей выправкой, он был кадровым офицером и, попав в службу ВНОС, всегда проявлял по этому поводу недовольство. Многие из его товарищей по училищу связи уже получили звание старшего лейтенанта, один даже капитана. Но им повезло, по мнению Ляхова: они были в пехоте, в артиллерии, в танковых войсках. А Ляхову пришлось служить в этом, как он выражался, «батальоне смерти для офицера». Война шла к концу, и он уже не надеялся получить роту и третью звездочку на погоны. Офицеров запаса, которые не интересовались еще одной звездочкой и мечтали после войны возвратиться к гражданской профессии, Ляхов не понимал. С особенным неудовольствием посматривал он на своих солдат в юбках.