На заре красного террора. ВЧК – Бутырки – Орловский централ - Григорий Яковлевич Аронсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бюро фракции разрешило примкнуть к голодовке толстовцев двум социал-демократам, так как нельзя их отрывать от товарищей по делу. Они послали в Чека заявление о голодовке. Сейчас же приехал следователь и обещал, что через три дня их дело будет закончено, тогда их, верно, выпустят. Через три дня толстовцы снова приступили к голодовке, но чуть ли не на следующий день их начали освобождать. Затем бюро фракции разрешило объявить голодовку двум другим товарищам — одному, требующему освобождения, в виду внезапного психического заболевания матери, и другому, у которого жена была арестована и неведомо куда запрятана чекистами. Первый добился освобождения, а жена второго доставлена к нему в Бутырки. При таких удачах естественно усилились в нашей среде тенденции в пользу голодовки. Нарастало активное настроение. Мириться с лишением свободы казалось позорным и бессмысленным. Циркулировали слухи, что социалистов и анархистов развезут в провинциальные тюрьмы, так как при них невозможно восстановление режима в Бутырках. Были все основания ожидать репрессий после подавления Кронштадтского мятежа. Так лучше же не ждать безропотно, а выступить в бой. Поставить коммунистов перед фактом большой меньшевистской голодовки. Особенно настаивала на голодовке молодежь.
Какое оживленное собрание состоялось в большой камере 11-го коридора. Какие острые развились дебаты! Как бушевали страсти! Как незаметно переходили от защиты идей на личные выпады. В темном коридоре установили патруль. Мы обсуждали проблему голодовки тайком, конспиративно, чтобы начальство не узнало и не устроило сюрприза вроде развоза. У нас было постановление ни слова не рассказывать о возможной голодовке даже приятелям из других фракций. Вероятно, никто не рассказывал, но стоило эсерам посмотреть на наши значительные, конспиративные физиономии, чтобы понять, что мы переживаем детскую болезнь тюремной жизни. Доводы в пользу голодовки питались «левой» оценкой ситуации. В частности, предполагалось через Мартова и Абрамовича информировать социалистическую заграницу, под давлением которой коммунисты не устоят. Противники голодовки выдвигали против нее целую кучу практических соображений. Так, указывали на наличие в нашей среде старых социалистов, достаточно уже изведавших тюремные голодовки, которых надо пощадить, — и много молодежи, хрупкий организм которой после голодных московских зим не приспособлен к голодовкам. Больные, конечно, будут тяжелым балластом и могут сорвать голодовку. Сообщали, что у одного больного товарища брат в свое время сошел с ума под влиянием тюремной голодовки, и это должно было предостеречь активистов. Точно также связано много сложностей с характером и длительностью голодовки — голодовка до конца или голодовка борьбы (не до истощения), так рисовалась перспектива. И если, с одной стороны, все эти доводы понижали настроение, то, с другой стороны, многие так рьяно рвались в бой, так не склонны были мириться с пассивною ролью узников и так хотели верить в победу, что большинство высказывалось в пользу голодовки. Собрание постановило произвести тайное голосование и решить вопрос о голодовке в положительном смысле только при наличии квалифицированного большинства в 2/3 голосов во фракции. В тот же вечер до поздней ночи при разыгравшихся страстях проведено голосование, подано свыше 90 записок; за голодовку высказалось больше половины, но меньше 2/3. Тогда взволнованные сторонники голодовки потребовали созыва нового собрания, нового обсуждения положения и повторного голосования. Но тут противная партия развила большую агитацию, и при новом голосовании число записок в пользу голодовки даже несколько упало. Так после бурной и ожесточенной борьбы был изжит на этот раз в меньшевистской фракции вопрос о голодовке.
Но в общей тюрьме, живущей отдельно от социалистических камер, свила себе прочное гнездо эпидемия голодовок. Тюрьма была густо заселена. Из особого отдела ВЧК постоянно подсыпали новые партии. Множество лиц сидело по приговорам Ревтрибунала и перечислено в ведение тюрьмы. Еще больше народу случайного, непричастного ни к политике, ни к спекуляции, взятого просто «здорово живешь». В Москве и Петербурге продолжали практиковаться засады, дававшие большой улов. За последнее время начался снова приток иностранцев, подозреваемых в экономическом шпионаже. Мы застали длительную голодовку польского коридора, по поручению которого с ВЧК вел переговоры Красный Крест. Человек 60 поляков долго голодали и добились своего. В связи с Кронштадтским восстанием в Петербурге объявили обязательную регистрацию всех офицеров флота. Потом всех, кажется, до 600 человек, арестовали и разослали в разные концы. Большая группа офицеров попала в Бутырки. Среди случайных жителей тюрьмы мы встречали артистку Художественного театра, которая читала у нас на небольшой вечеринке «Двенадцать» Блока, и одного артиста, помогавшего социалистам готовить празднество 1-го Мая в тюрьме. Мы собирались устроить торжественный праздник на открытом воздухе с речами и знаменами… Вся эта огромная двухтысячная масса тюремного населения находилась в самых тяжелых условиях заключения. Многие не допрошены, они считали себя забытыми в тюрьме.
Камеры заперты весь день, как и коридоры. А тут весь день под окнами греются на солнце привилегированные социалисты. Сидят грязно и скученно. Редкие свидания происходят через две плотные сетки. Кормят плохо, царит сплошной голод. Тюремная администрация груба, и режим жестокий. Вынужденные отступить на социалистическом фронте, тюремщики вознаграждают себя на общих коридорах.
Неудивительно, что эпидемия голодовок охватила общие коридоры и постепенно вылилась в огромное движение. Это случилось в середине апреля, вся тюрьма предъявила ультиматум Чеке, угрожая на следующий день приступить к всеобщей голодовке. Требования были такие: открытие камер в пределах коридора, ускорение следствия и допросов, изменение меры пресечения. Делегаты отдельных беспартийных камер зондировали почву у социалистов. Мы объявили нейтралитет, но обещали свою поддержку, если в ней будет нужда. И вот началась голодовка. Приняло в ней участие большинство заключенных. Голодающих свыше тысячи. Начальство не дуло себе в ус и никаких шагов не предприняло, чтобы предупредить голодовку. У ворот, по распоряжению Чека, поставлен пулемет. Те из голодающих, которые выполняли разные работы в тюрьме, были заменены штрейкбрехерами из 13-го коммунистического коридора. Прошел день, второй и
