За темными лесами. Старые сказки на новый лад - Стив Даффи

Шипастые стебли рванулись наружу из моей груди, устремляясь вверх вдоль тулова веретена, кандалами обвив мои руки и горло, вплетаясь в волосы. Я стала почвой. Я стала землей. Я не могла шевельнуть и пальцем, и плоть моя взорвалась лепестками роз, источающих аромат сумрака. Я закричала, но оставалась безмолвна.

– Я спасаю тебя, вот увидишь. Я – твое веретено, я – твой принц, а это – мой поцелуй. Вот так, растерзав цветами, я увожу тебя из этого мира – разрушенного, опустошенного, лишившегося одежд ради твоей красы, из нищей, заваленной мусором земли, что породила тебя на свет. Этой земли больше нет – ни ее виноградников, ни покатых холмов, ни кукурузных полей…

Нет, нет, кто-нибудь непременно придет, унесет меня прочь, будто мешок хлопка, и я вновь буду есть ежевику, запивая парным молоком, а от тебя останется только едва заметный шрам меж грудей, и, когда мы состаримся, он заметит, что этот шрам выглядит, точно звезда. И я никогда больше не услышу твоего голоса изнутри, ведь не вечно тебе засевать мою кожу…

– Ошибаешься. Кто сказал, что твое заточение продлится сто лет и ни крупицей больше? Все врут календари! Я живу в тебе не хуже печени и селезенки, дышу твоим дыханием, вздымаюсь и опадаю вместе с твоей спящей грудью, и мое острие бьется в тебе, согретое у твоего сердца. Вот так-то, краса моя. Вот так-то.

Ветви роз вырвались за дверь, расколов ее в щепы, устремились по лестнице вниз, и – нет, вовсе не благоухание могилы свалило с ног весь двор. Нет, нет, это сделали розы! Это розы, захлестнув их лодыжки, быстро нашли путь наверх! Их стебли, скользнув меж губами, проникли в глотки и там расцвели. Лепестки роз, точно вязкие сласти, лишили их воздуха так, как никогда не была лишена его я, разорвали их легкие так, как никогда не были разорваны мои. Тонкие струйки крови потекли вниз из пяти сотен ртов, пять сотен криков захлебнулись, забулькали, словно вода в котле. Дева-дерево вступила в пору лета, и на ее шипастых ветвях закачались, приплясывая в воздухе, пять сотен ярких плодов: леди-апельсины, лорды-лимоны, вишенки-судомойки, сливы-повара, король-яблоко и самая царственная среди смокв.

– Я не для них. Я – для тебя и только для тебя.

Но они-то были не подготовлены к этому! Их не покрыли золотой пудрой, не обработали формалином, их тела на ветвях посерели, как положено всякому мертвому телу, и я почувствовала запах пронизанной плесенью кожи матери, почуяла, как смердят гнилью сестры.

Вокруг не осталось ничего – ничего, кроме шипастых стеблей да душительниц-роз, обшаривающих камень…

– Вздор, дорогая. Я здесь. Я с тобой.

Прошу тебя… Я так устала…

Спустя годы дала побеги даже кровать. Тонкие щупальца зелени выползли из пропитавшегося дождевой водой дерева, потянулись наружу в поисках новых источников влаги, и отыскали все, что могли отыскать – мою кожу, мою кровь, мои слезы. Комната, которой с избытком хватало девице, отсыпающейся после передоза, превратилась в сгусток зелени, сплошь пронизанный твердыми ветвями и нежными свежими побегами. Меня довольно, чтоб напоить их все, а веретена довольно, чтоб напоить меня. Такова биология девства.

И так уж вышло, что даже брачный чертог пустил во мне корни, а подушки стали цветами, а покрывала – корой, а я – сердцевиной, неподвижной и твердой внутри. Эх, Аристотель, Аристотель, мудрец с колючей, как розовый куст, бородой! Когда кровать вырастает в дерево, в ход идут настолько тайные силы, что тебя трудно винить в невежестве.

У меня было много времени на раздумья.

Если бы не эта игла…

Кэтрин М. Валенте

Кэтрин Морган Валенте – автор более дюжины прозаических и поэтических бестселлеров по версии «Нью-Йорк таймс», включая «Бессмертного», «Палимпсест», цикл «Сказки сироты» и феномен краудфандинга – роман «Девочка, которая объехала Волшебную Страну на самодельном корабле»; лауреат премии имени Андре Нортон, премии Типтри, Мифопоэтической премии, а также премий «Райслинг», «Лямбда», «Локус» и «Хьюго». Кроме этого, ее произведения не раз попадали в списки финалистов премии «Небьюла» и Всемирной премии фэнтези. Ее последний роман – «Сияние». Живет она на островке у побережья Мэна, в окружении небольшого, но неуклонно растущего зверинца, населенного различными живыми тварями, среди которых имеется и несколько людей.

Спасение тех, кого любишь, из рук эльфов и фей всегда требовало мужества, смекалки и силы воли. Герой сказки Холли Блэк – «храбрый портняжка», наделенный почти волшебным талантом к созданию изысканных одежд…

Сюртук из звезд

[28]

Рафаэль Сантьяго терпеть не мог навещать родной дом. Приезд домой означал, что родители подымут шум, устроят праздничный ужин, а ему придется улыбаться во все стороны и скрывать все свои тайные пороки – например, курение, а ведь курил он уже пятнадцать с лишним лет. Он просто ненавидел это радио, во всю мощь наяривающее сальсу из распахнутых окон, и постоянные попытки двоюродных братьев утащить его из дому по барам. Его с души воротило от рассказов матери о том, как патер Джо расспрашивал о нем после мессы. Но хуже всего была собственная память – воспоминания, вскипавшие в голове с каждым новым приездом.

В то утро он почти час простоял у туалетного столика, разглядывая парики, шляпы и маски – черновые версии или копии созданных им костюмов. Все они были надеты на зеленые стеклянные головы, выстроившиеся в ряд перед большим треснутым зеркалом. С одних свисали вниз перья, бумажные розы и хрустальные подвески, другие тянулись кверху витыми кожаными рогами… Наконец он остановился на белой безрукавке, заправленной в нежно-серые чиносы, но встав рядом со своими сокровищами, почувствовал, что облику недостает завершенности. Пристегнув черные подтяжки, он снова оглядел себя в зеркале. Да, уже лучше. Практически компромисс. Федора, трость и несколько штрихов карандашом для глаз завершили бы образ окончательно, но он оставил все это в покое.

– Что скажешь? – спросил он, глядя в зеркало.

Зеркало не отвечало. Тогда он обернулся к некрашеным гипсовым маскам на полках, но и их пустые глаза не сказали ему ничего.

Раф сунул в левый передний карман ключи, бумажник и крохотный телефон. Отцу он позвонит из поезда. Скользнувший по стене взгляд задержался на одном из эскизов костюмов, сделанных им для постмодернистской балетной постановки «Гамлета». Рядом с этим эскизом висела медаль. На листе была изображена безликая женщина в белом платье, расшитом ягодами и листьями. Вспомнилось, как танцовщики подняли девушку в этом платье кверху, а другие принялись вытягивать наружу алые ленты, спрятанные в рукавах. Алые ленты – многие ярды алых лент – струились с ее запястий, устилая сцену, укрывая танцовщиков с головы до ног. Весь мир стал одной зияющей раной, сочащейся алыми лентами…

В поезде было скучно. Вдобавок, Раф чувствовал себя виноватым в том, что зеленые пейзажи, проносящиеся за окном, не вызывают у него никаких чувств. Так уж вышло: листвы и цветов он не любил, если только они не сделаны из бархата.

Отец ждал Рафаэля на станции, все в том же старом синем грузовичке, купленном задолго до того, как Раф навсегда уехал из Джерси. В каждый приезд отец осторожно расспрашивал Рафа о работе, о большом городе, о его квартире. И делал какие-то невысказанные выводы. А сам рассказывал о том, как кто-нибудь из двоюродных братьев снова влип в неприятности, а в последнее время – о проблемах сестры Рафа, Мэри, с Марко.

Чувствуя, как жаркое солнце смывает с кожи последние мурашки, Раф сел на пассажирское сиденье. Он и забыл, как холодно в вагонах с кондиционерами. По сравнению с кожей отца, потемневшей от загара, как красное дерево, его собственная кожа казалась болезненно-бледной. Перевязанная шпагатом коробка имбирных пряников в кристалликах сахара отправилась под ноги. Он никогда не являлся к родителям без подарка: бутылки вина, тарт-татена[29], жестянки трюфельного масла от Бальдуччи…

Эти подарки служили ему напоминанием о большом городе и о оплаченном загодя билете туда и обратно в кармане.

– Мэри добивается развода, – заговорил отец Рафа, едва вырулив со стоянки. – Живет сейчас в твоей старой комнате. Твои штуковины для шитья пришлось убрать.

– А как воспринимает это Марко?

О разводе Рафаэль уже слышал. Неделю назад сестра звонила ему из Черри-Хилл в три утра. Ей с сыном Виктором срочно нужны были деньги на автобус домой. Она тяжело дышала в трубку, и Раф догадался, что сестра плачет. Деньги он ей перевел из магазинчика на углу, куда частенько заглядывал за мороженым с зеленым чаем.

– Плохо. Хочет видеться с сыном. А я сказал: если он еще раз хоть близко подойдет к нашему дому, твой двоюродный брат рискнет условным освобождением, но свернет ему, чокнутому сукину сыну, шею.