Болото - Марьяна Романова

– Знаю тебя больше десяти лет, деточка, но никогда бы не подумал, что ты дура, – сказал он.

– Ну простите, – Якова я побаивалась, но скорее по инерции, потому что если тебе терять нечего, то и бояться попусту ты не будешь.

– Ты хотя бы поняла, что увидела? – помолчав, спросил он.

– Рожу страшную я там видела. А что должна была?

Яков всем телом дернулся – как будто бы с кулаками наброситься на меня хотел, мое тело считало этот порыв и скукожилось, а руки живот закрыли. Но ничего не произошло – с досадой покачав головой, он просто уселся на землю, а потом похлопал ладонью по траве рядом с собою, приглашая меня присоединиться.

– Сегодня, деточка, четверг, а в субботнюю ночь ты впервые к болоту вместе с нами пойдешь. Пора уже. Ты единственная в поселке нашем, кто к болоту не ходит.

Вот уж не ожидала я такого услышать от него.

– Знаю, ты нас в окно видела. От меня ничего не укроется. И у матери своей спрашивала. Она меня еще тогда просила позволить взять тебя с собою. Но я знал, что время не пришло еще, не готова ты.

– Не готова к чему?.. И почему время пришло именно сейчас – из-за этого? – я погладила ладонью выпирающий холм живота. – Что вам всем болото это сдалось? Зачем вообще каждую неделю туда ходить?

И тогда Яков рассказал мне такое, что мне каждую минутку себя за руку щипать приходилось – уж не перенесло ли меня в сон дурной. Сказал он мне, что болото лесное – не просто болото. Есть о нем легенда старинная, из уст в уста передающаяся, в летописях древних таящаяся. Будто бы спит на дне Болота древний не то демон, не то бог, и те пузыри, которые по поверхности воды идут, – это его дыхание. И потому Болото это священное, оно чудеса может творить. В летописях так сказано: если бросить в Болото ребенка, которому еще трех лет не исполнилось, то спустя сутки может он возвратиться, да вот только не человеком уже будет, а полубогом могущественным, который все будет знать, все уметь. Он будет добрым и сильным и укажет другим людям путь. Но участь такая не любому человеческому ребенку уготована, только Болото может решить – подходит ребенок или нет. Издревле матери, которые знали эту легенду, приносили к Болоту своих детей. Летописи говорят, что некоторые младенцы возвращались, их потом святыми звали. У всех них жизни были славные. Только сам Яков такого еще не видел, хотя когда впервые к Болоту подошел, сразу понял, что не врут летописи, священное это место. Он нарочно и поселок недалеко выстроил, и единомышленников собрал. Поэтому всех детей, которые рождаются в поселении, на второй день жизни относят в лес. Раньше они растить пробовали, но потом Яков нашел в архивах другие упоминания о Болоте, и там было сказано, что чем младше ребенок, тем больше шанс на возвращение.

– И что, моя мама сама отнесла туда новорожденного сына?

– Ходить она после родов не могла, мы за нее несли, – кивнул Яков. – Но она знала все с самого начала. И второго ребенка уже сама несла. Она верила и мечтала.

– Но это… Глупость, дичь! Вы здесь уже столько лет живете… И если ни разу не видели возвращения… Яков, вы же умный человек, у вас и библиотека, и телевизор смотрите… Как же вы можете верить в ересь такую?! – Я была так взволнована, что голос звенел.

– Не говори того, о чем не понимаешь, деточка. Ты ведь тоже там была. Видела, что непростое Болото.

– Да лучше бы я ничего не видела! Это ужасное место и никуда я в субботу…

Пощечина оборвала меня на полуслове.

– Пойдешь, – взяв меня пятерней за волосы и низко наклонившись к моему лицу, сказал Яков. – В субботнюю ночь пойдешь вместе со всеми. И будешь ходить каждую субботу. А когда ребенок родится, либо сама отнесешь его и бросишь в Болото, либо отдашь нам, с благословением на добрый путь.

Мне казалось, я попала в страшную сказку. Когда Яков привел меня обратно в деревню, все были так внимательны ко мне, так ласковы. Старуха-повитуха специально для меня оладьи сделала – невиданная роскошь в нашей жизни. Яков слышал запах жареного теста, но даже не сказал ничего, хотя обычно строго выговаривал за чревоугодие. Я поняла – все знают, что меня наконец посвятили в секрет. Всем как будто стало легче дышать. Ведь до того дня я была единственным человеком в деревне, который не знал о Болоте. Субботней ночью меня повели в лес. Это было так необычно – все люди, с которыми я больше десяти лет жила бок о бок, которые казались мне скучными и обычными, теперь шли по лесу гуськом, и у них был общий мрачный секрет. Никто и слова не произнес, но почему-то в толпе явственно ощущалась атмосфера праздника. У всех было такое возвышенное выражение лица, и глаза блестели в странном предвкушении. Все женщины распустили волосы. Когда бабка-повитуха увидела, что у меня коса, она молча подошла со спины, вынула из моих волос ленточку и расплела, а зачем – мне так и не объяснили. Было нас много – не меньше пятидесяти. Шли гуськом по протоптанной влажной тропке, Яков, конечно, впереди. Наши глаза быстро привыкли к темноте. Наверное, мы были похожи на племя лесных воинов. Последние метры пути преодолевали ползком. К Болоту мог только один человек подойти, воду целовали по очереди. Я была одной из последних. Я смотрела на этих людей, которых считала знакомыми, и думала о том – что же видит каждый из них в темной воде. Все по-разному реагировали на близость Болота. У кого-то из женщин был такой вид, словно они не воду тухлую поцеловали, а прекрасного юношу, который только что предложил им руку и сердце. А кто-то видел в топкой пучине что-то страшное. Сама же я, приблизившись к Болоту, просто закрыла глаза. Мне не хотелось еще раз видеть чудовище с моими чертами. Вода была такой же теплой и склизкой, но на этот раз никто не пытался затянуть меня в трясину. Вернулись мы так же молча и, не произнеся ни слова, разошлись спать по своим домам. А меня всю ночь лихорадило и снилось, что я родила не человеческого ребенка, а водяного какого-то – вместо ручек и ножек – мокрые сучья, лицо раздутое и все в зеленых струпьях, глаза – желтые и злые, и зрачки вытянуты, как у кота. Ребенок рот раскрыл, чтобы первым криком мир приветствовать, а изо рта черная вонючая жижа излилась, и не крик получился, а глухое бульканье. На следующий день я твердо решила – не бывать тому, что они задумали. Со мною нельзя так. Я убегу. Места знаю хорошо, все-таки всю жизнь прожила тут. Леса не боюсь. Мне только до дороги добраться, а там – машину поймаю и растворюсь в мире, никогда они меня не найдут. Но утром у меня вдруг воды отошли. По моим подсчетам, раньше срока, хотя счет времени мы в деревне не ведем, и о наступившей весне узнаем по растаявшему снегу. От страха я сознание потеряла, такая безысходность навалилась, а когда очнулась, меня уже в дом повитухи кто-то отнес. Лежу я на кровати, а она вокруг ходит и тлеющим веником трав машет, как кадилом, и поет что-то, горлом вибрируя – пение страшное, а запах сладкий, как сахар жженый. Родила я легко, сыночек это был, крошечный совсем, но, вроде бы, здоровый. Розовый, кричит, ручки-ножки шевелятся. Я решила старуху перехитрить.