Гавань - Антун Шолян

Грашо неподвижно сидел за столом, похожий на паука, терпеливо ожидающего жертву, в паутине своего кабинета. Вечно вот так уставится и хоть бы моргнул, подумал инженер, аж страх пробирает: никогда и ничем его не удовлетворишь до конца; что ни скажешь, он только пялится. Но откладывать дальше нельзя.

Осторожно, словно он имеет дело со стеклом, Слободан укладывал в папку малозначительные бумажки, по поводу которых они только что препирались и царапались, будто двое котов возле миски с горячей кашей.

— Остался один вопрос — с часовней, — произнес наконец инженер роковую фразу.

— Ах да, — сказал Грашо, будто у него это совсем вылетело из головы. — Да, да. Я уже думал, когда вы перейдете к этому.

— По мере моих возможностей я изучил этот вопрос, — сказал Слободан. — И пришел к выводу, что капеллу сносить нельзя. Принимая во внимание ее историческую ценность и учитывая настроение жителей. Дело не в юридической стороне вопроса, потому что неизвестно, кому принадлежит земля и тем более сама часовня. Можно сказать — она народная. С другой стороны…

— С другой стороны?

— Я исследовал и возможность несколько изменить трассу, — инженер вытащил из папки небольшой, аккуратно им самим выполненный чертеж, — что, по всей видимости, ускользнуло от внимания проектировщиков. Вот посмотрите, здесь дорога может обойти возвышенность с минимальными потерями на подъеме. И увеличение общей стоимости совсем незначительно.

Грашо мрачно разглядывал чертеж.

— И что я с этим должен делать?

— Следовало бы направить это проектировщикам для коррекции их плана. Я думаю, нет причин…

— Да, но на это уйдет несколько месяцев, — усмехнулся Грашо. — Главный план утвержден во всех инстанциях. Вы знаете, сколько времени все это у нас тянется.

— Но я не знаю иного выхода, — сказал инженер тоном, свидетельствующим, что он действительно этого не знает.

Грашо почесал в голове. Из ящика письменного стола вытащил тоненькую стопку бумаг.

— В ожидании вашего сообщения я тоже покумекал над этой, как вы говорите, проблемой. Все ответственные товарищи, однако, уверены, что никакой проблемы нет. Я сожалею, что вы попусту потратили столько времени.

Грашо протянул ему через стол бумаги. Инженер их быстро пробежал глазами, растрепал, перелистывая, тонкие и легковесные бумажные выводы.

— Что это? — спросил, продолжая перебирать листочки.

— Наши представления местным органам, решение общинной скупщины, рекомендации комитета, разрешение региональной инспекции по охране памятников и так далее…

Слободан встал и, не читая бумаг, положил растрепанную пачку на стол.

— Чего же вы от меня хотите? — спросил, с трудом переводя дыхание.

— Чтобы вы подписали, — Грашо вытянул из пачки какой-то листочек, — наше решение о сносе. Затем смету…

Инженер молча смотрел на него.

— Я этого подписывать не буду. — Он резко прервал Грашо.

Какое-то мгновение Грашо рассматривал его снизу вверх, щурился оценивающе, может быть, даже сострадательно. Могущественный, уверенный в том, что победа у него в кармане, он мог позволить себе даже сострадание.

— Послушайте, товарищ Деспот, давайте не будем терять зря время. Мы с вами находили общий язык и по куда более важным делам, чем это. Я уже давно понял, что насчет часовни вы что-то темните. Но надеялся — в конце концов очухаетесь, а пока сам предпринял необходимые шаги. Давайте не будем попусту препираться.

— Я это не подпишу.

Грашо аккуратно сложил бумаги, положил их в папку и засунул в ящик стола. Лицо его выражало абсолютное равнодушие.

— Как хотите, — сказал он. — Дело пойдет своим чередом. Вы сами понимаете, ваша подпись на этом решении — чистая формальность. — У Слободана помутилось в глазах, он едва различал Грашо, будто в тумане.

— Я могу постараться, чтобы это не было формальностью, — глухо проговорил он. — Я уже пригласил экспертов из республиканской инспекции по охране памятников.

Грашо вскочил. Было видно, что кровь ударила ему в голову, в глазах вспыхнули огоньки.

— Вы… — пробормотал он, — вы обратились к искусствоведам? От себя лично? На свою ответственность?

— Да, — сказал Слободан.

— И вы полагаете, что можете себе это позволить, — спросил Грашо, — в вашей ситуации?

— В какой такой моей ситуации?

— Не валяйте дурака, Деспот! Люди уже во весь голос болтают, что вы злоупотребляете служебным положением, что соблазняете их дочерей, публично демонстрируете аморалку, якшаетесь с буржуазным элементом, всеми способами охраняете его собственность и после этого имеете наглость спрашивать, в какой вашей ситуации? Что вы еще хотите услышать, Деспот? Да и работой себя не слишком утруждаете; вы думаете, почему у нас не выполняется план? Кто будет за это отвечать? А тут еще выдумали каких-то экспертов!

Слободан почувствовал, что почва уходит у него из-под ног. Он попытался взять себя в руки, но, заговорив, сам услышал, как беспомощно прозвучал его голос:

— Какое отношение все это имеет к часовне? Если даже все так, то еще…

Грашо помедлил, словно взрыватель гранаты, потом овладел собой, пожал плечами, сел.

— Делайте что хотите, — сказал он тихо, — но знайте, плевать я хотел на ваших экспертов и искусствоведов.

Совершенно неожиданно Магда сообщила о своем приезде. Слободан понимал, что этот приезд означает катастрофу, но не видел никакой возможности ее избежать. По телефону она говорила взволнованно, сбивчиво, что было совсем не в ее обычае. Несколько раз почти панически акцентировала, что приезжает незамедлительно. Вероятно, ей уже все сообщили: и о часовне, и о Викице; до инженера только сейчас дошло, что его отношения с Викицей должны были вызвать некий публичный резонанс. Таинственная связь Магды с Дирекцией и с Грашо работала безукоризненно.

Приезд Магды страшно перепугал Слободана. Однако одновременно в какой-то трусливой, но не лишенной хитрости частичке его существа затеплилась надежда, что приезд этот поможет развязать затянувшийся узел, на что сам он был совершенно не способен. Он сознавал, что его увлечение Викицей перешло все границы. Если к тому же прибавить ситуацию в Дирекции, стычку с Грашо, столкновения с обитателями городка (он даже не предполагал, что это так серьезно), то дела его и впрямь зашли в тупик, и Слободан ощутил почти настоятельную и срочную потребность в Магде. Она, как всегда, сумеет все уладить. Надо лишь дать ей полную свободу: пусть предпринимает что хочет. Но в то же самое время Слободан сознавал, что увяз основательно я выпутаться ему нелегко: он искал в Викице спасения от Магды, теперь хочет, чтобы Магда спасла его от Викицы.

И все-таки, заключил он, я самый настоящий гнилой обыватель. Мы, видите ли, голову теряем, пускаемся в авантюру, но только до той поры, пока романтика и все эти похождения не мешают нашему нормальному солидному пути к пенсии. Мы готовы сбросить с себя все условности, но только если не останемся без гроша. Стоит тебе задрожать от холода на так называемых романтических вершинах, как сломя голову бежишь укрыться под первое попавшееся, крылышко. Любовь любовью, но жена есть жена, дело — дело и жизнь есть жизнь.

С первых минут их встреча развивалась в соответствии с его самыми плохими прогнозами. Он встретил Магду на остановке сплитского автобуса, из которого она вышла свежая, безупречно отутюженная, холодная и подтянутая, словно появилась прямо из дома, а не тряслась полдня в пыли и духоте. Холодно и молча разрешила поцеловать себя в щеку.

Молча они сидели и за ужином в ресторане новой гостиницы. Магда съела лишь глазунью из двух яиц и сжевала два листика салата, а выпила полстакана минеральной воды. Вино — бутылка красного далматинского, заказанное Слободаном в честь ее приезда, — осталось в бокалах нетронутым.

Слободан неловко пытался прервать молчание. Но был бессилен перед заранее рассчитанным поведением разгневанной Магды. Он хотел соблюсти хотя бы приличие перед присутствующими. Приезд Магды все же представлял собой сенсацию для так называемой лучшей части колонии, которая обычно ужинала в отеле: кое-кто из коллег подходил к их столику, бормотал натянутые слова приветствия, но тут же удалялся под действием излучаемого ими напряжения и стужи.

Банальные шуточки («ах, вот и вы, приехали наконец, чтобы навести порядок у этого босяка!») выглядели явно двусмысленно, а каждый взгляд в их сторону мог быть истолкован как гнусное любопытство или даже издевка. На приветствия Магда отвечала лишь кивком головы, не произнося ни слова и не улыбаясь. Глаза ее были непроницаемо желты, как яйца на тарелке. Судя по выражению лица, для нее здесь все дурно пахло: и Слободан, и еда, весь этот отель и местное общество.

Отправив последний кусочек яичницы в рот, она положила нож и вилку на тарелку так осторожно, будто они вот-вот рассыплются.