Офицеры - Елена Караваешникова

Герхард хладнокровно принял смерть.

— Надо иметь мужество рассмеяться, — сказал он.

Герхард нравился Ставру. С первого взгляда. он признал в нем брата по войне. Не этой конкретной войне, а войне для профессионалов, которая, как Ставр уже знал, останется с ним, пока он жив. Герхард мог бы стать лучшим его врагом, тем врагом, которым гордишься, с которым интересно помериться силой, в поединке с которым можно превзойти себя. И когда этот человек был предан и убит, Ставр взорвался.

Шуракен отнесся ко всему спокойнее. Во-первых, он видел в Герхарде всего лишь наемника. Себя же Шуракен считал солдатом империи, защищающим интересы державы там, где прикажут. Сейчас он воевал в Африке не потому, что хотел или искал приключений на свою задницу, как Герхард, а потому, что такова была служба. Герхард же был солдат удачи, из тех, кто мотается с войны на войну, ища наживы и приключений. В конце концов находят смерть. Умер он мужественно — этого Шуракен не мог не признать.

Ставр был в бешенстве. Война развязала ему руки, приучила к свободе действий. В такой ситуации формальные отношения и подчиненность Советнику могли оказаться слишком слабой уздой. Но чего бы Ставр с больной головы ни выкинул, он навредил бы только себе. Шуракен решил, что Ставру следует остудить голову, желательно где-нибудь подальше от Советника. Он запихнул друга в машину и заставил ехать на полевые занятия в лагерь Вигоро.

Отъезд получился красивый. Следом за «уазиком» Ставра двинулся автобус, до отказа набитый черными парнями. Те, кто не поместился в салоне, устроились на крыше, над ними по ветру развевалось знамя, из динамиков неслась боевая песня. Ставр почувствовал, как сердце снова становится легким и веселым.

Теперь, оставив курсантов в лагере на попечение сержанта Шелумбы, Ставр возвращался в город. Проем лобового стекла «уазика» был заварен железной решеткой. Стекло они с Шуракеном вынули, потому что стекла бликуют, по ним стреляют, и они покрываются трещинами, мешающими правильно воспринимать окружающую действительность.

Дорога круто пошла вниз. Ставр снял ногу с акселератора и перенес на тормоз. Играя сцеплением и тормозами, он мягко скатился на узкий козырек над озером, в которое с каменного уступа обрушивался бешеный поток. Над водопадом, переливаясь, висела алмазная радуга. Озеро было сине-зеленое, цвета павлиньего глаза, и с такой чистой водой, что, бросив в него монету, можно, пока не надоест, следить, как она, отблескивая серебром, опускается в бездонную глубину.

Миновав озеро, Ставр до предела снизил скорость и стал пристально рассматривать дорогу перед капотом. Здесь кончалась контролируемая гарнизоном Вигоро часть дороги. Дальше можно было ждать чего угодно, и прежде всего — мин.

С каждым мгновением Ставру становилось все больше и больше не по себе. Он был один, а одиночество обостряет интуицию и инстинкт самосохранения. Может быть, поэтому, когда он заметил змею, свернувшуюся клубком в колее, то почувствовац, что она неспроста там лежит. И, словно подтверждая его самые дурные предчувствия, мороз продрал по хребту, а волосы под банданой взмокли.

Он ударил по тормозам.

Дверец у машины не было, Ставр с Шуракеном их ликвидировали, чтобы не мешали быстро сматываться. Ставр просто перекинул ноги с педалей на землю. На осторожных, неестественно легких лапах он сделал несколько шагов вперед.

Змея, это была кобра, подняла голову, раздула капюшон и зашипела. На несколько секунд они замерли друг против друга — змея и человек. Ставр не относился к весьма распространенной части людей, испытывающих непреодолимую ненависть к змеям и убивающим их без всяких на то оснований. Война не превратила его в отморозка, он придерживался правила никогда не убивать без крайней необходимости. Убедившись, что человек на нее не нападает, змея выползла из колеи и исчезла среди камней. На том месте, где она лежала, Ставр увидел едва заметное разрыхление. Здесь установили мину и пытались замаскировать следы этого подлого дела.

«Вот она!» — подумал Ставр. Он выследил смерть. Теперь он знал, где она, дальше надо действовать спокойно и точно.

Ставр опустился на корточки и осторожно разгреб тонкий слой земли, перемешанной с мелкими камешками.

«Привет!» — перед ним в каменистом грунте сидела противотанковая мина советского производства.

Ставр усмехнулся: судя по всему, повстанцы регулярно добывают боеприпасы со складов национальной гвардии. Противотанковая мина была, в принципе, бесполезной вещью на этой дороге, где не ходило, не каталось и не ползало ничего с таким весом, на который она могла среагировать. Но народ в Сантильяне воевал так давно, что уже научился некоторым хитростям. Поэтому, выкрутив из мины взрыватель, Ставр не спешил вытаскивать чертову кастрюлю. Он расстегнул клапан нагрудного кармана на куртке и отколол с его внутренней стороны здоровенную английскую булавку.

«Кружок умелые руки доведет до цугундера», — выплыла в голове фраза, когда-то сказанная инструктором на занятиях по подрывному делу.

Зажав булавку в обветренных, запекшихся от жары губах, Ставр начал нежно подкапываться под мину.

На этот раз ни инстинкт самосохранения, ни ангел-хранитель были ни при чем. Просто Ставр знал, как бы он сам действовал, если б ему пришлось ставить противотанковую мину так, чтобы она сработала на небольшой вес, или организовать сюрприз для того, кто попытался бы ее снять. Поэтому он даже почувствовал определенное удовлетворение, когда его пальцы нащупали под миной бок гранаты.

Скоба была придавлена днищем мины. Ставр сжал ее в руке и вытащил гранату. Предохранительного кольца, естественно, не было. Ставр вынул изо рта булавку и вставил ее в отверстие запальника. Все, теперь эта дура была абсолютно фригидна.

Ставр не хотел возиться с уничтожением своих трофеев. Звук взрыва мог привлечь чье-нибудь ненужное внимание. Засунув мину и гранату в щели в скале, Ставр заложил их камнями.

Нервное напряжение резко отпустило, и Ставр с удовольствием, даже торжественно помочился на место заначки.

«Теперь перекурим это дело», — подумал он, садясь за руль. 

В Сантильяне два климата — или жарко и сухо, или жарко и влажно. Высоко в горах было сухо и даже прохладно, особенно пока ледниковый поток не ушел под скалы. Ниже возникли низкие бородатые пальмы и лианы, потом высокие стройные пальмы и манговые деревья, а когда Ставр скатился в долину, по обеим сторонам дороги поднялись темно-зеленые стены непроходимых джунглей. Дорога была проложена по руслу пересохшей реки. В период дождей она превращалась в поток жидкой грязи, но сейчас по ней можно было ехать с вполне приличной скоростью. Ставр жал на газ, стараясь побыстрей проскочить этот отрезок пути. Дорога была одна на всех, поэтому мины тут редко ставили, зато регулярно устраивали засады. Въехав в джунгли, Ставр дослал патрон в патронник автомата и снял оружие с предохранителя.

Со стороны его машина, ломом идущая через джунгли, смахивала на известную рекламу сигарет «Кэмел». Только это был не роскошный «лендровер» или джип, а обычный армейский «уазик», но со снятыми передними дверцами, без задних сидений, с заваренным решеткой лобовым стеклом и платформой под крупнокалиберный пулемет вместо крыши. Он назывался «крокодил», а под хорошее настроение — «кокодрило».

На спрессованной глине, смешанной с илом, «крокодил» легко уплывал в юз. По краям колеи и на поворотах машины растолкли этот грунт в тонкую пудру, но, прижатая тяжелым влажным воздухом, она не пылила. Она выплескивалась из-под колес, как горячий шоколад.

Лицо и руки покрылись каплями пота, как в бане. Футболка прилипла.

Ставр сбросил скорость, пробираясь мимо сожженной автомобильной колонны. Одиннадцать обгорелых скелетов грузовиков представляли крайне неприятное зрелище. Конвой напоролся на засаду, был разграблен и сожжен то ли бандитами, то ли повстанцами. Грузовики так и остались стоять на дороге, и их приходилось объезжать, прижимаясь вплотную к джунглям. Отличное место для еще одной засады.

Ставр вел машину одной рукой, в другой он держал автомат на боевом взводе — палец на спусковом крючке, ствол поднят вверх, приклад уперт в бедро, чтобы не утомлять руку весом оружия. Он миновал колонну и, вдавив педаль газа, рванул от этого проклятого места на предельной скорости.

Джунгли кончились. Из темно-зеленого сумрака, парниковой влажности и одуряющих запахов цветущих и гниющих растений «крокодил» выкатился прямо в жгучий блеск нестерпимого зноя. Словно кто-то провел черту и сказал: «Здесь будут джунгли, а здесь — пустыня, и чтоб ничего такого неопределенного». Футболка на Ставре мгновенно высохла.

Русло реки вывело машину на узкое шоссе с растрескавшимся, выбеленным как кость асфальтом. На безжизненной равнине ползали бесформенные столбы пылевых вихрей.