Избранные работы - Иоанн Зизиулас

Православное богословие на официальном уровне не высказывалась по этому вопросу. Некоторые богословы придерживаются жесткой позиции, подобной той, что занимали в прошлом католики и протестанты. Однако высказываются и более открытые взгляды, которые можно подразделить на две категории. Одна позиция основывается на пневматологии, другая — на эсхатологии.

Сторонники первой проводят резкое различение между делом Христовым и ролью Духа Святого в истории спасения. Это различение восходит к идее русского богослова Владимира Лосского о «двух икономиях» — Христа и Святого Духа. Согласно этой точке зрения, действие Святого Духа не ограничивается Церковью и христианами, но распространяется на все человечество и творение. Поэтому другие религии оказываются в сфере действия Святого Духа, хотя можно сказать, что они — вне Христа.

Вторая — эсхатологическая — позиция опирается на другие аргументы. Вплоть до Страшного суда мы не можем с абсолютной уверенностью сказать, кто не принадлежит ко Христу и не спасен. В этом утверждении важна его отрицательная форма. Оно не предполагает агностицизма и неуверенности в том, что касается Христа и Церкви как верного пути к Богу и спасению. Агностицизм и неуверенность относятся только к тем, кто не верит во Христа и не является членом Его Церкви. Эта точка зрения открывает возможность положительного отношения к нехристианам. Она более убедительна, чем пневматологическая.

В самом деле, для христианской Церкви, пребывающей в истории со всей ее неоднозначностью, наиболее разумным является оставить Богу последнее суждение относительно спасения каждого человека, когда на то будет Его воля. Это не означает релятивизации Христа или Церкви. Насколько знаем мы, Церковь как Тело Христово есть единственно верный путь к Богу, который позволяет человеку установить правильные отношения с Богом. Поэтому мы, как христиане, не можем предложить какой–либо лучший путь, иной, чем тот, что мы знаем. Мы твердо стоим в этой вере. Но только на последнем суде Божием мы сможем узнать, кто будет спасен, даже из самих христиан.

Такая позиция не является религиозным синкретизмом. Синкретизм основан на представлении, что в каждой религии есть нечто позитивное и ценное. Поэтому, чтобы прийти к целостности, нужно, так сказать, собрать все ценное из всех религий. В результате возникает такое целое, которое фактически является своего рода новой религией. Согласно же несинкретическому подходу, каждая религия может признать позитивные элементы в другой религии, но она воспринимает эти элементы и судит о них в свете своей собственной веры и, конечно же, не как составные части новой религии.

Исходя из этого, можно сказать, что еще должно делать христианство в условиях нынешнего религиозного плюрализма. Единственно разумным и правильным для христианства было бы вступить в диалог с другими верами, в то же время решительно отвергнув идею создания новой религии через преобразование религиозного плюрализма в религиозный синкретизм. Такой диалог должен быть конструктивным, что предполагает наличие религиозных убеждений. Христианству нужно усилить и углубить свое богословие, не превращая его в разновидность религиозного агностицизма и релятивизма. Диалог не означает безразличия к истине. Напротив, он требует убежденности, хотя и без упрямства, требует верности, соединенной с открытостью.

Диалог — это больше, чем терпимость. Он основывается на признании того, что другой, отличный от меня, существует не просто для того, чтобы существовать (а именно это означает терпимость), но что у другого есть, что мне сказать. И то, что он мне говорит, я должен выслушать со всей серьезностью и соотнести с моими собственными убеждениями, судить о сказанном в свете этих убеждений.

Но что другой скажет мне в ходе такого диалога? Для диалога нужны не только участники, но и тема, предмет. О чем следует говорить? О политике и роли религии в национальных и других конфликтах, происходящих в мире? Для некоторых людей, прежде всего политиков, это может быть интересно и полезно. Однако сомнительно, что диалог о подобных предметах будет конструктивным; скорее всего, наоборот. Поэтому я думаю, что повестка дня диалога с другими религиями должна быть иная. Это должны быть самые острые вопросы, с которыми столкнется человечество в новом тысячелетии.

Религия говорит не о «религиозном», и еще меньше о «религиях». Религия говорит о человеке и его отношениях с Богом, об отношениях между людьми и об отношении человека к творению. И религии должны принять вызовы нашей эпохи.

Мир сжимается — теперь мы все это знаем. В каком–то смысле это хорошо, но в то же время существуют и серьезные опасности. Мы не можем остаться к этому равнодушными. Важнейшей проблемой грядущего столетия будет глобализация. Как примирить «одно» и «многое»? Как сделать так, чтобы универсальное единство достигалось не за счет локального многообразия? Как добиться того, чтобы различие не просто имело место и было терпимым, но служило благу человечества? Мы должны занять определенную позицию по этим вопросам. Мы должны разъяснять нашу веру и предлагать ответы на эти вопросы.

Это, возможно, наиболее серьезная проблема современного мира. Она является общей для разных народов и континентов. Христианство несет большую долю ответственности за экологический кризис. Это признают все. К счастью, христианство может внести существенный вклад в разрешение этой проблемы. И это тоже начинают осознавать. Диалог на эту тему может собрать за одним столом даже тех, кто в национальных и политических конфликтах находятся по разные стороны. Это было бы конструктивным использованием религиозного плюрализма.

Вряд ли сегодня найдется человек, у которого не вызывают беспокойства новости, касающиеся достижений биологии и генетики. Появляется возможность манипулировать самой жизнью. Конечно, мы не можем равнодушно смотреть на то, что происходит в этой области. Это тема, которая требует богословской разработки. И ее новизна делает предстоящую работу богословской мысли чрезвычайно сложной. Однако мне кажется наивным представление, что проблемы биоэтики могут быть отданы на откуп законодателям. Должно быть сформировано мировое общественное мнение, а религия — важнейший фактор в деле информирование и формирования человеческого сознания. Богословский диалог не будет результативным, если подобного рода проблемы останутся за пределами его тематики.

Я хочу поделиться своими личными соображениями на этот счет.

Прежде всего, православное богословие должно пересмотреть свой язык. Мы являемся наследниками богатой догматической традиции и должны сохранять ей верность, ничего в ней не меняя. Судя по всему, мы не нуждаемся в новых догматах. Но это не значит, что мы должны сохранять догматы в качестве археологических реликтов. Без сомнения, нам необходимо истолкование наших догматов в экзистенциальных категориях.

Например, что означает для современного человека утверждение, что Бог есть Троица? Проливает ли оно какой–либо свет на проблемы, порожденные индивидуализмом или универсализмом, которые существуют в нашей нынешней культуре? Какое значение имеет экклезиология, а именно — учение о кафоличности местной Церкви, когда мы сталкиваемся с проблемой глобализации, которая сегодня привлекает такое внимание в мире?

Подобным образом можно говорить о любом догмате нашей Церкви, поскольку нет ни одного догмата, который не имел бы отношения в актуальным проблемам человеческого существования.

Православие должно начать отвечать на проблемы культуры, обращаясь не к этике, а к догматам. Это значит, что оно должно интерпретировать свою догматику экзистенциально. Православная Церковь должна больше черпать из своей литургической жизни, особенно из Евхаристии. Евхаристия — это не одно из многих таинств. Это высшее соединение (anakephaleosis) всей реальности спасения мира. Нам следует больше обращаться к нашему литургическому опыту при обсуждении новых культурных проблем. А для этого, в свою очередь, мы должны прежде всего обратить внимание на то, как мы совершаем Евхаристию и другие богослужения.

Литургическое чинопоследование — это не просто ритуал. Это богословие, и оно имеет глубокий экзистенциальный смысл. Если нам предстоит предложить миру нечто экзистенциально значимое, мы должны совершать литургию в соответствии с ее внутренним смыслом. И во–вторых, мы должны истолковывать нашу литургию в экзистенциальных категориях. Другими словами, мы нуждаемся в литургической догматике, или догматике, понятой и выраженной литургически. Это будет нашим особым даром миру в XXI веке.