Резервация - Антон Сибиряков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я слышал, – прошептал Антон. Он склонился над ухом напарника, почти касаясь его губами. Порезанное лицо горело от пота, он взмок, но не обращал на это никакого внимания. – Я слышал там женский голос. В кабинете Гаспара.
Гай взглянул на Антона, как на чокнутого.
– Что ты слышал?
– Женщину. Но когда мы вошли, ее там не было…
– Ты начинаешь меня пугать…
– Это не глюки, поверь.
– Антон… – Гай покачал головой.
– Да послушай ты! Я уверен, что слышал! И запах. Там стоял этот жасминовый запах шампуня. Она была там. И ушла через другую дверь. Ты понимаешь меня? Через другую дверь…
– Ты ебнулся…
– Там может быть тайный выход из бункера. За той огромной картой на стене…
Гай засмеялся. Плеснул себе еще виски. Поболтал в кружке, рассматривая. Сигарета истлела до фильтра и обожгла ему пальцы.
– Блять! – он затушил ее в пепельнице. – Когда мы ехали сюда, – Гай посмотрел на напарника, – они спросили меня, как я выбрался за периметр.
Антон замолчал, глядя на напарника. Он не знал почему, но эти слова ударили больнее, чем когда ему дали под дых.
– Я соврал, – сказал Гай. – Вот уже двадцать три года я вру и себе, и детям. Чтобы врать целую жизнь, достаточно соврать однажды. Ложь тянется за мной, как жвачка на подошве ботинка. Но знаешь что? – Гай продолжал смотреть. Снизу вверх. Как будто разговаривал с распятием на стене собора. – Я никогда не жалел об этом.
Индус был прав. Резервация закаляет. Она превращает детей в озлобленных волчат, которые вырастают в bhediya(хинди.Волк).
Антон присел рядом. Они помолчали. И он вдруг понял, что хочет знать.
– Как это было? Расскажи… – попросил он. А Гай был готов рассказать. Потому что слишком долго держал это в себе.
– Однажды, в детстве, мы убили старика. Забили камнями и железными прутьями. Нас было семеро, а он один – жалкий, беспомощный гастролер, приехавший на поезде черте откуда. Надо же, тогда еще ходили поезда…
– Зачем? Почему вы это сделали?
Гай сплюнул под ноги. Снова налил виски. Выпил. Но уже не морщился – скалился, как волк.
– Он был насильником. Катался по резервации и насиловал детей. Заманивал конфетой, а потом насиловал и душил. Помню, когда мы били его, он сильно кричал. И из кармана его засранных штанов сыпались конфеты. Никто из нас не взял ни одной, хотя мы были вечно голодными до сладостей. Мы растоптали их у него на глазах.
– Тебе не было страшно? – спросил Антон.
– Мм?
– Страшно убивать?
– Кровь опьяняет, напарник. Я не помню страха. Помню, что мне хотелось кричать и бить. И я не сдерживался.
Все истории в этом месте заканчиваются одинаково, – подумал Антон с печалью.
– Теперь ты понимаешь? – спросил Гай.
Да. Теперь он понимал. В этом месте нет жалости. И если они попробуют бежать – их убьют.
Но что будет, если они останутся? Что с ними сделают, если они будут послушно сидеть и ждать? Антон думал, что то же самое.
– Мы должны попытаться, – сказал он тихо. – Должны попробовать вернуться домой.
Врач пришел к ним через полчаса. Молодой веселый парнишка со шрамом над правым глазом. Он принес с собой небольшой потертый саквояж на застежке и поставил его на кровать. Щелкнул суставами пальцев и широко улыбнулся.
– Вижу, вы уже приняли обезболивающее, – сказал он и засмеялся. Раскрыл саквояж и достал бутылочку спирта. Поставил ее на тумбочку и вытащил катушку ниток с кривой иглой. Потом положил на тумбочку пинцет и упаковку ватных тампонов. Снова улыбнулся и поглядел на напарников.
– Вас сильно посекло, – сказал он Антону. – Вашему приятелю повезло больше.
– Что ты собираешься делать? – Антон недоверчиво посмотрел на содержимое саквояжа.
– Наложим пару швов. Раны все еще кровоточат. Их нужно зашить.
Антон провел пальцами по лбу – пальцы оказались в крови.
– Вот видите? Это нужно обработать и зашить, во избежание сепсиса.
– Хорошо, – согласился Антон. Гай уступил ему место. Он снова пил – бутылка была уже наполовину пуста.
– Гай? – позвал напарника Антон. – Попридержи коней.
– Не беспокойся за меня.
Антон протянул руку.
– Дай-ка.
Гай отдал ему бутылку. Антон сильно сжал горлышко. Пить из горла он умел – частенько практиковался в переулках, когда на бары не оставалось денег.
Виски оказался дрянным. Но Антон пил и похуже. По груди тут же побежали теплые ручейки, юркнули вниз и обожгли живот. И вдруг все встало на свои места. Антон отнял бутылку ото рта и улыбнулся. Протянул Гаю.
– Теперь можешь зашивать, – сказал он врачу.
Тот улыбнулся и пожал плечами. Плеснул во вторую кружку спирта из бутылочки, бросил туда иглу и катушку ниток. Взял с тумбочки пинцет. Обмакнул его в спирт.
– Позвольте я… – он склонился над Антоном. – Будет немножечко больно…
Он аккуратно поднес пинцет к кровоточащему порезу у самого виска. Зацепил кровавую ткань. Антон дернулся от боли:
– Эй, бля! Полегче!
– Да, да… – согласился врач. – Конечно.
Он промокнул рану тампоном, и достал из саквояжа скальпель. Бросил в спирт, к ниткам и иголке.
– Тут песок. Нужно промыть. И вычистить отмершие ткани.
– Твою мать!.. – выдохнул Гай. Он стоял рядом, с кружкой виски.
– Плевое дело, – отреагировал врач. – Это вам не пузо зашивать, когда из него валятся кишки.
– Успокоил, – шикнул Антон.
– Нате вот, – сказал врач. Он достал из саквояжа погрызенную деревянную палочку. – Закусите посильней.
Антон сунул палку в зубы и крепко сжал. Закрыл глаза. Он чувствовал, как холодный скальпель касался его оголенных ран. Срезал мясо. Ощущал, как кровь сбегала вниз, по векам и дальше, к подбородку. А потом капала на грудь. И он рычал, грыз эту сраную деревяшку, понимая, что до него ее грызли десятки других людей. А кто-то, наверное, так и оставался с ней до последнего вздоха. Лежал мертвый, скрученный конвульсиями, со сжатыми челюстями. С дурацкой палкой во рту, как безродная псина. Но веселый врач всегда возвращал палочку себе. Она была его трофеем, его талисманом. Он ломал мертвецам зубы, с треском выворачивая их из мякоти десен. Отмывал палочку от крови и бережно укладывал в потертый саквояж.
– Ну, вот и все, – сказал врач. Он выпрямился, массируя спину. – Швы снимете сами.
Антон открыл глаза и увидел перед собой раскрытую ладонь. Разжал челюсти, и палочка скатилась в
