Путь на Грумант - Виктор Георги

Весь экипаж поднялся на палубу — как раз подоспел долгожданный обед. Располагаемся у грот-мачты, расставив миски на покрытой клеенкой слегка покатой, сделанной под конус крышке трюма. Качки практически нет, так что комфорт обеспечен, если учесть, что это первый за последние два дня обед по полной, как говорится, программе: горячий суп из тушенки с картошкой и сушеной морковью, гречневая каша с банкой пастеризованного молока, чай с пряниками.

Вешняков молодец. Крепится и не подает виду, что болит рука, — обваренная крутым кипятком кожа с его предплечья сползла и мы несколько раз меняли тугую повязку, густо смазав ожог какой-то мазью из судовой аптечки. Я же до сих пор удивляюсь, как вообще на небольшом пятачке у печки-буржуйки, установленной в общем кубрике в самом носу коча, можно пусть даже в слабую болтанку умудриться что-то приготовить.

Каждый, чем может, помогает коку. Поначалу мы приглядывались к Вешнякову, ведь он был единственным новичком в нашей ватаге. Но вскоре непосредственность и спокойствие, тактичность и трудолюбие Володи были оценены по заслугам. А также профессионализм — именно благодаря мастерству кинооператора архангельской студии телевидения Владимира Вешнякова один из сюжетов «Клуба путешественников» был посвящен нашему переходу. Но об этом мы узнаем через полгода, а пока… Пока что входим в Семиостровье, предварительно срубив паруса и заведя буксир на «Грумант», чтобы без лишних хлопот и неожиданностей проплыть между островами. И, поудобнее устроившись на палубе и вооружившись фото- и кинокамерами, запечатлеть знаменитые птичьи базары. Подобная морская прогулка могла бы стать заманчивой целью любого туристического маршрута. Но архипелаг — часть Кандалакшского государственного заповедника, куда запрещен доступ судам. Но что значат все эти запреты для малой части нещадно эксплуатируемого Баренцева моря с его отравленными нефтяными сбросами водами и подорванными рыбными запасами?

…Каменные утесы вертикально спускаются вниз и трудно понять, что там — зеркальное отражение нависших над нами скал или уходящие в глубину основания островов. Вода чистая, как протертое спиртом стекло компаса. В расщелинах, на едва заметных выступах камня примостились черно-белые кайры. Их не пугает слабый стук движка «Груманта» — птичий базар спокоен. Или мы пришли сюда в неурочный час, когда основная купля-продажа уже закончилась? А ведь это шутливое сравнение недалеко от истины, если под часом подразумевать последние несколько лет.

Пока ребята с увлечением щелкают затворами фотоаппаратов, нацеленных на элегантных кайр, доверчивых гагар и яркоклювых тупиков, попробую пересказать то, о чем поведали мне коллеги из кандалакшского клуба «Гандвик», которые за несколько лет до нас побывали в Семиостровье и сделали отличный фильм с грустным названием «Они уходят от нас». На кинокадрах навечно остались погибшие от голода птенцы и взрослые птицы. Иногда большие морские чайки, умерев, сохраняли естественные позы. И казалось странным, почему не взлетает при появлении человека спокойно сидящая птица. А она, оказывается, прислонилась к камню, чтобы тихо умереть…

Помню подводные киносъемки, когда на смену зарослям морской капусты, россыпям морских ежей, щупальцам-отросткам кумарии-голотурии, похожим на веточки кустов, вдруг выплывал мусор, усеявший дно бухты. А на поверхности — радужное пятно солярки. Ближе к берегу — бревна, бочки, ржавый металл, яркий пластик экзотических бутылок. Современная интернациональная свалка, созданная Гольфстримом и нашим бескультурьем.

Здесь, на птичьих базарах Семиостровья, эхом отозвалась экологическая драма всего Баренцевоморья. Сначала люди уничтожили — выловили сельдь, затем мойву, осталась непромысловая песчанка — последняя из стадных рыбешек, служащих основой питания колониальных птиц. Но однажды работникам заповедника потребовалось всего несколько десятков песчанок, чтобы произвести их размерный анализ. Ископав песок на границе отлива, они не нашли ни одной рыбки. Ушли в более сытные дальние воды дельфины. Ушли подальше от родных берегов армады промысловых кораблей. А что остается делать птицам? Как и люди, они или умирают на родине, если не могут бросить обжитых мест, или покидают их. Вот что пишет о баренцевоморской драме член-корреспондент Академии наук СССР А. Яблоков в статье «Сбережем ли среду обитания?» (газета «Правда» от 13 января 1989 года):

«Печальным примером экологической катастрофы в океане является судьба Баренцева моря. В 60-е годы здесь был допущен преступный (иначе не назовешь!) перелов трески и сельди. Затем рыбная промышленность СССР и Норвегии переключилась на сайку и мойву. К 1988 году удалось выловить их практически полностью. Мойва и сайка были ключевыми видами в экологической системе Баренцева моря, основой питания трески и сельди, морских птиц и тюленей. Без достаточной пищи птенцы чаек и кайр несколько лет подряд погибали от истощения, общая численность этих птиц сократилась в несколько раз.

Обитающее в Баренцевом и Белом морях стадо гренландского тюленя, почти полностью истребленное к концу 50-х годов, к середине 80-х было с большим трудом восстановлено. Этот вид до Последнего времени давал высококачественную продукцию поморским хозяйствам. За 1986–1988 годы численность этих тюленей сократилась вдвое. В отчаянных поисках пищи тюлени третий год в массе мигрируют к берегам Северной Норвегии. Здесь только в прошлом году 60 тысяч их погибло в прибрежных сетях норвежских рыбаков. Баренцево море, еще несколько лет назад дававшее миллионы тонн рыбы, теперь на многие десятилетия потеряло былое значение».

…«Птица счастья» отвернулась от меня — вытянув лучинную шею, она стремится вперед, на запад. До полуночи, начала нашей вахты, еще минут сорок. Но Дмитриева в казенке нет. Поднимаюсь и я. Не без труда натянув на ноги непросохшие резиновые сапоги, откидываю крышку люка, выползаю на палубу. На море штиль. Капитан вызывает по рации «Грумант», решает зайти — отстояться в Зеленецкую бухту — надо пополнить запасы солярки, вызвать врача для Володи Вешнякова. На траверзе Большой Олений остров. Где-то здесь, в высоких каменных берегах губы Щербенихи, расположено древнее родовое становище Ломоносовых — Кекурское.

«…От города Архангельска до становища Кекурского всего пути едва на семьсот верст, скорее около оного времени не поспевал как в четыре недели, а один раз в шесть недель», — записал в одном из своих сочинений Михаиле Васильевич, восстанавливая по памяти поездки к местам дедовского промысла. Вот так — четыре-шесть недель, а мы, имея лодью с сорокасильным движком, преодолели за четыре дня! Арифметика для простачков: без «Груманта» на одних парусах крутились бы до сих пор у Сосновца.