Поднимите мне веки - Валерий Елманов

Он порывисто вскочил на ноги, неловко двинув локтем, отчего резной стул с грохотом повалился на пол. Оглянувшись, он зло пнул его носком сапога, но сразу же, зашипев от боли, нагнулся, потирая ушибленное о неподатливый дуб место.

Я стоял молча, никак не реагируя.

Дмитрий угрюмо покосился на меня – не думаю ли я смеяться, но, не отыскав на моем лице ни тени улыбки, проворчал:

– Можно подумать, что ты его всегда держишь.

– Так я и не говорил, что похож на Иисуса, – пожал плечами я. – Если меня ударить по щеке, я вначале врежу ему от души, потом добавлю и, лишь когда обидчик упадет, подставлю ему другую щеку, да и то лишь чтобы подразнить. Правда, лежачего врага добивать не стану, если только он не подлец. И если уж даю кому слово, то от него не отступаюсь.

– Вот как, – протянул он, выпрямляясь, и задумчиво повторил: – Вот, значит, ты как. Что ж, тогда...

Я насторожился, мысленно ругая себя за чрезмерную искренность, которая как пить дать прямо сейчас мне и аукнется.

– А ведь мне тебя защищать перед боярами не с руки, – вдруг заметил он. – Ежели они не угомонятся да сызнова челом ударят, я уж и не знаю, яко мне быти. Да и на кой мне так уж рьяно на твою заступу вставать, коль ты не мой человек?

Я продолжал хранить молчание. Во-первых, не знал, что ответить, а во-вторых, куда проще дождаться, когда Дмитрий перейдет от риторических вопросов к иным, на которые хочешь не хочешь, а ответ давать потребуется.

– Стало быть, не хотишь близ меня остаться?

– У меня, государь, вообще, признаться, нет никакого желания оставаться в Москве, – по возможности, чтоб не сильно злить, смягчил я свой отказ, и с улыбкой процитировал:

Мне бы саблю да коня —Да на линию огня!А дворцовые интрижки —Энто все не про меня![24]

Он опешил, но затем как-то с интересом посмотрел на меня, склонив голову, и зачем-то заговорил со мной, причем предельно откровенно, о польском короле Сигизмунде, который поддержал его в трудный час, и теперь он, как порядочный человек, должен выполнить хоть часть своих обещаний, которые ему дал в свое время.

О том, чтобы отдать Речи Посполитой новгород-северские и смоленские земли, понятное дело, разговору быть не может. И без того его батюшке пришлось вернуть обратно всю Ливонию, которую он воевал чуть ли не четверть века, да, как выяснилось, все без пользы. Даже более того, вышел один вред, потому как под конец Иоанн Васильевич вынужден был уступить Баторию и исконно русские города.

Правда, позже их вернул Руси его старший брат Федор Иоаннович, но, думается, и князь Мак-Альпин понимает, что на самом деле главная заслуга в этом, как оно ни прискорбно сознавать, принадлежит Борису Федоровичу Годунову.

И вновь хитрый взгляд в мою сторону.

Я с трудом удержал удивленное восклицание.

Князь Мак-Альпин, конечно, понимает и всецело разделяет это мнение, но с чего бы меня вдруг принялись удостаивать столь честными и нелицеприятными признаниями?!

Видя, что я упорно продолжаю молчать, Дмитрий вдруг резко перевел разговор на... сопляков, которых набрал к себе в ратные холопы царевич и которые вроде бы сейчас выглядят, несмотря на молодость и безродность, совсем неплохо, в чем несомненная заслуга воевод престолоблюстителя.

– Щенки, конечно... – равнодушно протянул он, и тут я не выдержал, прервав молчание.

Хамить не стал, но вежливо поправил:

– Это у дворовых псов щенки, а коли они в выучке у волкодавов, то и сами волкодавы, разве что пока молодые.

– Вот ты и сделай мне изо всех прочих стрельцов таких же волкодавов, – сразу обрадовался он.

– Лета не те, – наотрез отказался я. – К тому же мои гвардейцы по причине своей молодости были как тесто, из которого что хочешь, то и лепи, а уж потом в печь ставь. Стрельцы иное – они давно испеклись, поэтому нужной формы им не придать, как ни старайся.

– Жаль, жаль, – притворно вздохнул он и огорошил меня: – А я вот тут по примеру свово старшего братца, дабы хоть в чем-то словцо перед Жигмонтом сдержать, вознамерился послать Федора Борисовича отнять у свейского короля Карла его часть Ливонии вместях с Нарвой, Ревелем и прочими градами. Поначалу опаска была, вдруг не управится, но, коль у него под рукой эдакий воевода, что сам саблю с конем требует, не желая вонь московскую нюхать, тут совсем иное. Тогда можно и заслать.

Та-ак, кажется, он меня поймал на слове. И что теперь делать? Пояснить, что это была шутка?

– Одного не пойму, – продолжал Дмитрий. – Ежели стрельцы мои тебе не по нраву, то с кем же ты их брать станешь – с одними своими... – И, не договорив, усмешливо закашлялся.

Ну что, думай, парень, только поскорее, поскольку вроде бы филатовское четверостишие тут ни при чем, ибо он, судя по всему, замыслил это гораздо раньше, потому и удерживал меня тут, а теперь, коль ничего не получается, решил поменять главнокомандующего, но не воеводу.

С ответом я не торопился. Тут не семь – семьдесят семь раз отмерить надо, прежде чем хоть что-то ляпнуть, иначе оно слишком дорого встанет. Разве что призвать в союзники... время? Но тогда вначале...

– А тебе какой войны жаждется, государь? – осведомился я. – Той, что твой батюшка десятки лет вел, потеряв многие тысячи людей и такую прорву денег, что и не сосчитать, или иную, которая малой кровью и быстрая, чтоб за год и все твое стало?

– Глупости вопрошаешь, – скривился Дмитрий. – Понятно, что ту, о коей ты последней помянул.

– Что ж, – кивнул я. – Ты хочешь, чтобы я от имени своего ученика дал тебе слово, что через полтора года, следующей зимой, Федор Борисович возглавит своих сопляков и за год отвоюет тебе у шведов все города бывшей Ливонии? Пусть так. Если желаешь, могу это сделать хоть сейчас, или надо, чтобы он сам явился к тебе в палаты?

– Не-эт, – засмеялся Дмитрий и лукаво погрозил мне пальцем. – Про его слово мне неведомо. – И, мстительно прищурившись, язвительно заметил, припомнив мне мою недавнюю откровенность: – Вдруг он как я – ныне пообещал, а к завтрему передумал. Ты лучше свое дай, так-то оно понадежнее. Заодно и мне будет что сказать боярам, кои сызнова челом на тебя бить учнут. Мол, мне князь Мак-Альпин свое верное словцо дал, что свеев за год повоюет, посему готов головой выдать его тому из вас, кто ныне на них отправится да его упредит. Тут уж они вмиг свои челобитные раздерут.

Я глубоко вздохнул и нагнул голову, изображая мучительное колебание и нерешительность, а для верности даже попросил один день на раздумье.

– Да хоть два, – всплеснул руками Дмитрий.

– Два – слишком много, – поправил я его, пояснив: – Истомлюсь в сомнениях. Ответ дам завтра.

Глава 8

...и новые каверзы государя

На самом деле решал я недолго – от силы часа два.

Для начала прикинул, насколько реальна возможность, что Дмитрия не угрохают за эти полтора года. Получалось, что шансы уцелеть у него имеются. Небольшие, учитывая, насколько сильно он подчас зарывается, даже куда меньше, чем у меня на вытяжку четырех счастливых жребиев кряду, но все равно есть.

Следовательно, на всякий случай надо рассматривать войну со шведами как вполне реальную. Так-так. А насколько реально выиграть ее, да еще в столь короткие сроки?

Я припомнил карту, которую как-то разглядывал в Думной келье вместе с Борисом Федоровичем. Согласно ей получалось, что шведская Прибалтика включает в себя практически всю нынешнюю Эстонию. В принципе не так уж много.

Это ведь лишь звучит немного страшновато – вся Эстония, а что она собой сейчас представляет, если разобраться, – так, банановая республика, только еще хуже, поскольку не просто такая же мелкая, но и вообще бесполезная, ибо там даже бананы не растут.

Недоразумение господне.

Вся польза от него – выход к Балтийскому морю, да и то сомнительная. Выход-то этот у Руси и так имеется, причем испокон веков, а сейчас сразу два – через реку Нарву, где напротив одноименного шведского города стоит мощная русская крепость Ивангород, и через Неву.

Впрочем, что это я – речь не о том, зачем нам Эстония. Вопрос упирается в то, в силах ли мы поиметь эту безбанановую территорию?

Я вновь призадумался, прикидывая, как будет выглядеть это завоевание и реально ли оно вообще.

Итак, местное население не в счет. Может, когда-то там и были ребятки, умевшие воевать, но давным-давно вымерли – постарались завоеватели. Сейчас там в живых из местных только те, которым более привычно вылизывать чужие хозяйские сапоги, а уж чьи они – датские, польские, шведские или русские – им без разницы.

Купцы и прочие горожане? С каких пор торгаши стали вояками? Значит, тоже можно не считать за противников.

Итак, в остатке мы имеем только шведские гарнизоны. Насколько я помню, эти парни из числа наемников, а как воюют ландскнехты, я уже знаю.